Человек, с которого началась АСАЛА

Геноцид армян, осуществленный в Османской Турции в 1915-1923 гг., навсегда врезался в историческую память армянского этноса независимо от места проживания и степени успешности. Чувство так и не свершившегося возмездия и безнаказанность Турецкого государства со стороны международного сообщества отразились в душах армян и вспыхнули спустя многие годы. Ярчайшим примером «синдрома геноцида» является Гурген ЯНИКЯН (1895-1984), уроженец Эрзрума, ставший свидетелем зверств турок над членами его семьи.

Требую открытый судебный процесс…
Спасшись, он перебрался в Восточную Армению, вступил в добровольческую Армянскую дружину. В дальнейшем учился в Московском университете, стал архитектором. В начале 30-х эмигрировал в Иран, строил дороги. В 1946 Яникян с женой эмигрировал в США, где его жизнь и карьера проистекали вполне успешно. Он писал романы, публиковал их, пытался снимать фильм на тему геноцида, но, увы, этот проект осуществить не удалось.
В 1972 Яникян приехал в Ереван в качестве американского туриста, подарил Музею Сарьяна шедевр художника. Потом посетил Турцию, как оказалось, не просто так: он вынашивал акцию возмездия, которую реализовал в январе 1973 года в городе Санта-Барбара. В отеле «Балтимор» он расcтрелял консула и вице-консула Турции в Лос-Анджелесе.
Своей акцией, как бы продолжением операции «Немезис» 1920-х гг., когда армянские мстители уничтожили главных организаторов геноцида, он стремился обратить внимание на факт геноцида армян, о котором в то время мир «забыл» или не знал почти ничего. Яникян надеялся, что признанию геноцида будет способствовать открытый судебный процесс. Он заявил, что убил турецких дипломатов как «представителей правительства, которое уничтожило мой народ». Американский суд приговорил Гургена Яникяна к пожизненному заключению. В 1984 году тяжелобольной мститель был выпущен и умер через месяц. Во время его пребывания в тюрьме возникла «Группа заключенного Гургена Яникяна», со временем трансформировавшаяся в АСАЛА.
Ниже публикуем рассказ Каро Варданяна (с сокращениями) об акции Гургена Яникяна. В основе рассказа, впервые переведенного на русский язык Ириной Карумян, реальные факты и хронология события.

Каро ВАРДАНЯН

Санта-Барбара: эхо Немезиса

“Я бросил свою лепту перед жертвенником cправедливости…”
Гурген Яникян

В самолете у него было такое ощущение, что он не возвращается домой, а покидает дом. Рейс Ереван – Москва – Париж – Нью-Йорк был таким же мучительным, как и прежний.
Добравшись до снятой им в Санта-Барбаре квартире, он первым делом с нетерпением проверил почтовый ящик. По его подсчетам, письмо из турецкого консульства уже должно было быть. Но его не было. Задумался. Неужели что-нибудь пронюхали о поездке в Армению или же из Анкары поступил отрицательный ответ? Нет, не может быть. Он хорошо знает турок. Наживка так соблазнительна, что им невозможно не проглотить ее. Еще не стряхнув с себя пыль дорог, он в который раз проанализировал все подробности плана.
Выдавший себя за богатого перса, он во время посещения турецкого консульства в Лос-Анджелесе изучил расположение рабочих кабинетов, служебных помещений и нашел, что здесь осуществлять акцию нецелесообразно. Комнаты консула и вице-консула находились в разных концах коридора и во время расстрела первого из комнат выбежит народ и до второго ему трудно будет добраться. Не исключено, что среди них найдутся и вооруженные работники, которые не прочь будут сыграть в геройство. А ему непременно надо было остаться в живых, чтобы во время судебного процесса швырнуть в лицо человечеству так надежно позабытый им геноцид армянского народа. Оставалось так заинтересовать турецких консулов, чтобы они встретились с ним вне консульства.
Перебирая свои бесчисленные бумаги, он нашел давно позабытую турецкую ассигнацию. Она была из первых отпечатанных Ататюрком денег.
Годы назад он как директор престижного проектно-строительного учреждения Ирана часто посещал страны Среднего и Ближнего Востока, и на официальных приемах знакомился и дружил с разными королями, шейхами, министрами, с бежавшими из Турции революционерами, и их подписи он как память собирал на турецкой ассигнации. И теперь эта ассигнация обрела исключительную ценность. Он оглядел всю свою коллекцию картин, и выбор пал на полотно итальянского мастера – молодая гаремная женщина в восточной бане. Подаривший ему эту картину богач рассказал, что картина в свое время висела в спальне султана Гамида, а во время младотурецкого переворота была выкрадена и продана. Вот и два ценных подарка, которые стоят десятков тысяч и принесут честь любому музею. собенную ценность они должны представлять для Турции.
Он сфотографировал ассигнацию, полотно и отнес в консульство. Принявшему его вице-консулу сказал, что он состоит в дружественных отношениях с правительствами многих стран, удостоился их орденов и почетных грамот и нынче желает подружиться и с Турцией. И как начало этой большой дружбы он предложил им эти подарки. Вице-консул обещал фотографии подарков с соответствующими разъяснениями послать в Анкару для получения инструкций. После получения ответа они должны были договориться о формате вручения подарков. Он выдвинул лишь одно условие – процедура должна состояться под его кровом, дабы он смог как следует угостить дорогих гостей. “Нет, приманка безупречна – просто из Анкары еще не получен ответ. Вице-консул ведь сказал, что предложение должно согласоваться с несколькими ведомствами, и ответ, по-видимому, будет месяца через два”.

“Прекрасный выбор, господин консул”

Ответ был получен после рождественских празднеств, в середине января. Быстро разорвал конверт и одним духом прочел письмо. С каждой строчкой лицо его все больше светлело. Вице-консул сообщал, что его правительство высоко ценит предлагаемые дары и немедленно по получении их намеревается наградить дарителя правительственным орденом. Просьба позвонить в консульство и договориться о дне и месте встречи.
“Позвоню, еще как позвоню…” – пробормотал он и вышел на прогулку.
Позвонил утром следующего дня. Услышав его имя, секретарь мгновенно соединил его с консулом. Видно, полученная из Анкары инструкция велела консулу сделать все, чтобы заполучить ценные подарки. После взаимных приветствий и обмена любезностями консул воодушевленно поведал о содержании официальной бумаги из Анкары и предложил немедленно условиться о встрече. Он этого и ждал.
– Двери моего дома всегда открыты для вас и вашего заместителя. Уверяю вас, вы останетесь довольны угощением…
Консул на минуту замешкался, потом мягким и осторожным тоном сказал:
– Ага Яни-хан, поскольку мы уже друзья, буду с вами откровенен. По оставленному вами адресу я навел справки и выяснил, что в этом квартале Санта-Барбары живут люди среднего сословия. Вы же понимаете, какую авторитетную страну представляю я, и посему обязан быть очень осмотрительным в том, в каком квартале я наношу визит и кому.
Велик был соблазн ответить дедовской руганью в адрес “авторитетности”, построенной на костях его народа, но это он оставил для другого случая. Желают подохнуть в богатом квартале? Пусть будет так. И весьма любезно рассеял его сомнения:
– Я готов принять вас в любом месте. Где бы вы пожелали погостить?
– В вашем городе есть шикарная гостиница – “Балтимор”. Если вы не против, встретимся там.
– Прекрасный выбор, господин консул, я часто останавливался с друзьями в “Балтиморе”. Значит, осталось только назначить день.
– Я сейчас листаю свой календарь… Единственный свободный день – это ближайшая суббота 20 января. Удобно вам?
Ему все равно, лишь бы встреча состоялась. Он уже хотел согласиться, как вдруг вспомнил, что 20 января – выборы президента страны. В этот день внимание всей Америки, а вместе с ней и всего мира будет приковано к выборам, и его акция не получит нужного резонанса. Надо что-то придумать…
– Ваше превосходительство, к сожалению, в этот день один из моих влиятельных друзей женит своего сына и мне предложили быть посаженым отцом венчающихся…
Сказал и прикусил язык. Какая нелепость! Какой еще “посаженый отец” у мусульман! Как можно столько ошибаться!
Но, слава богу, консул не обратил на это внимания.
– Тогда остается следующая суббота 27 января. К сожалению, до этого все дни также заняты.
– Ну, считайте, что договорились. 27 января утром в 11 часов вас и господина вице-консула я встречу возле входа в “Балтимор”.
Обменявшись еще парой любезностей, договорились в случае каких-либо изменений дать друг другу знать.
Он повесил трубку и облегченно вздохнул. Смешно, насчет его адреса порасспросили, а вот насчет него самого справок не навели… А то бы выяснили, что он не перс, и все пошло бы к черту. Куда девалась “безупречная” турецкая дипломатия! Эту сказку придумали его соотечественники, чтобы прикрыть свою бездеятельность. Нет, Провидению угодно, чтобы его программа состоялась. Итак, 27 января 1973 года… Будет ли это число что-то значить в истории его народа? Должно значить. А теперь за дело. Последние приготовления. Никаких упущений.
Вынул из шкафа пару револьверов, американский парабеллум с вместимостью 9 пуль и маленький карманный браунинг. Стал неторопливо чистить и смазывать детали. Спустил с полки один из толстых томов американского “Кто есть кто”, на страницах которого среди прочих видных американцев значился и он. Открыл, перелистал несколько страниц, положил парабеллум на страницу и обвел контуры карандашом. Потом острым ножом стал по контуру резать страницы. Все это продлилось долго, до вечера. Получился вырез, в котором легко уместился парабеллум. На дне выемки он устроил пружину и так положил револьвер, что при открывании и легком встряхивании парабеллум сразу же оказывался в руках. Попробовал несколько раз и остался доволен.
Впереди еще две недели. Он провел их как обычно – встречался с друзьями, проводил с ними время, а по вечерам писал. Излагал побудительные причины своего поступка. Подробно описывал все цивилизованные средства и методы, которыми он всю жизнь боролся за Армянский суд, но которые никакого результата не дали из-за нескончаемого американо-турецкого медового месяца. И объяснял, что ему никакого иного пути не оставалось. Он намеревался размножить написанное и за несколько дней до акции послать во все крупные средства массовой информации и соответствующие судебные инстанции. Ему часто приходилось сталкиваться с американским правосудием, и он был уверен, что во время судебного процесса власти сделают все, чтобы сфальсифицировать и скрыть подлинные мотивы его поступка. И еще он готовил серьезный призыв к молодежи своего народа последовать его примеру, поскольку мир иного языка не понимает…
Всю мебель и имущество раздал своим близким, сказав, что перебирается в гостиницу, где есть все необходимое. И перебрался. Еще раз позвонив в консульство и удостоверившись, что ничего не изменилось, снял в “Балтиморе” роскошный этаж с окнами на океан.
В “Балтиморе” и встретил он утро 26-го. Был бодр и энергичен как никогда. Последние ночи погибший брат уже не навещал его. Он спокойно спал. И этот день тоже провел как обычно, без волнений и беспокойств. Вечером послал по адресам последние письма и спустился к океану. Сел на берегу и под мерный всплеск волн стал мысленно бродить по вехам своей необычной жизни.

“Сын мой, не забывай о мести своего народа”

Что он должен был посвятить свою жизнь Армянскому суду – решено было свыше, решено было самим его рождением. Причиной того, что он преждевременно появился на свет, а через несколько часов после рождения подвергся смертельным опасностям, были турки. В дни гамидовской резни 90-х годов зарезали его дядю – брата матери, и беременная им мать, в горе и плаче, преждевременно родила его. Он остался жив чудом. В те страшные дни думать о священнике было невозможно, и мальчик остался некрещенным. Отец наспех прочитал молитву и окрестил сына “мальчиком резни”. Через несколько дней персидский консул Эрзерума, друживший с его отцом, ночью навестил их и сказал, что резня предполагается поголовной, и их семью и родственников, числом 27 человек, повел и спрятал в конюшне рядом с персидским консульством. Новорожденный без конца кричал, а на улицах неистовствовали своры погромщиков, рыскавших в поисках спрятавшихся армян. Родственники уговаривали мать задушить младенца, чтоб его плач не выдал их. Но мать не сделала этого – прижав младенца к сердцу, она вышла из конюшни и спряталась в винограднике, отдавшись на волю Провидения. Через несколько месяцев, зимой, с помощью консула все уцелевшие члены их рода стали на путь беженства. Вышли морозной ночью и долгие часы прошагали по скрипучему снегу. Уже недалеко от русской границы вдруг обнаружили, что спеленатый младенец исчез. Соскользнул – упал с груди полузамерзшей матери и никто этого не заметил. Родственники уговаривали мать продолжить дорогу, но она и ее сын вернулись, прошли несколько километров и по санному следу нашли полумертвого младенца. Своим дыханием и теплом тела вернул его к жизни брат, его любимый брат Акоп. Тот брат, с которым годы спустя он и мать ночью тайком вернулись в Эрзерум, чтобы взять спрятанные в конюшне их дома золотые украшения и документы. Брат стал копать землю и на шум явились два турка, хладнокровно отрезали брату голову и завладели всем накопленным их дедами богатством.
…После пятнадцатого года он пошел воевать, унеся с собой завет отца: “Сын мой, не забывай о мести своего народа, не опозорь меня”. В больших и малых армянских поселениях он увидел следы множества неописуемо ужасающих сцен злодеяний, которые умножили пережитое им в детстве. Правда, он стал и героем, взорвав большой турецкий склад оружия, но он уже понял, что ни этим, ни убийством нескольких турок он не отомстит за свой народ. Необходимо иное… Нужно, чтобы все турецкое племя предстало перед Судом Истории. Но вот как этого добиться?
… С океана дул холодный ветер, но старик его не чувствовал. Не слышал и усиливающегося рокота волн. Все заглушал гудок поезда, мчавшегося по построенным им железнодорожным путям, грохот автомобилей, сновавших по построенным им дорогам и мостам…
Чем только ни занимался он, на каком только поприще ни блистал! Отец сделал все, чтобы сын получил отличное образование. Он был инженером, совершенствовался по этой специальности в Москве и Швейцарии, но интересы его далеко не ограничивались техникой. Он был блистательным трагическим актером, выдающимся писателем. Могучая воля, пытливый, творческий ум и организаторский талант обеспечили ему успех и в искусстве, и в литературе, и в науке, и по его специальности. Он мог бы накопить миллионы, но не это было целью его жизни. Развивающаяся экономика такой большой страны, как Иран, очень многим была обязана ему. Он заслужил уважение и доброе имя в первые же месяцы после утверждения в этой стране. На первых порах он по правительственному заказу как мастер изготовил в камне статуи видных людей страны. А вскоре основал здесь собственную строительную компанию. Он брался за самые ответственные задания – построил первый в Иране подземный оружейный завод, строил мосты, шоссейные и железные дороги, снабдил столицу Тегеран постоянным электрическим освещением… Именно в это время у них с женой и возникла идея создания фильма о геноциде. Но Иран, как и Советы, не были теми странами, откуда можно было призвать к ответу Турцию. Нужно было обосноваться на Западе, в Соединенных Штатах. Повод не заставил себя ждать…
Победы фашистской Германии вызвали панику Запада и вообще мира. Вся надежда была на СССР. Союзники всячески помогали ему, но отправляемые морским путем боеприпасы уничтожались немецкими подводными лодками. Правительство США выдвинуло задачу строительства сухопутного пути из Ирана в Советский Союз. Спешно был разработан план, который должен был осуществиться в небывало короткий срок – за год. Но кто мог справиться с таким безумно ответственным заданием? В Тегеране все, в том числе и американский консул, не колеблясь назвали имя Яникяна. И он с головой окунулся в дело. Ночи превращал в дни, в непроходимых горных перевалах, недоступных технике, он работал с верблюдами, мулами и ослами… Американцам непонятна была подобная отдача, но он-то знал, что Турция – союзник Германии, что на границе оставшегося клочка его родины стоят турецкие войска и взвешивают ситуацию, готовые каждую минуту ворваться и завершить свое кровавое дело. И дорогу длиною в сотни километров он завершил… за шесть месяцев. А еще до этого он безвозмездно предоставил представителям президента Трумена обширный земельный участок стоимостью в сотни тысяч долларов для строительства американского военного лагеря. За все это он попросил гражданство для себя и супруги, а также …определенную позицию США в отношении суда своего народа. Первую просьбу удовлетворили с удовольствием, а по поводу второй холодно намекнули, что в такой всемирной суматохе есть задачи поважнее армян и Армении…

Принцип «Негруга”
…И Яникян обосновался в Соединенных Штатах. По-прежнему был полон энергии и сил. В этой стране поле деятельности было значительно шире. Штаты тоже были немалым обязаны ему. Только одно из его изобретений, зафиксированное как “Яниксгоф”, принесло огромную прибыль экономике страны. Это было устройство, дающее возможность на глубине сотни метров изучить недра земли. Но когда он попросил разрешения использовать созданное им устройство для того чтобы собрать рассыпанные в пустыне Дер-Зор кости своих замученных соотечественников и соорудить из них памятный холм, ему показали зубы…
Но никто и ничто не могло сломить его волю, заставить изменить своим убеждениям. Он постоянно печатал во влиятельных американских и европейских журналах статьи, разоблачающие турецких убийц и покровительствующие им державы. Уже сколько десятилетий турецкая тайная полиция безуспешно разыскивала автора этих материалов некоего “Негруга”. “Негруг” лишь перевернутое прочтение его имени. Он знал, что турки ищут автора статей, чтобы заставить его навеки замолчать, и был осторожен, посылал материал по почте.
Работа над фильмом продвигалась. Было потрачено свыше двух миллионов долларов, чтобы выявить в разных странах сочувствующих его замыслу и снимать ценные кадры. Он даже купил в Сирии давно покинутое село, чтобы сцены резни, пожаров и разрушений для большей убедительности снимать там. И только провал этой программы привел его в отчаяние… Что ему еще делать, что он не делал?! Ему уже семьдесят восемь лет…
Нет, все правильно, его решение справедливо, никто не может, никто не смеет осуждать его…
Однако было одно обстоятельство… как коварный враг оно терзало его душу, не позволяло ему окончательно убедиться в своей правоте. Всю жизнь он боролся против насилия, против попирания больших и малых прав человека, то был принцип его принципов, ставший символом его веры. Сейчас, на старости лет, он вынужден попрать основной принцип своей жизни. Эта раздвоенность постоянно мучила его, всякий раз становясь причиной того, чтобы размытый облик брата посещал его и призывал к решимости…

Два трупа в отеле «Балтимор»
Было без нескольких минут одиннадцать. Проснулся он ровно в девять, позавтракал, долго гулял в окрестностях гостиницы и теперь, стоя на своем этаже, обменивался улыбками со всеми, кто проходил мимо. А вот и консулы. Посмотрите, какие они пунктуальные! Точно не союзники немцев, а сами немцы. После долгих и горячих рукопожатий консул наконец разрубил клубок любезностей:
— Я таким и представлял вас, ага Яни-хан. Мой заместитель не зря восхищался вами. Какое прекрасное место вы выбрали для проживания! Всю дорогу мы восторгались солнцем и морем Санта-Барбары. Уверен, все живущие здесь так же молоды и бодры, как и вы.
— Посетив меня, вы навсегда останетесь молодыми. Но почувствовал, что подобные намеки могут испортить все дело, и быстро добавил:
— Давно я, ваше превосходительство, не принимал таких дорогих гостей, как вы. Пожалуйте в мои апартаменты, немного побеседуем, потом погуляем, а за обедом вы увидите, как умеет старый Яни-хан потчевать своих гостей.
В гостиной он как можно ближе подвинул друг к другу два кресла, чтобы мишени были близко. Он любезно предложил им кресла, а сам сел напротив, на диван.
— Вот полученное из Анкары письмо, — сразу же перешел к делу консул и протянул ему письмо.
Он с удовлетворением прочел официальную бумагу, в которой ему было обещано два ордена.
— Можно увидеть ту ассигнацию с подписями? — спросил консул.
— Конечно, конечно, — он открыл портфель и вынул ассигнацию.
Пока консул с любопытством осматривал ценные подписи, он смотрел на сидящие напротив мишени и думал, что более удобного момента не будет для того чтобы завершить дело. Вот только почему он не чувствует никакой ненависти к этим “голубкам”, ведь он должен их ненавидеть! Нет, прежде надо разговорить их, заставить снять маски вежливости. А что в них надежно укрыт янычар, упрятан аскяр — он не сомневался. Он не сегодня знакомился с турками…
— Это бесценные сокровища, Яни-хан, а где то полотно итальянца, я что-то не вижу…
Вопрос консула он воспринял как сигнал к старту главного действия.
— Полотно в Ереване.
Дипломаты удивленно переглянулись.
— Да, вы не ослышались, картину я повез в Армению. И я никакой не “Яни хан”. Я армянин, рожденный в Эрзеруме. В том городе, который должен был стать столицей моей страны и в котором благодаря вашему племени давно уже нет ни одного армянина.
Вице-консул нервно кусал губы, а консул быстро преодолел растерянность:
— Я слышал, что когда-то между нашими народами были разногласия. Но это было давно. Сейчас мы должны быть друзьями.
— Разногласия, говоришь? Вы вырезали два миллиона моих соотечественников, присвоили мою родину — ты это называешь “разногласием”?
— Ты, я вижу, недопонимаешь. Я говорю — теперь мы должны быть друзьями!
От прежних “голубков” и следа не осталось. Сейчас перед ним сидели два янычара, готовые каждую минуту растерзать его. Это уже были знакомые ему турки, и в нем поднялась ненависть.
— С палачами не дружат. Но я должен поздравить вас. Вы первые турецкие дипломаты, которые наконец должны узнать, кто такой “Негруг”. Так знайте — так долго разыскиваемый вами и не найденный “Негруг” — это я, и сейчас я должен уничтожить вас.
Ассигнация вывалилась из рук консула.
— Ты мерзавец, грязный гявур! — захрипел вице-консул и, подняв стул, бросился вперед. Старик одним прыжком очутился у стола и взял в руки книгу. Турки на миг опешили и попятились. Наверное, так опешили их грабители предки, увидев идущего им навстречу священника с книгой. Опешили на миг, затем растерзали и священника, и книгу. Но на сей раз все произошло иначе. Они так и не поняли, как раскрылась книга и в руках старика очутился револьвер…
…Парабеллум был давно опустошен, но он отрешенно продолжал стрелять из пустого револьвера. Перед глазами друг за другом проплыли лица отца, матери, брата, гора Масис… Такие спокойные и похожие друг на друга лики…
Он протрезвел. Консулы валялись на полу в уродливых позах. Положил парабеллум на стол, вынул из-под газеты маленький браунинг и пустил по две пули в трупы. Сосчитал — тринадцать патронов. Не много ли для двух турок? За такую расточительность ему бы здорово влетело от Дро…
— Ничего, я не скуп, — пробормотал он и взял трубку: — Прошу вас, сообщите в полицию, что в моем номере валяются два трупа.

Письмо Шагана Натали
Уже год, как он в тюрьме. Чего только ни пережил он! Но не случилось ничего, чего бы он не предусмотрел. Все его расчеты оправдались, причинив ему и неслыханную боль, и чувство гордости. Судебный процесс, как он и ожидал, вылился в фарс. В одну из самых крупных фальсификаций, которая когда-либо позволила себе колыбель “справедливости” и “правосудия” Соединенные Штаты. Кто не знает, что одна из первых задач судебного разбирательства — это выявление побудительных мотивов, причин преступления. Однако за шесть дней судебного процесса ни прокурор, ни судья не позволили ему и слово сказать о мотивах его поступка. И тем не менее он был доволен, что суд все-таки состоялся. А за несколько дней до суда его американский адвокат благодаря своим связям узнал у спецслужб, что Анкара послала в Калифорнию террористов, чтобы они убили Яникяна по дороге в суд. Турки страшились этого судебного процесса, боялись повторения известного суда над Тейлеряном, когда их чуть ли не с прапрадедами призвали к ответу… После многих заявлений его и адвоката власти лишь удвоили численность сопровождающего конвоя, но тем не менее все на суде диктовалось и направлялось Анкарой.
Он знал, что борьба единым кулаком в эти годы недоступна его народу, поэтому с национальными партиями никаких надежд не связывал. Он знал, что объявленная им необычная индивидуальная борьба не получит одобрения партийных руководителей, поэтому очень удивился, когда в первые дни своего заключения получил известие, что представителями национальных партий создан комитет и собираются организовать его защиту. Он получил от комитетчиков письмо, в котором от него требовалось не вмешиваться и не ввязываться в дела комитета, не интересоваться содержанием их публичных воззваний и призывов и не требовать отчета, на что потрачены собранные на его имя денежные переводы… Разве для этого он превратил свой кулак в пулемет, чтобы кучка ловких дельцов обрела имя и деньги?! И сразу же отказался от всяких комитетов и комитетчиков. Но больше всего его огорчало то, что армянская пресса была полностью партийной, и его лишили возможности обратиться с призывом к народу.
Казалось, турок вновь победил. Но нет. Он никогда не ошибался в своих расчетах. До этой операции написанная им на 120 страницах историческая справка, которую он размножил и разослал по десяткам адресов, делала свое дело. Вся американская пресса обсуждала его поступок. Ничего, что многие обвиняли и осуждали его, естественно, турки не сидели сложа руки. Важно, что мир заговорил об армянских требованиях. Миллионы людей впервые услышали, что армянский народ подвергся геноциду и потерял родину. Турки были в истерической панике. Не знали кому заткнуть рот, как бы они ни скрывали и фальсифицировали, как бы ни угрожали расправой со стамбульскими армянами, они только расширяли сферу звучания вопроса.
Но самым большим утешением были письма армян. Писали со всех концов света, рассказывали случаи из жизни своих родных, выражали ему сочувствие и солидарность. И просили у Всевышнего долгой жизни для него, твердости и стойкости. Особенно воодушевляли его письма молодежи.
…Но первые же слова одного письма вызвали его растерянность “Сын мой, дитя мое, — писал автор письма, — как мне хочется поцеловать твое гордое чело…”
Что это значит? Кто его, восьмидесятилетнего старика, называет “сыном”? Продолжил читать “…мой старый сын, тебе суждено было продолжить мое дело… после стольких лет… где же наши молодые?…”
Не выдержал, быстро перевернул страницу, чтобы узнать, кто автор письма.
Было подписано “Шаган Натали”.
Глаза его повлажнели. Он знал, что Армянский Немезис еще жив. Так сколько же ему теперь лет, девяносто, девяносто пять?..

* * *
20 января 1975 года взо рвавшаяся в Бейруте бомба разрушила контору крупной международной организации, осуществляющей в странах Среднего Востока программу избавления от армян. Ответственность за взрыв взяла на себя “Революционная группа имени арестованного героя Гургена Яникяна”, которая с этого дня назвала себя “Тайной Армянской Армией Освобождения Армении”…

Перевод Ирины КАРУМЯН