Жизнь и приключения Мучика Татуляна

Посвящается всем Мучикам — мученикам-армянам

Образ армянина-мигранта давно уже волнует отечественных писателей, да и не только их. Кто он, этот скиталец, ищущий новую комфортную жизнь вне родины. Определить нелегко, у каждого из них своя судьба. У киноведа, переводчика, историка, кандидата наука Арцви БАХЧИНЯНА (на снимке справа) свое понимание образа. В прошлом году он выпустил книгу «Иноземец Мучик из Армении». Это своеобразная ироническая и остроумная повесть о художнике-мигранте. В основе реальная история главного героя Мучика. Вполне достоверны многие жизненные перипетии его странствий из страны в страну. Конечно, автор писал не документальную повесть: она также включает художественный вымысел, так что Мучик — это в известной смысле собирательный образ, вписывающийся в армянскую правду жизни. Ниже публикуем новые истории про Мучика, любезно предоставленные автором.

(Окончание. Начало в номере “НВ” от 19.12.17)

Тетушка Сибех и Пирузик
Авиарейсов в Белокаменную сильно уменьшилось. С большим трудом Мучику удалось достать билет на самолет, а точнее – на самолетик. Иначе и не скажешь! Небольшая металлическая птица, немногим больше тех самолетиков, которые герой его детских мультфильмов Чебурашка подарил по случаю дня рождения своему другу крокодилу(или, как говаривала бабушка, гаркадилу) Гене.
Изрядно сотрясаясь, самолетик летел над Кавказскими горами, неся в своем чреве Мучика, пытающегося своим гипнотическим взглядом покорить голубоглазую стюардессу и шумную группу пожилых сельчан в халатах и домашниках шлепанцах, которые направлялись в Подмосковье на свадьбу родственника. В паузах между призывными взглядами Мучик мучительно страдал от гула в ушах, тряски и остро-неприятных запахов в салоне. Хорошо еще, что самолет приземлился в Грозном, который на самом деле ничем грозным не выделялся.
Экстренную посадку запросила одна из пожилых тетушек, которую сильно тошнило и с сердцем вдруг возникли перебои. Седоволосый старик попросил единственного молодого человека в салоне, Мучика, помочь ему вывести прихворнувшую на свежий воздух. Стар и млад, насколько возможно бережно поддерживая с двух сторон тетушку, спустились по трапу и чуть ли не бегом направились в сторону от взлетной полосы. При этом Мучик сильно опасался, как бы ее не стошнило, но вроде все обошлось. Более того, когда троица остановилась, а тетушка согнулась в три погибели и широко открыла рот, то последовало нечто неожиданное и далее алогичное: «Так это же сибех (резак)!»
Пожилая женщина разом забыла о своем недомогании, резко выпрямилась, повернулась к самолету и звонким голосом позвала своих: «Народ, давайте быстрей сюда, здесь такой сибех чудесный!»
Минуту спустя все пассажиры самолетика выскочили из салона и взялись за сбор как с неба свалившегося сибеха. Лишь Мучик не принимал участия во всеобщем счастливом порыве. Сельчане громко, восторженно сравнивали грозненскую «гигантскую» траву с произрастающим в их горах мелким сибехом, искренне удивляясь, что здешние не знают, какой это деликатес…
— Граждане армяне, вернитесь в самолет! — надрывая горло, кричала в мегафон голубоглазая стюардесса, но тем явно было не до того.
— Что такое говорит эта расфуфыренная кукла? Как оставить этот прекрасный сибех …
Лишь через полчаса пассажиры, прихватив зеленую добычу, наконец-то расселись по своим местам. Когда же спустя пару часов самолетик приземлился в Москве, а пассажиры спустились вниз, стюардасса пришла в ужас – под всеми креслами красовались комья земли…
Попутчики наперебой и настойчиво стали приглашать Мучика на свадьбу, которая должна была состояться в подмосковном городе Электроугли, и он с удовольствием согласился разделить эту радость. Приглашением остался доволен и его приятель Василий, в полную меру насладившийся не только уже знакомыми шашлыком и армянскими танцами, но и совершенно незнакомой закуской – грозненский резак в обилии украшал свадебный стол, удивляя своим изысканным вкусом и свежестью. Но самой яркой примечательностью этого развеселого дня для Мучика стала длинноволосая и пышнотелая Пирузик с блестящими как малахит зелеными глазами, за которой он ухаживал на всем протяжении свадьбы, танцевал и шутил только с ней… После свадьбы он провел с ней в пустой квартире тети Василия два незабываемых дня, восхищаясь, что встретил такую свободомыслящую армянку. Он недоумевал, как это можно, оставив русских девушек, заниматься любовью в Москве с армянкой…
— Я тебя никогда не забуду, — сказала на прощание Пирузик.
«Еще как забудешь», — подумал Мучик, а вслух сказал:
— А я — тебя!
И тут же подумал, что Пирузик, наверное, скажет в уме: «Еще как забудешь»…
— Что будешь делать в Ереване? – спросил Мучик просто так, для поддержания разговора.
— Как это что? Там мой дом! Я же не бездомная какая-нибудь, чтобы по миру болтаться, от одной двери к другой, – гордо заявила Пирузик, наградила двухдневного любовника страстным поцелуем и исчезла…
— Значит, выходит, что я – бездомный, я — бомж? – подумал Мучик, слегка взгрустнул, но потом все забылось…

Священнослужитель по блату
Буэнос-Айрес, что означает Хороший Воздух, встретил его действительно хорошим воздухом, хотя тут Мучик вспомнил статью во французской газете, где в списке самых грязных городов Буэнос-Айрес красовался на четвертом месте. В аэропорту испытал легкий мандраж, когда на паспортном контроле девушка, услышав его беглый испанский, с улыбкой спросила:
— Вы мексиканец? В вашем испанском заметный мексиканский акцент…
Галерист Анхель Аларкон (которого Мучик с ходу перекрестил в Анхелк Аларкот) оказался хозяином слова и, предоставив ему комнату рядом с метро, на второй же день обеспечил заказом: нужно было изобразить четырех голых женщин разных цветов. Мучик потребовал натурщицу, галерист немедленно удовлетворил и это пожелание художника, послав даже не одну, а двух девушек. Им было под тридцать, обе – смуглые, далеко не совершенные красавицы, но весьма симпатичные. Пока Мучик из тел двоих выводил контуры четырех, соблазнительные натурщицы терпеливо принимали требуемые позы и с большой охотой обнимались. А когда после работы Мучик предложил обнаженным натурщицам то, на что обычно надеются не просто художники, но и любители секса, то они рассмеялись и с гордостью заявили, что мужчины их не интересуют, поскольку они стопроцентные лесбиянки. Испытав в Аргентине уже второй мандраж, Мучик, хихикая и подмигивая, попросил Анхелк Аларкота не посылать натурщиц-лесбиянок. Галерист тоже посмеялся, и с этого дня они подружились на почве общих интересов…
Вспоминая стремительный ритм Лос-Анджелеса и нервотрепку из-за дорожных пробок, Мучик посчитал жизнь в Хорошем Воздухе более спокойной и приятной. Но вскоре пришел к выводу, что Аргентина по сравнению с Америкой пустыня, всего лишь провинция, жителям которой кажется, что они и есть пуп земли… Он, конечно же, посещал армянские клубы, общества и церкви, в которые входил как, скажем, в клуб. Раз в одной из армянских церквей к нему подошел грузный бородатый священник в очках и принялся беспардонно таращиться на него. Мучик смерил его взглядом с ног до головы и сказал:
— Чего уставились на меня, ангела не видели?
— Это же ты, Мучик! — закричал вдруг священник.
Вот тебе раз! Откуда может знать его имя этот служитель аргентинской церкви?
— Не вспомнил? – с улыбкой спросил священник.
— Не будь бороды, может, и вспомнил бы, — ответил Мучик.
— Я же Самвел из Артика, в Польше встречались, в Жешуве ты мне о встрече с ангелом то же самое сказал, потом вместе поехали в дом того психа… — принялся пояснять священник.
— А как меня признал? – пришел черед Мучика удивляться.
— Так ты же совсем не изменился,- сказал Самвел, и они крепко, основательно так обнялись.
— Очень рад, Самвел джан, брат дорогой, как хорошо, что везде знакомых встречаю… Но, скажи-ка на милость, с чего это вдруг в священники пошел?
— Да здесь по блату и сделали священником, поскольку был кризис кадров… А в Польше тогда не выдержал, поехал в Бельгию, потом – в Испанию, потом — в Эквадор, сейчас вот здесь, сам не знаю еще, как долго останусь…
«Совсем, как я», — подумал Мучик, а вслух сказал:
— Если так продолжишь, то станешь вардапетом — главным владыкой …
Они оба громко расхохотались, хотя находились в церкви, да при этом оба же наверняка отлично сознавали, что женатый священник до столь начальствующих высот не взлетает. Потому и шутили…
Что ж, сколько бы ранее ни говорилось, но скажем вновь: гора с горой не сходится, а армянин с армянином встречается. Мучик принял приглашение Самвела и его красавицы жены, которая тоже была из Артика, отведать вечером у них дома эчмиадзинский кололак и ванский «келекош»… Поели и поговорили, решили дружить, так и получилось…

Фуджита — made in Japan
Мучик вскоре встретил Фуджиту made in Japan, как и те керосинки «Фуджика», которые обогревали родителей в самые плохие годы, но только вот Фуджита гораздо эффективнее освещает и обогревает его. Ах, что за историческое знакомство приключилось, какая шикарная улыбка фортуны, когда из проживающих в Аргентине 34 тысяч японцев ему встретилась именно Фуджита, словно гейша, сошедшая с картин Утамаро, но уже облаченная в одежды 21 века!
Не беда, что до встречи с ним она понятия не имела об армянах. Ну и пусть, зато теперь его испанский ояпонится, ничего, что она младше на восемнадцать лет, но, главное, эта восхитительная девушка ответила ему — со всей теплотой и любовью восходящего солнца! Правда, Мучик чувствовал себя немного папой, когда в джинсовых шортах, с массивным крестом поверх лимонной или бирюзовой рубашки крепко держал за руку по-феминистски коротко остриженную Фуджиту, и они гордо прогуливались по парку Ривадавия или у Национального оперного театра Колон. Прошел год, но их восторженность друг другом все еще пребывала на пике, даже на людях они могли часами не отрывать глаз друг от друга. Мучику часто вспоминались слова о том, что в мире нет ничего глупее, чем пара отрешенных от мира влюбленных, давно вышедших из возраста Ромика и Джулик…
Благодаря Фуджите он вступил в японскую общину Буэнос-Айреса, выучил несколько слов и выражений на японском, вот только японская кухня так и не стала любимой. Вместе они побывали на соревновании звезды сумо — аргентинского японца Хошитанго Имачи, но сумо Мучику не понравилось, ничего примечательного в том, что нагулявшие жир мужики толкаются и пихаются, он так и не увидел. «Было бы гораздо интереснее, если бы Хошитанго танго танцевал», — сказал он. Вместо этого отдавал горячее предпочтение аргентино-японской певице Аннабеле, не пропустив с Фуджитой ни один ее концерт и утверждая, что особенно любит ее песню «Yoru no kuni» …
— Моя Фуджинька, — раз ославянил имя любимой Мучик. Фуджита рассмеялась и попросила ее больше так не называть, поскольку на японском «Фуджинька» означает гинеколог. Она работала переводчицей и по работе разьезжала по всей стране. Так Мучик начал знакомиться с Аргентиной, добрался до северной провинции Хухуй и из ее столицы Сан Сальвадор де Хухуй послал эсэмски своим близким друзьям, в том числе и тому глупому фанатичному америкофобу Василию, который вернулся в свою родную Москву, тогда как сам он уже добрался до места, где «сдохнет собака» – до долины Умауака…

Айреник и Арам Элиазаряны из Хухуя
Мучик глазам своим не поверил, когда в пустынном городке Сенадор Перес провинции Хухуй прочитал название пыльной и бледной улицы — calle Hairenik Eliazarian de Aramayo, то есть улица Айреник Элиазарян де Арамайо. Потом в городе Умауака он увидел большое изображение мэра и снова удивился: Арам Элиазарян. Что-то в этом Хухуе много Элиазарянов…
— Фуджита, мэр этого города – мой соотечественник! — гордо заявил он.
— Поняла, идем на встречу с ним, — сказала Фуджита.
Встретились. Мэром оказался любезный старик, который тепло встретил гостей, угостил их фруктами и холодным напитком. На армянском не говорил, знал лишь одно слово – айреник, то бишь родина…
– Значит, Айреник Элиазарян, — начал Мучик.
— Это моя сестра, понял, вы были в Сенадор Пересе, да, в ее честь назвали улицу… Приходите вечером, познакомлю с семьей…
Этот вечер они провели с семейством Элиазарянов — интеллигентным и просвещенным, известным и уважаемым в Умауаки. Все члены этой армяно-испанской семьи были веселы, жизнерадостны, любили застолья, шутки, танцы, песни. Словом, чудесные люди, один приятнее другого, а особенно молоденькая Элиана, внешним видом очень похожая на типичную армянку. На столе красовались блюда, характерные для западноармянской кухни. Такую же закономерность Мучик приметил как во Франции, так и в Америке – армяне теряют язык, смешиваются с другими нациями, но хранят верность национальной кухне. «Попробуйте, знаете, это лагмаджо Айнтапа?» Мучик пробовал и с грустью вспоминал вкусности Сиран нене. Все были искренне очень рады и говорили:
— Мы здесь встречали немало аргентинских армян, но впервые до нашего города добрался айастанец…
Как выяснилось, сеньора Айреник долгое время работала учительницей. Эта сухонькая женщина с большим носом, печальными глазами и выкрашенными в кофейный цвет волосами писала стихи. До обеда она отвела Мучика в свою комнату и показала висевшую в рамке на стене страницу из давно уже не существующего журнала «Советская Армения». Это была статья Шаке Варсян о Айреник, а также ее стихотворение «Айастан», переведенное на армянский. При виде этой реликвии в Мучике все перевернулось – встретить в далекой аргентинской провинции печатные буквы советской армянской прессы – это нечто! Что ж, ему еще с детства дороги эти буквы, слова и письмена, от которых он, хочет того или нет, понемногу отдаляется. А когда Айреник своим хриплым голосом прочитала это самое стихотворение «Айастан», с Мучиком произошло нечто неожиданное. Слушал, слушал, а когда поэтесса закончила декламировать, вдруг всхлипнул и начал рыдать. Хозяева смутились. Фуджита, которая никогда раньше не видела его в таком состоянии, испугалась, обняла его и стала успокаивать.
— Нак ан ауде, нак ан ауде, даарин, собани уру кар а (Не плачь, любимый, я с тобой), — шептала она.
Расчувствовалась до слез и сеньорита Элиана, не выдержала и зарыдала.
— Бедный армянин, тоскует по родине, скучает, — всхлипывая, говорила она.
— Мой отец также со слезами вспоминал потерянную свою страну, — плача прошептала Айреник. Ее слезы не оставили безучастными сотрапезников и те также потянулись к салфеткам и платкам…
Сеньор Арам предложил Мучику остаться в Умауаке преподавать рисование и живопись. Если бы не потрясение того памятного вечера, то Мучик, возможно, задумался бы над этим предложением. Он подумал, если останется в Умуаке, то – надолго, застрянет и застрянет, ведь с годами стал менее легким и резким на подъем… Но коль уж отец и дед этих обаятельных людей – армянин Мовсес Егиазарян, потерявший во время геноцида свою семью, добрался до Аргентины, в эту пустыню на границе Чили и Боливии, встретил испанку Адельфу Эрнандес, у них родилось семеро детей, он всех нарек армянскими именами, так что же сам Мучик здесь потерял и что желает обрести? Разве нет у него родины и дома, не ждут его родственники и друзья? Нет, не хотел он оставаться в этой аргентинской глухомани, от Фуджиты или от другой какой женщины-иностранки иметь девочку, которую назовет Айреник Татулян де Арамайо и которая будет писать патриотические стихи о потерянной отцом родине… Нет, не бывать этому…

Футболомания по-аргентински
…Вскоре аргентинцы стали раздражать художника по той причине, что, как выяснилось, их главный бог — футбол. Мучик же никогда не был приверженцем этой игры, только раз пять в Ереване ходил с друзьями на игры «Арарата», но всегда оставался безразличным ко всей этой суетной беготне за мячом, а поэтому лишь пожимал плечами, когда сталкивался с бурным проявлением футбольных страстей аргентинцев. Раз в парикмахерской ему волосы подстригали. В кресле рядом сидел старик, которого брил другой парикмахер. Телевизор был включен на полную мощность — футбол! Игра окончилась не в пользу команды, за которую болел брадобрей, тогда как старик и парикмахер, который стриг Мучика, громкими криками приветствовали эту победу. Брадобрей же был в бешенстве. – Все, конец! — заорал он на старика. — Убирайся, тебя брить не буду…
Бедный старик попытался было возмутиться, но парикмахер сбросил халат и в гневе выскочил из заведения. Наполовину выбритый старик стал крыть его матом. Хорошо еще, что мучиковский парикмахер поспешил его успокоить, мол, сейчас добрею. «Тебе еще крупно повезло — мы оба за одну команду болеем!» — подытожил он.
Тем не менее Мучик решил пойти на футбольный матч. Можно сказать, впервые за всю эмигрантскую жизнь. Впоследствии он частенько говорил о том, что лучше бы ногу сломал! Священник Самвел с ним не пошел, Фуджита тоже не пошла, оба презирали футбол.
Как бы то ни было, но Мучик пошел на стадион лишь для того, чтобы потом никто его не укорял, дескать, жил в Аргентине и ни разу не сподобился увидеть футбол. Игра проходила на самом большом в Аргентине стадионе Монументаль, рассчитанном на 66,5 тысяч мест, но вмещающем, как говорят, аж 87 тысяч народа. Примерно столько же заявилось на игру в тот злополучный день.
Поскольку Мучик ни за одну команду не болел, то для него было все равно, где сидеть. Мучик быстро понял, что ярые противники разделили на две части огромный стадион – на своих и чужих. И хотя для живописца было совершенно все равно, кто победит, он вынужден был соответствовать трибуне и также громко кричать, дабы окружающие не заподозрили в нем «чужака». Сидящие рядом фанаты представляли для Мучика живописную картинку — с выкрашенными в цвета флага любимой команды лицами и телами, бешено дудящие в свои крикливые вувузелы, всей трибуной, по команде вставая и садясь, порождающие живую человеческую волну, всех и вся бранившие матом, причем самыми последними грязными ругательствами на испанском, а также рвущие волосы на груди и голове … Словом, дурдом!
А по зеленому полю два десятка мачо гонялись за мячом. Мучик желал только, чтобы игра быстрее завершилась, и он бы отправился домой, к своим друзьям, к своему интернету, к своей девушке. Это желание удесятерилось, если не больше и круче, когда он с ужасом заметил, как многие из болельщиков достали из карманов припасенные пластиковые пакеты и принялись справлять нужду, не испытывая при этом ни малейшего стыда. Вот об этом Мучик предупрежден не был, а значит, и не был вооружен. Ему оставалось лишь с затаенной гордостью подумать о том, что сколь бы опасным и населенным некими аборигенами краем ни представлялась бы для внешнего мира его страна, но ни один армянский болельщик в жизни не позволил бы себе подобное…
Как бы то ни было, игра окончилась и неважно, с каким счетом, но десяток недовольных фанатов прорвались на поле и стали резво гоняться за футболистами и судьями, а не менее резвые полицейские принялись их отлавливать, бить и гнать с поля…
Мучик нацелился дать деру, но никак не мог выбраться из водоворота многотысячной толпы. Более того, как тот самый бутерброд с маслом, он оказался в эпицентре столкновения фанатов, швыряющих друг в друга те самые пакеты. Что он мог поделать, когда мерзости нещадно шлепались и проливались на фанатские головы?! Мучику оставалось крепко закрыть рот, но его глаза, уши и тело были беззащитны…
— Выбрался из стадиона весь мокрый, дурно пахнущий, с ушей свисали чьи-то какашки… Понятно, в городской транспорт с такими парфюмом не сунулся. Припустился бегом домой, а после целый час из-под душа не вылезал. Словом, это был не футбол, а дерьмобол какой-то, — со смехом рассказывал Мучик…
— Потому и решил уехать из своей Аргентины? – спросили друзья.
— Главная причина — ненормальная футболомания, — шумно объяснил Мучик.

«Значит, ты за этих тупиц болеешь?»
Местный богач заказал ему свой портрет. Это был 60-летний сеньор, который усаживался в кресло на фоне собственного особняка, раскуривал огромную сигару и с явным удовольствием надолго застывал, пыжась и преисполняясь от гордости, что вот создается для потомков и вечности его портрет маслом.
— Значит, ты армянин,- сказал он Мучику в первый день, — неплохо, неплохо… хорошо знаю вас, армян, в студенческие годы у меня была подруга армянка – Ливия Мария Долорес Ашджян, очень страстная девушка, с толстыми губами…
«Ну и ладно, на здоровье, дай же порисовать», — думал Мучик, терпеливо пытаясь в точности изобразить на полотне свою модель. Только тот оказался человеком своенравным и ершистым и часто вскакивал посмотреть, как идет дело. Но то линия какая-то ему не нравилась, то цвет не одобрял, то вдруг заявлял, что левое ухо не похоже на его собственное, а затем и о правом заговорил… Так что Мучик был вынужден постоянно вносить в портрет мелкие изменения. Но что тут скажешь, кто платит, тот и заказывает музыку.
Прошла уже неделя, Мучик наносил последние штрихи. Сам заказчик, присутствие которого уже было совершенно не обязательно, находился в доме. Вдруг до слуха Мучика стали доноситься громкие звуки и отдельные слова шумного разговора, который перерос в откровенную крикливую перепалку. Насколько он понял, заказчик и его жена агрессивно спорили на футбольную тему.
— Значит, ты за этих тупиц болеешь? — кричала сеньора – пышная метиска, которую Мучик с первого взгляда невзлюбил.
— Это мои-то тупицы? Это твои – свиньи, ослы, обезьяны, — не отставал в ярости муж.
«У психов свои заморочки», — подумал Мучик, продолжая работать и посмеиваться в уме, но, верно же сказано, смеется тот, кто смеется последним. Вскоре свара супругов обогатилась звуками бьющихся о пол предметов – наверное, в ход пошла утварь из огромного буфета. Вдруг из особняка вылетел некий темный болид и, со свистом разрезая воздух, грохнулся рядом с Мучиком о землю, разлетаясь на тысячи разноцветных частичек – это был очень дорогой хозяйский планшет. Затем из особняка послышался рев хозяина – прямо как раненый медведь. В окне на мгновение показалась хозяйка, которая трахнула мужа шваброй. Послышался истеричный визг метиски:
— Вон из моего дома, раз болеешь за этих скотов!
Хозяин выскочил в одной рубашке и стремительно помчался в сад, за ним устремилась жена со шваброй в руках, которая была в одном лишь лифе. Через секунды неравный бой разгорелся прямо около Мучика. Заказчик бегал кругами вокруг мольберта, стараясь увернуться от швабры, а разъяренная супруга преследовала его. Пока в Мучике заговорил армянский инстинкт и он решился бы вмешаться, хозяйка ловко выхватила палитру из его рук и ударила ею по лицу мужа. Тот только-только начал приходить в себя от размазанных красок, как неистовая синьора схватила портрет и с силой опустила на голову незадачливого мужа. Холст прорвался, явив миру вымазанное всеми цветами радуги лицо синьора…
— Вот это уже точно переполнило мою чашу терпения! Я, значит, целую неделю вкалывал, рисовал, переделывал, а из-за какого-то дурацкого футбола всю мою работу пустили коту под хвост! Правда, он мне заплатил и за испорченные краски, и за потраченное время, и за порванную картину, но все это слишком дурно пахло, если не сказать, чем именно… Тут я понял, что в этой стране мне нечего более делать. Dosyc! Ca suffit! Enough is enough! Basta, ya es suficiente! Довольно, одним словом! Да если испанского недостаточно, добавлю на японском – МОУ ЦУКАРЕТА! Устал я!
Странник Мучик замолк.

На снимках: ярая поклонница аргентинской сборной; армянская свадьба в Буэнос-Айресе.

Перевел и подготовил к печати Валерий ГАСПАРЯН