«Здравствуй, Ани» Спартака Карабахцяна

На днях вышла в свет книга рассказов писателя и публициста Спартака КАРАБАХЦЯНА «Здравствуй, Ани». Презентации армянских книг автора проходили как в Армении и Арцахе, так в России, США и Сирии. Однако издание сборника на русском языке – впервые, что само по себе и для нынешних «антирусских» тенденций власть предержащих явление вполне примечательное.

Как признается сам прозаик, в последнее время ему нередко задают вопрос о том, с чего он вдруг решил перевести и издать книгу на русском. «Я отлично понимаю скрытый в этом сиюминутном то ли удивлении, то ли возмущении подтекст, — говорит автор. — Но если бы была возможность перевести книгу, к примеру, на турецкий, то пошел бы и на этот шаг. А что тут говорить, если речь о языке Пушкина, Гоголя, Чехова, Достоевского, о языке общения нашей многомиллионной российской диаспоры, в конце-то концов! Это честь для меня. Поскольку чем чаще будут переводить мои рассказы и книги, тем выше вероятность, что состоявшаяся на родной армянской земле беседа с читателем ли, с коллегой и дочкой ли, с внуком и правнуком ли, наконец, со своей историей, получит-таки свое продолжение и вне Армении. Мы же должны не сжигать мосты, чем сейчас многие, к сожалению, рьяно заняты, а восстанавливать их и наводить. Ведь то огромное духовное наследие, которым мы — армяне, слава Богу, обладаем и коим подпитываемся в своем творчестве, нуждается в дальнейшем распространении. Как никогда!»

Между тем «НВ» уже обращалось к творчеству Спартака Карабахцяна – ряд его рассказов был опубликован на сайте газеты. Нашли свое отражение произведения литератора и в выпусках альманахе «Литературная Армения».

Как пишет в предисловии к книге   литературовед, писатель и публицист Феликс Бахчинян, «жизненные ситуации, в которых оказывают персонажи историй прозаика – сельчане и горожане, репатрианты и жители диаспор, юные и пожилые – предельно просты и узнаваемы не только армянами, но и, несомненно, носителями всех этносов и национальностей планеты Земля». При этом Бахчинян уверен: «Благодаря писательскому дару Спартака Карабахцяна палитра национального характера обогатилась новыми яркими красками и доверительными исповедальными интонациями». 

«Здравствуй, Ани». Так озаглавил прозаик свой сборник  – он сознательно открывает книгу с письма дочери, в котором пытается донести мысль о том, насколько важно осознавать «нелегкое и ответственное бремя» своего имени и своей фамилии. Мы подчас не вольны в этом выборе, но всю последующую жизнь держим ответ за «не наше» решение — перед родителями и обществом, перед прадедами и прошлым, перед отдельно взятым родом и родиной в целом. Не случайно он начинает свое повествование с глубокого эмоционального кризиса, в котором сам пребывает: «Скорбные, полные горести и печали дни, когда кажется, что вдруг оказался в обезличенной стране — ни тебе названия, ни имени, ни фамилии…» Ведь речь идет о кровавой драме 44-дневной войны, в которой оказалась Армения в конце 2020 года. Автор, сознательно не углубившись в «живописание» своего состояния, предпочитает продолжить в притчевом контексте — завершить начатое десять лет назад письмо и отправить его адресату, тем самым самому «вернуться в страну, имеющую название – и имя, и фамилию…»

«Важно, что при всех нелегких, а порой и вконец тяжких, обременительных обстоятельствах, в которых оказываются герои повествований, — пишет Бахчинян, — главный постулат писателя кроется в поиске и нахождении обнадеживающего светлого штриха, улыбчивого слова, оптимистической интонации».

Особо отношение автора к «ахпарам», разом зачисленных советским агитпропом как 30-ые, так и в 50-ые годы прошлого столетия в ряды шпионов, диверсантов, тунеядцев, спекулянтов и т.п. – словом, носителей враждебной и загнивающей капиталистической морали. Этим вот «носителям», в подавляющем большинстве своем, простым труженикам и патриотичным армянам, решившим вернуться на родную землю, посвятил автор свой цикл рассказов «Яма-Париж».

Написанные с изрядной толикой боли и юмора миниатюры представляют нам «ахпаров», оказавшихся в ереванском квартале с весьма символичным названием Яма, но тут же «разбавивших» тяжесть и разочарование нового социалистического бытия сказочным Парижем. В подчас анекдотичных ситуациях очевидно лишь одно — даже типические герои в не менее типических ситуациях рассказчиком представлены в совершенно новом ракурсе и освещении. 

А пока Спартак Карабахцян планирует провести презентацию сборника в Ереване, из российских филиалов Армянского образовательного и культурного союза «Амазгаин» — из Санкт-Петербурга и Москвы уже поступают «презентационные» предложения. Кто же первым отреагирует на знакомство с карабахцяновскими персонажами из числа тех, кого мы зовем «солью земли», с кем и мы сами, вполне вероятно, были бы не прочь обменяться приветствием, побеседовать о том и о сем, поделиться впечатлениями от этой жизни непростой, даже – подружиться, вероятно, покажет ближайшее время.  

Предлагаем вниманию читателей «НВ» несколько рассказов из книги Спартака Карабахцяна, любезно предоставленные автором.

 Будь Вазген в Камышли (Эль-Камышлы), или же — в Алеппо, все одно, каждый год 28 мая закрывал свой магазин. Работающим на него арабам, курдам, ассирийцам платил за этот день больше обычного и с работы отпускал с напутствием: «Шагайте, отдыхайте и пируйте!». Работающие на него арабы, курды и ассирийцы были прекрасно осведомлены о значении и завете 28 мая — ежегодно этот день был для них праздничным и воскресным…

 Даже после переезда в Армению Вазген не нарушил свою традицию, каждый год 28 мая разжигая огонь в маленьком саду своего особняка.

 Поодаль от разгорающегося пламени всегда стоял небольшой столик, который был полон салатов и закусок, приготовленных на основе специфических приправ Востока. Пока огонь был крут и силен, Вазген медленно и обстоятельно нанизывал кусочки мяса на шампур и рассказывал приключившуюся с ним и связанную с 28 мая давнюю историю, истоки которой тянулись с древних времен – аж от дней Ара Прекрасного и Шамирам — Семирамиды …

 — В Камышли был у меня коллега, ассириец, — вспоминал Вазген, — звали его Ашур. Наши магазины друг против друга располагались. Бывали дни, когда я к нему захаживал на кофе, в другие же – он ко мне побеседовать приходил… Хорошо помню случай, когда он как-то зашел ко мне 27 мая. Мы обменялись приветствиями, я распорядился, чтобы нам приготовили кофе…

 Пока он рассказывал, я решил было помочь и потянулся к свободному шампуру. Заметив это, Вазен недовольно махнул рукой.

— Оставь, оставь, ты лучше историю дослушай, — сказал он и продолжил свой рассказ.

 Так вот, в тот день Ашур спросил меня:

  — Завтра снова магазин закроешь? – спросил меня Ашур.

  — Всенепременно.

  — А не боишься?

  — Кого? С чего вдруг? Кому какое дело до меня и моего магазина?

  — А меня не опасаешься? — с улыбкой сказал Ашур. – Вот возьму и клиентов твоих переманю…

  — Ладно уж, всем издавна известно, что 28 мая я закрываюсь.

 Мой ассирийский коллега на мгновение приумолк. Потом серьезно, таинственно так спросил:

  — Что за день такой знаменательный? Армянская пасха?

  — Важнее даже пасхи… Это день возрождения моей Армении, день нашей независимости…

  — Ааа! – с пониманием и одобрением воскликнул Ашур, но в следущее мгновение, словно споткнувшись о некую нестыковку, снова спросил:

  — А разве владелец магазина, что рядом с твоим, не армянин?

  — Армянин, — ответил я.

  — Эээ? –удивился ассириец. — А разве для него 28 мая – не пасха, не день возрождения и независимости?

   — Мой сосед – коммунист, а для них 28 мая –совсем не пасха, всего лишь обычный, будничный день.

   Ашур покачал головой, потом сделал последний глоток кофе, поставил чашку на стол, отодвинул от себя и вроде бы хотел встать, попрощаться, но так и не сдвинулся с места – ему было что сказать.

   — Если бы ваш царь, — он особо подчеркнул «ваш царь», — взял в жены нашу Семирамиду, мир сегодня был иным…

  — Семирамиду?

  Мое удивление Ашуру совсем не понравилось…

  — Что, наша Семирамида блудницей была, проституткой какой?.. Да и ваш царь тоже не …

   Наперед зная, чем может завершить свою речь Ашур, я поспешно сказал:

  — Я нашего не обеляю.

  — Вот бы Семирамиду в жены взял!

  — Вот бы, — повторил я его искреннее сожаление.

 Сколько же тысяч лет прошло, а вот поди ж ты, ассирийский коллега Вазгена все не мог простить нашего царя-однолюба, отвергшего их Семирамиду… Разве ж в нашей истории не встречались распутные царицы, по сравнению с которыми Семирамида показалась бы ангелом и девственницей?! Но о том, что наше и не очень похвальное, предпочтем промолчать…

   — Вот бы Семирамиду взял в жены ваш Ара Прекрасный, — с еще большим сожалением и глубоким надрывом сказал Ашур и поднялся…

  — Что бы изменилось?

  — Мы бы тоже имели 28 мая! Разве ж этого мало?

  «Слава Всевышнему, нашелся же тот, кто нам позавидовал», — пронеслось у меня в голове, а Ашур, словно прочитав эту мою мысль, продолжил: — Откровенно признаюсь, завидую, что у тебя есть страна, которая зовется Арменией… Но сегодня под этим солнцем нет клочка земли, который звался бы Ассирией… Но ведь в былые времена…

  — В былые времена мы были от моря и до моря… Но таков порядок мира: большие и великие мельчают, а малые разрастаются и увеличиваются…

  — Мы не просто обмельчали, мы и вовсе распылились, — обреченным тоном человека, потерпевшего окончательное поражение, сказал Ашур и добавил: – Но во всем виноват ваш царь, который отверг нашу Семирамиду…

  — Да ладно тебе, что было, то прошло… Никак ты свататься пришел?
  — Нет, пришел вот историю выправлять…

  — Что ж, правь, а я посмотрю…

  Тут Вазген загадочно посмотрел на меня и со значением спросил:

  — И знаешь, что ответил мне Ашур перед уходом?.. Он сказал: «Завтра, 28 мая я тоже закрою свой магазин, для меня – это также пасха»…

Не насытились еще нас, армян, есть живьём?

Вазген, расстелив на столе карту современной Турции, поочередно обводил красным карандашом те города, поселки, деревни, горы и реки, которые когда-то носили сугубо армянские наименования и были населены армянами. После проведения такого вот усердного и скрупулезного перераспределения карта словно покраснела от стыда.

   – Дай тебе волю, то готов армянизировать всю Турцию целиком, — пошутил я.

   — Нет, брат, я наших исконных границ не переходил, нам лишнего не надо. Теперь пусть свое закрашивают греки, болгары сербы и ассирийцы, а там посмотрим, где и что останется турецким?

   Затем, вновь привлекая мое внимание к карте, спросил:

   — Глянь, и на что будет теперь похожа?

   — На падаль…

    — На протухшую дохлятину! – убежденно заявил он, выбрав более выразительную формулировку, и тут же добавил: – Ничего, дойдет очередь и до того.  

   — Твои слова да Богу в уши, — с явным недоверием пожелал я и тут же попытался оправдать свои сомнения: — Турок на армянина не похож хотя бы тем, что вывернется и найдет выход из самой тупиковой ситуации. Очерчивай и пиши на карте, что пожелаешь, редактируй и корректируй, как считаешь правильным и нужным, но только вот, кто внимание обратит, кто прислушается к нам?

  Вазгену явно не понравился сказанный мною в запале монолог. Он вновь устремил свой взгляд на карту, а затем, ткнув пальцем в одну из обведенных красным карандашом точек, сказал:

  — Курды своей столицей провозгласили…

  — Знаю, по истории это Тигранакерт, сейчас называют Диарбекир.

  — В прошлом месяце был там, среди исламизированных армян родственников нашел — Карота и Месропа…

Вазген на мгновение примолк, словно с силами собирался. Наконец продолжил:

   — Мне теперь умереть – не велика забота. Главное, выполнил желанный завет: нашел-таки ключик к наглухо запертой двери, которую еще зовом крови кличут…

Снова помолчал и лишь потом завел разговор про важный для его жизни диарбекирский эпизод.

 «Непереносимое пекло стояло в Диарбекире. Солнце раскаленным огнем полыхало. По сравнению с этим палящим зноем, даже самая жаркая пора в нашем Алеппо лишь легкой прохладой бы оказалась. Наша троица вновь обретенных родственников наконец-то нашла более или менее тенистое кафе — по соседству с древними крепостными стенами. Мы заказали холодный сок и кофе.

  — Дядя, один из наших старейшин пожелал встретиться с тобой, — сказал Карот. – Ты не против?

  — Почему же нет? С превеликим удовольствием, — ответил я. – Зови, пусть приходит…

Спустя какое-то время появился, судя по одеянию, сановитый богослов. Подсел к нашему столику, завел вежливые расспросы про мое житье-бытье, спросил про Армению и даже про Арцах. Мой беглый курдский впечатлил его, о чем он не преминул заметить. Я же сказал, что в той же мере владею турецким и арабским.

— Было время, когда курды Сасуна также хорошо говорили на армянском,- сказал он и, словно оправдываясь, добавил: – Турки все  испоганили. Да и нас заразили…»

   — Приехавший в Сасун и Диарбекир армянин любому курду, будь то мэр города, староста общины, шейх, министр или пастух, все одно, видится исключительно кладоискателем, — пояснил мне Вазген.- То бишь человеком, который приехал искать  богатства и золото, запрятанные в свое время его дедами и прадедами.

 После пояснительной ремарки вновь продолжил свой рассказ.

   «Так вот, встретившийся нам богослов исключения не составлял. О тот о сем вежливо так расспрашивал, пока до важного для себя вопроса не дошел.

   — За золотом деда приехал сюда? – с хитрой улыбкой спросил меня курд.

   — Да, — сухо и без экивоков ответил я и прямо посмотрел в его глаза.

Вежливая улыбка разом стерлась с сановитого лица, он на голос осекся.

 — И как? Нашел? – то ли прошипел, то ли прошептал.

 — Конечно, нашел!

  В глазах богослова сверкнул лихорадочный блеск.

   — Карту с собой привез? Где она? —  близким к обмороку голосом спросил он.

   — Да кто же зов крови по карте ищет?!

 Поскольку его волновало совершенно иное, то он поначалу не понял смысла моих слов.

  — И что, нашел? Много золота было?

Окончательно убедившись, что моему собеседнику не до метафор, я впрямую указал на Карота и Месропа.

  — Очень много! Весом с этих двоих будет…

 Курд посмотрел на Карота, перевел взгляд на Месропа — понял наконец!

 Богослов резко схватил со стола свои серебряные четки и поспешно поднялся, бросил невпопад:

  — Извините, спешу, время идти в мечеть…

Я тоже поднялся, чтобы попрощаться. Мы обменялись вежливым рукопожатием, обнялись даже. При объятии курд почему-то на арабском прошипел мне на ухо:

  — Попадись мне раньше, съел бы тебя живьем!

  — Не насытились еще нас, армян, есть в живьём? – на турецком ответил ему…

 Каждый год в апреле Карот и Месроп привозят в Ереван из ущелий Сасуна охапки диких цветов. Часть несут к мемориалу жертв геноцида в Цицарнакаберде, а остальные возлагают на могилу Вазгена. В последний раз привезенные ими из Сасуна алые цветы, которые лежали на надгробной плите, были очень схожи с оставленными Вазгеном на карте Турции красными кругами…

Подготовил и перевел Валерий ГАСПАРЯН