Феномен Еревана и «Левоновы годы»

19 октября ереванцы отметят День города – 2801 год основания любимой столицы. Ее история не была усыпана розами – всякое было: и войны, и нашествия, и разрушения. Недавно в ИА «Реалист» появилась статья о ереванской жизни 90-х годов, тех самых, которые люди прозвали «левоновскими». Автор – аналитик и писатель Егорий СЕРГИЕВ – описывает тогдашнюю действительность, цитируя известного культуролога Светлану Лурье, автора любопытных исследований о современном Ереване.
Мы также предлагаем отрывки из воспоминаний Якова ЗАРГАРЯНА и Сергея АРУСТАМЯНА о житье-бытье ереванцев в те самые годы. Весьма полезный материал для тех ереванцев, которые страдают выборочной потерей памяти. При том что «авторы-соучастники» отмеченных лет, так и не покаявшиеся, время от времени возникают пред очи сограждан. «НВ» надеется, что публикация не омрачит праздничного настроения сограждан.

Феномен Еревана и «Левоновы годы»

Егорий СЕРГИЕВ

Как раскулачивали город
…Целенаправленное уничтожение промышленной инфраструктуры Армении и в частности – Еревана, в котором был сосредоточен основной индустриальный потенциал, реально активизировало исход из страны инженерно-технической и научной элиты. Всё заводское оборудование, в том числе – новейшие станки с цифровым обеспечением, было продано и вывезено по цене металлолома. Этот «бизнес» в основном курировал старший брат президента Тельман Тер-Петросян.
Власть оказалась в руках спекулятивной буржуазии, которая стремилась как можно скорее нажиться на оказавшемся в бесхозном состоянии народном добре. Воровалось и за бесценок продавалось всё, созданное руками трудового народа за годы становления народного хозяйства республики, и прежде всего Еревана, названного Светланой Лурье “городом–мечтой”. Фактически продавалась «мечта армянской нации», что, конечно же, не могло не повлиять на морально-психологическое состояние населения. На этом фоне выползли на свет различного рода авантюристы, которые выставляли себя в качестве пострадавших “борцов с советской властью” за свободу и независимость армянского народа от «жестокого советского режима». Активизировались криминальные элементы.
…Спешно было принято решение о нецелесообразности и нерентабельности использования в Ереване трамвая в качестве городского транспорта. Были демонтированы и проданы в качестве металлолома трамвайные рельсы. В целях оправдания новые власти сослались на практику отдельных европейских городов, позабыв о том, что в тех городах жители пересели на велосипеды с учётом равнинного расположения большинства тамошних городов. Ереван же изобилует крутыми подъёмами и спусками, и велосипедом могут пользоваться только молодые, физически подготовленные горожане, да и то не все.

О столичном этносе
Обратимся к Лурье: “Ереван как огромный миллионный город начал формироваться на наших глазах… Основной прирост его населения приходится на 50-70-е гг. ХХ века. Это годы, когда столь же быстро росли другие города СССР, вбирая в себя бывших крестьян, жителей малых городов, самых разнообразных мигрантов. Это время как бы великого переселения народов, …создания огромных интернациональных центров по всей территории страны… В Ереван тоже едут со всего Союза, но едут армяне, почти только армяне. Часть населения Еревана – выходцы из провинции, другая (большая по численности) – мигранты из крупных городов и столиц других республик, прежде всего Грузии и Азербайджана. Кроме того, тысячи армян из зарубежных стран. Столь разные потоки: крестьяне, тифлисцы, парижане. Плюс «старые ереванцы». На глазах спонтанно создаётся нечто совершенно новое, беспрецедентное – громадный национальный центр незапланированного и нерегулируемого собирания этноса в общность, органичную и естественную. Если принять во внимание крошечные размеры современной Армении, практически вырос национальный город-государство. И произошло это в стране, где создание мегаполиса, подобного современному Еревану, было фактически абсолютно невозможно – в силу политики искусственной интернационализации регионов. С точки зрения «нормального» хода истории такого города просто не должно было быть”.
Освещаемые ею явления постулируют становление цельного городского мышления, объединяющего ереванцев в единый монолитный организм. При этом необходимо отметить, что особый «ереванский» образ мышления и жизни объемлет и объединяет представителей разных национальностей, проживающих в пределах города. И всё-таки особо отмечается моноэтничность столицы, как факт, выходящий за рамки привычного объекта изучения и возможности воздействия на него.
“Аналогичного феномена – превращения по мере урбанизации полиэтнического города в моноэтнический – на земном шаре больше нет, — отмечает Лурье. — В этом отношении Ереван уникален. Армяне Еревана кажутся потомственными горожанами, народом урбанистским, давно привыкшим к городской цивилизации. Ереван кажется городом очень цельным, органичным, со своим стилем отношений, своей очень плотной средой, традиционной и консервативной. Ереван – город совсем новый, совсем молодой, несмотря на головокружительный возраст Еревана-истории, Еревана-легенды”.

О городе-государстве
Светлана Лурье ёмко характеризует современный Ереван. “Он похож на старый город, в котором ещё не разрушены традиции: словно бы в других городах процесс распада традиционных отношений шёл быстрее, а в Ереване медленно, но скоро очередь эта дойдёт и до него. Но нет”. Почему “нет”? Да потому, что для этого не созданы соответствующие условия, и эти условия можно создать. Итак, “армяне Еревана кажутся потомственными горожанами, народом урбанистским, давно привыкшим к городской цивилизации”. Но ведь это и есть горожане в третьем, четвёртом поколении: помимо старых ереванцев, это – москвичи, тбилисцы, бакинцы, ленинградцы, парижане, ростовчане, тегеранцы, каирцы и т.д., и поэтому нет в этом ничего удивительного. Она делает ещё одно открытие, о котором сами армяне не задумывались: “Если принять во внимание крошечные размеры территории современной Армении, практически вырос национальный город-государство”. А что это значит? Это значит, что с разрушением Еревана можно нанести сокрушительный удар по Армении (а значит – по народу) в целом.
Она отмечает “дорогу к храму” — к храму под названием “Великая Армения”: “Территория нынешней Армянской Республики не воспринимается как вся Армения. Это её небольшая часть, и Ереван её средоточие. Но вся Армения как в зеркале отразилась в Ереване. В ереванских названиях господствует слово “нор” – новый: Нор-Себастия, Нор-Зейтун, Нор-Бутания, Норагюх и т.д. Районы Еревана носят названия земель, когда-то населённых армянами. Создан город, ставший воплощением мифа, и теперь он живёт уже самостоятельной жизнью, он диктует свои порядки армянскому народу (чему все вынуждены подчиняться, хотя не всем это нравится)”.

О феномене армянской столицы
Да, Ереван, “который диктует свои порядки армянскому народу”, нравится не всем. Поэтому он должен быть разрушен. И миссия этого “исторического поступка” возложена на Левона Тер-Петросяна, психологическая составляющая которого не обязательно должна соответствовать архетипу армянской нации, так как “объяснять с помощью этнологии действия конкретных исторических лиц невозможно – личностные особенности характера в каждом индивидуальном случае берут верх над этническими особенностями; этнопсихология – это всегда психология групп или масс”.
Новой властью было спровоцировано отторжение ереванцами беженцев из Азербайджана. Как озвучивал дальнейшее развитие Еревана Л.Тер-Петросян, проживание в Армении одного миллиона жителей считается достаточным для управления гражданами, оправдывая это скромностью территории. Однако Израиль, к примеру, открыл свои границы для евреев всего мира, несмотря на малое количество земель, множество труднейших проблем.
…С.Лурье продолжает: “Чем дальше развивался, расширял свои границы Ереван, тем однородней оказывалась его среда. В этом городе живут почти одни только армяне… В этом отношении Ереван уникален… со своим стилем отношений, своей очень плотной средой, традиционной и консервативной …перед нами уникальное явление. Урбанизация обычно сопровождается разрушением традиций, делает социальную среду более открытой и терпимой к разнообразным ценностям и формам поведения. В Ереване – процесс обратный. По мере роста размера города, по мере его индустриализации (во всяком случае параллельно с ней) социальная среда Еревана становится всё более замкнутой и консервативной”.
Характеризуя Ереван, она особо отмечает уникальность и особенно – искусственность данного феномена, с выявленными болевыми точками, который несложно подвергнуть коррозии при целенаправленном агрессивном напоре. На первый взгляд, подобное обстоятельство имело положительное значение, но именно на указанные болевые акупунктуры был направлен вектор тер-петросяновской диверсии, имеющей своей целью уничтожение ереванской элиты.

О «черных» левоновых годах
В декабре 1992 года была осуществлена грабительская денежная реформа, в результате которой население потеряло огромные суммы денег, в том числе накопленных в сберегательных кассах. На этой денежной реформе новые власти обогатились.
Был полностью отключен газ. Электричество подавалось по так называемым “веерным подключениям”, при этом график этих подключений не соблюдался. Когда и в какое время суток дадут свет на жалкие 50-60 минут, за которые нужно было успеть сделать многое по хозяйству, не было известно никому; по городу ходили слухи, что власти продают вырабатываемое Армянской атомной электростанцией электричество Грузии и Турции.
Питьевой воды в многоэтажных зданиях практически не было (на верхние этажи вода не доходила вовсе). Появилась талонная система обеспечения продуктами питания. Люди часами простаивали в очередях, чтобы получить по талону полагающийся хлеб низкого качества.
Произошла “ваучеризация населения”, и целевая грабительская приватизация заводов и фабрик, а так же – магазинов, аптек и вообще всех нижних этажей зданий. Высококачественные станки были проданы за границу (в основном – в Иран) по цене металлолома. Территории первоклассных заводов превратились в ярмарочные площадки. Некогда высокоиндустриальная Армения превратилась в сплошной “блошиный” рынок. Заложена основа спекулятивной буржуазии, которая крепко взяла власть в свои руки.
В результате “ваучеризации” и целенаправленного уничтожения индустриальной инфраструктуры Армении и в частности – Еревана, в одночасье тотальная безработица обрушилась на работоспособное население в возрасте от тридцати до пятидесяти лет.
В 1990-е годы Армения находилась в состоянии полной блокады. 1992-1993-1994-1995-1996 – это годы мрака, голода и холода, обозначенные армянами как “Левоновы годы”. Впоследствии единственным окном для общения с внешним миром по суше явилась граница с Ираном.

1993-й год…

Из книги «Блокадные истории»

Яков ЗАРГАРЯН

Под Новый, 1993 год, несмотря на уговоры жены и детей (они желали встретить Новый год у дочери), я остался дома. Отопления вторую зиму не было. Обещали к вечеру дать свет, но… не дали. Радио молчало. Телевизор, естественно, тоже. Как и телефон. Кругом мертвая тишина: ни музыки, ни обычного предновогоднего шума и суеты. За окном мрак. В тумане кое-где просвечиваются окна — горят свечи. По звонку будильника в полночь я поднял бокал, выпил с пожеланиями, …ну как обычно. Только мысленно! Спать не тянуло. Захотелось почитать. Все равно что! Пошел без свечи в другую комнату, к книжной полке, нащупал том, принес. Солженицын — “Архипелаг Гулаг”. Зажег еще пару свечей и открыл страницу с оставленной кем-то закладкой.
Солженицын рассказывал о следственной тюрьме в Воркуте. Описывая адские условия жизни зеков в Сибири, о том, что там как следует не топили, о холоде и пр., автор “Гулага” обращался к читателю, то есть в данном случае конкретно ко мне: “Читатель! Для пробы — переспите так одну ночь! В бараке было примерно плюс пять!”
Хотя я и знал, что меня ожидает, но не поленился, взял свечку в руки и пошел к термометрам (в нашей квартире их три: в столовой, спальне и веранде). В столовой и спальне термометры показывали плюс три, а в веранде — плюс два! Было это в 00 часов 10 минут утра 1-го января 1993 года в квартире N 10 по Эстонской, 7, в Ереване, не в Воркуте!
Я налил полную рюмку водки, выпил за здоровье истопников воркутинского лагеря…
Вот так начался новый, 1993 год, для меня и сотен тысяч ереванцев. А что же было в северных районах Армении? В Спитаке? В Ленинакане? Читать больше не хотелось. Пошел спать!

* * *
Родной город почти для каждого вроде бы стал чужим. За пределами собственной квартиры уже будто нет родного дома, родной улицы. Грязные, захламленные лестничные площадки, свисающие с потолка провода, ободранные лифты с подожженными кнопками и разбитыми плафонами, нечистоты, вываливающиеся прямо на лестничную площадку из продырявленных мусоропроводов, перила, на которых будто сроду не было деревянного покрытия… Кто живет в этих домах? Люди или существа, которым знаком только один инстинкт — инстинкт разрушения?
Кто видел старый Ереван, не может сегодня без боли в сердце смотреть на новый, демократических времен. Город стал неузнаваемым. Не те люди, не те дома, не те улицы и площади. Я говорю не о молодых, щеголяющих в нарядах турецкого покроя. Я говорю о внешнем облике города. Он выглядит так, будто еще час назад тут пронеслись татаро-монгольские орды. Дома из туфа, фильзита… и печная труба, густо попыхивающая черным дымом, нагло и нахально торчащая из дыры, пробитой на… фасадной стене. А дом в центре города. Тому, кто живет за этими стенами, так удобно — с дырой и с трубой на фасадной стене. А что это вредительство и порча облика города — ему наплевать. Он так любит свой город…
Дома без парадных дверей, которые кто-то украл. Подземные переходы без базальтовых плит, которыми были облицованы стены. Парки без единой скамейки. Башенные краны, замершие у недостроенных домов, потому что кто-то извлек граммы серебра из пультов управления. Деревья, спиленные под корень. Спиленные электрические и телеграфные столбы.

* * *
Теперь уже каждому ереванцу понятно, что отсутствие в его квартире света — это не результат блокады, взрыва газопровода и других приводимых властями причин, а великий обман, новая “золотая жила”, на которой греют руки те, кому позволено нажимать кнопки. Хотелось бы знать, кому и сколько заплатили те, у кого горят окна в квартирах 24 часа в сутки, которые, посчитав себя самыми шустрыми и положив “в лапы” (кому следует) тысячи, снова купаются в потоках света и тепла?
Где, скажите пожалуйста, — в горсовете, райсоветах, в Министерстве энергетики или чуть повыше, — сидит то лицо, которое принимает взятки и мгновенно решает вопрос, кому, на какой этаж, в какую квартиру, в какое казино, кафе, ресторан, забегаловку нужно подать свет?
Если такое лицо есть, почему бы жильцам всех лестничных площадок, подъездов, домов, жилых кварталов, городских районов и даже всего города не организовать повсеместный сбор взяток и не уплатить требуемую сумму тем, кто молниеносно решит проблему энергетического кризиса и сразу же вытащит наш город из кромешной тьмы? А что — может, это и есть тот единственный выход, который позволит ереванцам, бедствующим от того, что ко всем отключенным приборам прибавились и холодильники, не умереть от голода, теперь уже не в условиях отчаянно холодной зимы, а надвигающегося знойного лета?

* * *
Недавно у президентского дворца забастовали рабочие компрессорного завода, которые несколько месяцев не получают зарплату. Само собой разумеется, что президент к ним не вышел. Я, например, считаю, что это не очень красиво. Но возмутительно, конечно, и другое. Возмутительна позиция газеты “РА”, которая сочла возможным поучать компрессорщиков, ищущих защиты у президента, что, дескать, “президент не может, да, по логике вещей, и не должен заниматься вопросами такого плана”.
А какого “плана” вопросами, скажите пожалуйста, может заниматься президент? Ельцин вот вопросом зарплаты воркутинских шахтеров заниматься может, а Тер-Петросян — не может. Не может он заниматься вопросом ограбленных тысяч вкладчиков. В это знойное лето, когда в ереванских высотках люди буквально изнывают от жары и жажды, президент не может дать указание головотяпам из ведомств, обеспечивающих жилые дома водой и светом, сделать так, чтобы время подачи воды и электроэнергии совпадало. Чтобы не было так: воды нету, потому что нет света, свет есть, но время подачи воды уже прошло.

* * *
Битком набитый троллейбус восьмого маршрута, следующий по улице Баграмяна, не доезжая до школы им.Камо, остановился. Отключили электроэнергию. Через некоторое время водитель попросил пассажиров подтолкнуть машину метров на 50 к точке, где начинался спуск и можно было продолжить путь уже на холостом ходу. Человек 15 мужчин сошли с троллейбуса в месиво из неубранного снега, превратившегося в жидкую грязь, и, облепив все три открытые двери и заднюю часть, дружно, с остротами и тихим матом, обращенным непосредственно к грязнючей железной махине, стали трогать ее с места. Вскоре троллейбус уже приближался к спуску.
Оглянувшись назад (я заменял двигатель машины у передней двери), я заметил среди толкачей знакомое лицо. Это был Эдуард Татевосян, народный артист республики, лауреат международных конкурсов и Госпремии Армении, первая скрипка Квартета им.Комитаса, завкафедрой струнных инструментов, профессор консерватории. Со скрипкой в правой руке он “работал” одной только левой.
Когда машина стала двигаться уже своим ходом, скрипач посмотрел на свою левую всю в грязи руку и весело, легко прыгнул на подножку. Он был рад, что уже едет… Ему важно было доехать.

* * *
По консерватории разнесся слух, что скрипач Гагик Смбатян рассказывает о том, как он мылся двумя руками сразу. Не по частям и одной рукой, а сразу и обеими руками. Как в настоящей бане! Потом выяснилось, что это событие в его жизни произошло не в Ереване, а в Киеве, во время гастрольной поездки.
Я вспомнил о том, что моя последняя попытка помыться (разумеется, по частям и одной рукой) перед Новым, 1993 годом, окончилась плачевно: простуда, воспаление седалищного нерва, обострение радикулита и пр. К середине февраля я стоял перед дилеммой: продолжать жить грязным или “помыться” и околеть чистым. Как раз в период решения этой дилеммы в газете почти двадцатипятилетней давности, в которую были завернуты ноты, наткнулся на заметку об одном из уроков в школах Швеции. Я несколько раз перечитал эту небольшую заметку, смакуя ее содержание. Предлагаю ознакомиться с этой информацией, чтобы посмаковать и вам (я не жадный!). “Во многих шведских школах есть интересный урок. Называется он “банный час”. Ребята идут в особую комнату. У каждого там отдельная ванна. Ребята моются в теплой воде с мылом, мочалками, щетками, губками — целый час. Этот урок бывает каждый день”. Вот и все! Хотя — нет! Не все еще. Еще подумалось о том, что меня наверняка давно уже выгнали бы из этой школы. За систематические пропуски уроков! Ведь ко времени ознакомления с этой заметкой я пропустил уже почти полсотни уроков “в теплой воде с мылом, с мочалками, со щетками, с губками…”

* * *
Летом 93-го года я продал свою автомашину “Жигули-01”. За 45 тысяч рублей. В ноябре того же года купил керосинку “Фуджику”. Тоже за 45 тысяч рублей. (Ничего не поделаешь — инфляция!)
Но это была все же удачная сделка: машину — на керосинку! Ибо после перехода республики с рубля на драмы началась такая инфляция, что на вырученную от продажи “Жигулей” сумму к концу года можно было купить разве что только фитиль от “Фуджики”.
Вот как мне здорово повезло!

* * *
Зимой 93-го года я был в Доме камерной музыки на концерте-отчете аспиранта консерватории А.К. Отличный пианист, несколько импульсивный, но очень интересный, музыкальный, с хорошей техникой. Но не об этом думал я во время его игры. Кроме учебы в аспирантуре и педагогической работы в музыкальном училище он устроился еще работать ночным сторожем и одновременно дворником и мойщиком машин в кооперативном гараже с машинами иностранных марок. Сутки — на работе, сутки — отдыхает. В его обязанности входило: содержать территорию гаража в чистоте, “на профессиональном уровне” (согласно требованию работодателя) помыть за смену от 8 до 10 машин, включая их “внутренности” — салоны, и как сторож охранять ночью гараж с этими машинами.
Итак, аспирант консерватории, пианист-исполнитель, педагог фортепиано в училище, дворник, мойщик машин, ночной сторож… Фантастическое сочетание профессий! Во имя того, чтобы выжить… Ибо он еще и супруг, и отец. Вот о чем думал я, когда этот профессиональный мойщик машин исполнял Большой полонез Шопена и Мефисто-вальс Листа.

«Что нужно человеку, чтобы выжить?»

Из книги «Хроники смутного времени»

Сергей АРУСТАМЯН

В войну, которую принято было называть Великой Отечественной, а сейчас почему-то это делать зазорно, каждый знал (в том числе и власти), что человеку нужно, чтобы не умереть: воздух, вода, соль, хлеб, спички, керосин, мыло.
Но то была война. Сегодня у нас тоже война, Но почему-то такая, о которой, живя, скажем, в столице, сразу и не догадаешься. Об этом, вопреки логике, очевидно, заботятся власти, чтобы, не дай бог, мы случайно не подумали, что они нас ввергли в войну и стали причиной бедствий целого народа. Иллюзия такая создается: войны, мол, нет, она идет где-то там, на окраине…
Ах у нас нет войны? Тогда в чем же дело? Кто и по какому праву навязывает нам жизнь, которую и сравнить-то не с чем? Когда война — все понятно: надо жить по законам военного времени — воздух, вода, соль… А если же войны нет, то…
Однако, господа, война есть. И не менее всамделишная, чем та, что осталась в воспоминаниях. Только в ту войну, хоть и была карточная система, каждый знал, что причитающуюся корочку хлеба он получит. И голод переносился легче, потому что была вера, в сердцах жила надежда, что завтра будет лучше. Сегодня же мы знаем другое: завтра будет плохо и даже еще хуже, чем сегодня, ибо каждый на себе ощущает беспомощность властей, чувствует, как изо дня в день нас все гуще и плотнее обволакивает беспросветная тьма, в которую мы, не зная, как спастись, погружаемся всей нацией, всем народом, тьма, где нет места ни вере, ни надежде. Мы знаем, мы уверены, что наши “мудрые вожди” завели нас в тупик, в конце которого не видно света. И ропщем все больше потому, что нет в нас веры…
Новые власти, правящие от имени народа, ко многому приучили этот народ. Мы уже, вроде так и положено, привыкли жить без света, без горячей воды, без газа, без лифтов, без зарплат и пенсий, без мяса, молока и многого другого. Сегодня легче сказать, что у нас есть, чем чего у нас нет. У нас уже ничего нет, и только один дух гуляет в теле. Но, видать по всему, власти, воодушевленные тем, что народ все терпит, взялись осуществить еще один эксперимент: приучить его обходиться без хлеба. Потому-то нам сегодня и приходится чуть ли не ценой жизни добывать буханку, только и пригодную для скармливания скоту. Ну как же воздержаться от сердечных слов в адрес действующей при правительстве специальной комиссии по обеспечению жизнедеятельности населения.
Словом, нас не удивишь. Мы привыкли ко всякого рода отключениям и изъятиям. Теперь вот уже и хлеба. Остается отключить воздух…

* * *
1994-й… А митинг идет…
Мне кажется, я не на Театральной площади, откуда все началось, когда тот, кто сегодня на троне, бросил в жаждущую свободы толпу свое коронное “Пайкар минчев верч”. Мне кажется, я не на митинге, а в огромном зале суда, где идет открытый публичный процесс, нет, не над виновниками всех постигших нас несчастий, а над преступниками, которые, злостно обманув народ, вырвали из его рук победу и, прорвавшись к власти, употребили ее только в своих личных, корыстных целях. Ибо сделанное ими — это цепь следующих одно за другим тщательно разработанных, хорошо продуманных и умышленно совершенных преступлений. И не надо поэтому говорить, что у них никогда не было плана. План у них был, и он полностью претворен в жизнь.
Та ли сегодня Армения, которая была еще вчера?
Голодная, холодная, нищая. Кормящаяся с чужой руки. Страна, из которой бегут армяне. Бегут не от турка, нет. А от армянина Левона, который звал к “борьбе до конца” и сделал все, чтобы этот “конец” пришел. От его власти, погрязшей в коррупции, взяточничестве, воровстве, грабеже, насилии и терроре. От его приспешников — алчных, ненасытных, вчерашних плебеев, ничтожеств, ставших вдруг богатеями, барами, вельможами.
Министр внутренних дел Ваник Сирадегян в Париже покупает часы за 10 000 долларов, а премьер и другие чинуши роскошествуют в костюмчиках стоимостью в 1 000 долларов.
Народу на митингах мало. Народ устал. Устал от слов. Митинги превратились в говорильню. Левон плохой, Ваник плохой, Бабкен плохой… Ну и что? Все это знают. Много слов, а дел никаких. А словами все уже сыты. Сейчас если кто-то еще и идет на митинги, то только потому, что в глубине души все еще не умерла надежда, что кто-то вдруг сумеет повернуть колесо судьбы.
А митинг идет…
Нет более черных страниц в истории Армении, чем те, которые написаны армянским султаном Левоном и его новоявленными ханами и беками. Я говорю “султан”, потому что белый геноцид, осуществленный им, ничем не лучше того, кровавого, что был совершен в 1915-м…
И тысячи армян, собравшихся на Театральной, я чувствую, с нетерпением ждут тех слов, еще сегодня нетвердо сказанных, еле слышимых, трудно угадываемых, но которые, надеюсь, наконец-то скоро прозвучат громко и поставят точку на одной из самых позорных страниц истории воистину многострадального народа: “Именем Республики Армения… Именем армянского народа…”