Фанос Терлемезян: фидаин, странник, художник и орденоносец

К 160-летию Фаноса ТЕРЛЕМЕЗЯНА

Исполнилось 160 лет со дня рождения классика отечественного искусства Фаноса Терлемезяна (1865-1941). До того как стать художником он посвятил себя национально-освободительной борьбе, был одним из главных организаторов и героических участников самообороны Вана. Предлагаем ознакомиться с жизнью замечательного ванеци-патриота, а также с отрывками из его воспоминаний.

Фанос Терлемезян поистине легендарная фигура в армянской культуре, и не только как художник. Его жизнь была необычайно богата событиями и напоминает экшн-сценарий весьма интересного и энергичного фильма.

Родился он в Ване в самом Айгестане, что уже дорогого стоит. Как рано пробудились художественные способности Фаноса, доподлинно не известно, скорее всего, как обычно бывает, еще в школьные годы. Он учился в знаменитой школе Кедронакан, где и подключился к национально-освободительной борьбе, причем вполне реально. Разумеется, его преследовала турецкая власть, он был заочно судим и даже приговорен к смерти: как-то застрелил в самом центре Вана предателя, а потом и турка. Стрелок Фанос был отменный. Пришлось ему бежать в Иран, оттуда в Тифлис, потом добрался до Петербурга, где поступил в школу Общества поощрения искусств. Талант дал о себе знать. В 97-м Фанос выехал с друзьями в Ревель (Таллин) на этюды. Там-то и был схвачен по требованию турок и посажен за решетку. Его этапировали в Питер, Москву, Ростов, Тифлис, где он сидел в Метехской тюрьме (той самой, где квартировался несгибаемый большевик-ленинец Камо). Далее арестованного направили в Эривань, оттуда почему-то в Иран. Но проглядели: ему удалось прорваться сквозь все оковы и преграды и в 90-м оказаться в Париже. Стал посещать знаменитую Академию Жюлиан, провел там пять лет: учился у мастеров, тех самых, которых сильно ненавидели импрессионисты. Впрочем, взаимно. Главное — там учили именно рисовать, а рисунок, напомним, основа основ.

После Парижа беспрепятственно, что весьма странно, въехал в Полис. Подружился с Комитасом, Варужаном, Сиаманто, стал своим в обществе армянской интеллигенции. Вместе с Комитасом отправился на его родину в Кутину (Кетахья), где и в 1912 году создал шедевр – знаковый композиционный портрет композитора. Через пару лет Фанос вновь вернулся в Ван и написал ряд великолепных пейзажей – жемчужин армянского искусства. Однако трагические события 1915 года заставили его отложить кисть и взяться за оружие. Он стал одним из организаторов и, конечно, участником самообороны Вана. Его винтовка не знала промаха. После того как Ван был оставлен армянами, фидаин перебрался на Кавказ, создал Союз армянских художников. Поездив по Европе, в 1923 году уплыл в Америку, где прожил вплоть до возвращения в Советскую Армению в 1928 году. Здесь его встретили с радостью — слава мастера и героя закрепилась за ним. Терлемезяна тут же приняли во ВСЕРАБИС и сделали членом Профсоюза работников искусств СССР. Скоро идеологическая власть неназойливо, но твердо посоветовала ему изображать социалистическую действительность. В итоге его кисть отобразила едва ли не первые индустриальные пейзажи Армении – например, медеплавильный завод в Кафане. Рисовал, конечно, и рабочих. В одной из публикаций читаем: «Портреты Ф.Терлемезяна, сделанные в советский период, хотя и имеют ясные реалистические формы, твердую линию рисунка, гармоничный цвет, психологически уступают портретам Тадевосяна, Агаджаняна и Сарьяна, особенно в портретах героев труда и ударников». Такой вот «искусствоведческий» перл.

Среди его работ особо выделяются драматический автопортрет, сделанный в Ревельской тюрьме, портреты писателей Маари и Бакунца – будущих «врагов народа», рисунок спящего Комитаса, генерала Андраника, выполненный в США, и множество других, вполне психологических.

Однако главной фишкой художника был пейзаж, многие из которых написаны в импрессионистической манере. Он мастерски рисовал Босфор, Константинополь, виды Парижа и Бретани, пляж в Батуме и, конечно, много раз Армению и Ереван, даже зиму. Например, ереванский пейзаж сурового 37 года — бесконечная тоска, холод, сугробы и огонек свечи в окошке. Пришлось Терлемезяну браться и за тематические картины, очень забавные: «Победа серпа и молота» или «Армения преподносит в дар большевизму своего первенца». К счастью, эскизы так и не стали картинами. К этому времени он был уже не простым художником, а художником-орденоносцем.

Трудная судьба и перемещения в пространстве не позволили Фаносу Терлемезяну обзавестись семьей и наследниками. Истинный покой он обрел в Армении, где впервые в 1929 году прошла его выставка. Следующая состоялась в связи с его 75-летием. Благо работ было много: он привез из Америки все свои произведения, да и работал на родной земле как проклятый. Все, что у него было — картины, рисунки, архивные материалы, артефакты — он завещал Картинной галерее Армении.

Ереванское художественное училище (ныне колледж) назвали именем Фаноса Терлемезяна – факт удивительный, учитывая его героическую фидаинскую биографию. Впрочем, не ошиблись – это светлое имя художника, бойца и патриота, целиком посвятившего себя родному народу. Несколько лет назад при содействии культурного союза Текеян впервые издана книга интереснейших воспоминаний мастера. К сожалению, он успел довести свои мемуары только до 1915 г. Художник-фидаин ушел из жизни в апреле 1941-го, похоронен в Пантеоне.

Карэн МИКАЭЛЯН-ТЕРЛЕМЕЗЯН

* * *

“Я родился 11 марта 1865 года в патриархальной семье. За три столетия до этого наши предки переселились из села Мокац Таламаз, оттуда и фамилия наша — Таламазенц или Таламазян. Однако впоследствии в связи с тем, что турецким чинушам, которые постоянно уводили и жестоко избивали наших дедов, всегда удавалось выбить хорошие деньги, нашу фамилию изменили на Терлемезян, что в переводе означает «не потеющий». Так, значит, Терлемезяны пришли из Мокса и поселились в Айгестане, предместье Вана, над естественным водохранилищем Ахкесен.

Дед мой, владелец имений и немалого богатства, умер ещё до моего рождения. Отец до 30 лет земледельничал, но потом стал беспробудно пить и работать был уже не в состоянии, так что наследством деда распоряжался младший брат отца. У меня было 9 сестёр и брат, который умер в 4 месяца, а когда родился я, 11-й ребёнок, это серьёзно обеспокоило чтившего патриархальные традиции дядю, потому что, по тогдашним обычаям, только сыновья имели право на родовое наследство. Когда мне исполнилось 5 месяцев, дядя купил в далёком районе обветшалый дом с приусадебным участком и перевёз нас туда. Этот опыт лишения нас дедовского наследства на время ему удалось впоследствии закрепить навсегда.

Мои безрадостные детские годы проходили в этой бедной лачуге, наполненной грустью и печалью. Вечерами, когда отец возвращался из мейханы (кабака — прим. Переводчика) и церкви, дома он только и делал, что ругался и молился, и невозможно было различить, где одно, а где другое, потому что обрывки брани и молитвы доносились практически одновременно.

Мама из очень богатой семьи, её растили неженкой в благоухании роз и утончённых ароматов. На бестолковое поведение отца мама не обращала никакого внимания, да и времени не было — она трудилась день и ночь: готовила, работала в саду, держала корову, косила для неё траву, стирала, сушила из коровьих лепёшек кизяк, чтоб обогреться зимой и т.д., и т.п. Но, несмотря на тяжелейший груз забот, которые мама взвалила на свои плечи, нам едва удавалось сводить концы с концами. Я не любил отца, но зато мать почитал безмерно, и единственной моей отрадой была неустанная забота обо мне честной, благородной, работящей и любящей матери.

…Я отказался от преподавания и попытался стать профессиональным революционером, то есть организатором, пропагандистом, чтобы знать, как успокаивать колеблющиеся элементы, чтобы знать, как уйти от полиции и предотвратить её преследование”.

В Константинополе Комитас и Терлемезян проживали в одном доме, который превратился в центр культурной жизни для местных и зарубежных армян. Здесь всегда кипела жизнь. Известен эпизод встречи обоих друзей с церемониймейстером султана Исмаилом Джанани-беем. Покидая мастерскую Фаноса, турок выразил желание познакомиться также с Комитасом. Знакомство состоялось. Джанани-бей попросил его исполнить что-нибудь и Комитас, аккомпанируя себе, исполнил песню Шуберта.

Терлемезян вспоминает: «Да так проникновенно, что мы все замерли. После того, как он закончил, наступила долгая тишина. Её нарушил турецкий дипломат: не сумев сдержаться, он стукнул рукой по столу и воскликнул взволнованно на французском: “Чёрт возьми! Нашему государству 800 лет, но одного такого храма искусства и деятелей искусства у нас так и нет”. Этот ведущий дела султана высокий чиновник покинул нас в расстроенных чувствах. После его ухода я поздравил Комитаса с этой победой, после чего мы вдвоём пустились в пляс».

Перевод Лусине АРУТЮНЯН