Жан Татлян — о сыре, мафии от шоу-бизнеса и своем 80-летии

Песни Татляна, которому скоро исполнится 80, неслись из каждого советского утюга, а поклонницы поднимали его на руки вместе с автомобилем. После отъезда в Париж все его записи и саму память о нем уничтожали по распоряжению партии. Но и в эмиграции он не растерялся. А в 2000 году неожиданно восстановил российское гражданство и поселился в Петербурге.

— Вашим поклонникам понадобилось 19 лет, чтобы понять, почему вы уехали из Советского Союза. Вы сказали, что еще 19 лет понадобится, чтобы понять, почему вы вернулись. То есть через пару лет все станет ясно?

– Ностальгия — некоторые испохабили это слово частым повторением. Но причина действительно в ней. Как может человек забыть, где прошло его детство, юность? Многие в 70-е уехали, потому что здесь не было ни колбасы, ни сыра, а там была вкусная колбаса. Но разве на это меняются жизненные принципы?

Я всегда был в авангарде. Евреи начали уезжать в 75-м. А я уехал в 71-м. Несколько лет назад эмигранты начали возвращаться. А я-то вернулся еще в 2000 году.

— Но у вас же все было в Париже, не было опасений, что в России жизнь повернется не той стороной?

– А что значит — все? Ведь главное то, что ты жив и здоров. Остальное будет. Если не завтра, то через год. Все — не измеряется количеством квартир, машин или домов.

— Но ведь историческая память должна была внушать некоторую тревогу? Когда Сталин после войны призвал всех возвращаться в Советский Союз, ваш отец вернулся — и оказалось, что на родине очень нехорошо.

– Было страшно. Но дело в том, что и мама, и мой отец родились в Спарте.

— То есть вы — спартанский мальчик?

– Да. При этом отец был патриотом Армении. У всех армян, особенно после геноцида, была глубокая ностальгия по родине, даже если они там не родились и не жили. И отец мечтал приехать туда. А наш сосед в Греции, Арам, спрашивал отца: «Арутюн, куда ты едешь? А если ты поедешь и тебе там не понравится, ты сможешь вернуться?» Отец выяснил, что нет. «Тогда я не верю, что там может быть хорошо», – говорил Арам.

— Мудрый человек.

– Да. Когда я уехал в 1971 году, я не смог потом даже приехать на похороны матери.

— А что вас ждало в Союзе, если бы вы приехали на похороны?

– Или психушка, или лесоповал.

— И после вашего отъезда начали уничтожать ваши диски и записи.

– В 90-е годы в Архангельске на радио два редактора вынесли две бобины с моими записями. Это было трогательно до слез. Они рисковали своей работой, если бы кто-то донес.

— Неужели у вас не было собственного архива?

– Когда уезжаешь в чужую страну — разве будешь таскать с собой архив? У меня и так было много багажа: концертный костюм в чемодане, гитара в руках и сто долларов в кармане. И я приехал в незнакомую страну, все надо было начинать сначала.

— Но все-таки вы не в белый свет ехали, у вас были друзья в Париже?

– У меня был близкий друг, Жак Дувалян. Мы с ним дружили 50 лет, он умер в 2008 году. Он встречал меня в аэропорту. Я сразу начал учить французский язык, и уже через несколько месяцев работал в «Распутине».

— Но вы же были звездой в Советском Союзе, а тут – кабаре.

– Не надо оскорблять «звездой». Это сегодня все звезды. А я был просто популярным, любимым эстрадным певцом.

— Настолько, что ваш отъезд на Запад предсказал сам Вольф Мессинг.

– Я ведь не знал, кто он такой. Был 66 год, мне 23 года. Приезжаю в Куйбышев — у меня по волжским городам гастроли. А у него был последний день выступлений с психологическими опытами. Он увидел плакаты с моим портретом. И попросил директора филармонии передать мне, чтобы я подошел к нему в номер после выступления. Я, как аккуратная Маша, пришел. А он стал ходить мимо меня, шаркая тапочками, и предсказывать мое будущее. «У вас впереди длинная дорога», – говорит. «Вольф Егорович, при нашей профессии дорога всегда длинная: сегодня в Калининграде, завтра — во Владивостоке», – удивился я. «Нет, – сказал он. — У вас длинная дорога жизни. Вы покидаете эту страну. И в тех странах, в которых вы окажетесь, вас ждут удачи и неудачи. Но по жизни над вашей головой — счастливые звезды. Вы будете жить до глубокой старости и умрете богатейшим человеком». Когда я это рассказал моей соседке по кровати, она спросила: «А когда же последнее будет?» Я говорю: «Не торопись, может быть, если мы разбогатеем, через шесть месяцев мне придется умереть». Потом я забыл о Вольфе Мессинге. Но в 76 году я попал в страшное ДТП во Франции. Я заснул за рулем и врезался в огромное 600-летнее дерево. Машина — в хлам. А на мне даже царапины не было. На следующий день я уже пел. Вот тут я вспомнил Мессинга.

— Почему он взялся вам предсказывать будущее?

– Я много лет задавал себе этот вопрос. И вот что: когда я, допустим, собираюсь позвонить своему другу, он вдруг звонит мне сам. Я ему как будто передаю это. Возможно, Мессинг почувствовал во мне своего.

— А как вам удалось не потеряться в Париже? В биографии говорится: «быстро завел важные знакомства».

– Конечно. «Распутин» был самым фешенебельным русским кабаре не только во Франции, но и во всем мире. Туда приходит Онассис, Бруно Кокотрикс — владелец «Олимпии». Переводчица Кокотрикса рассказывала мне, что в 1966 году он набирал артистов в Союзе для выступления в «Олимпии». Он взял кордебалет Рахлина. И спрашивал обо мне. Но меня ему не показывали, говорили, что я во Владивостоке или болею. Потому что я был невыездной.

— Так как же вы сориентировались в новых условиях?

– Голос. Я, когда приехал, не стал петь те песни, которые сделали меня популярным в Союзе. Французы их все равно не знали. И я понял, что для атмосферы кабаре нужны голосовые песни: русские, цыганские. «Метелица», «Калинка», «Очи черные». И я сам удивился, какой голос и диапазон у меня открылся. Я ведь такого не пел раньше.

— То есть вы были армянином, поющим русские песни.

– Я — гражданин мира. Потому что, в какую бы страну я ни приехал, я создаю свой микромир: с друзьями, работой, личной жизнью. Какое имеет значение, на какой территории это происходит?

— А гражданину мира свойственен патриотизм? В чем он?

– Патриотизм — это воспоминания юности, детства. Я патриот Санкт-Петербурга. Несмотря на то, что я армянин, я не говорю — Еревана.

— А где вам в итоге комфортнее жить — в советском Ленинграде или в нынешнем Петербурге?

– Мне всегда здесь было комфортно. Когда я работал в джазе Армении, у меня была привилегия — я мог выбирать между Киевом, Москвой и Ленинградом. И я переехал сюда, потому что я влюблен в этот город.

— В СССР у вас вышли четыре диска-миньона на 33 оборота, а еще было пять на 78 и один на 45. Самый популярный с песней Арно Бабаджаняна «Лучший город земли» – тиражом 12 миллионов. Сколько вам заплатила фирма «Мелодия»?

– Продолжительность песни — минуты три. Значит, три ставки по 13 рублей. За весь этот тираж я получил 39 рублей. Несмотря на это, я со своими песнями, которые я сочинял, был в первой десятке самых высокооплачиваемых композиторов Советского Союза. Не будучи членом Союза композиторов. И это настраивало против меня так называемых «друзей»-завистников. Я получал от тысячи по полутора тысяч рублей в месяц авторских отчислений. Мои песни пели во всех ресторанах, на всех площадках.

— А было куда деть такие деньжищи?

– Я помогал маме и братьям.

— Но и как исполнитель вы выступали очень много.

– У меня в один год было 400 концертов. С учетом отпуска и перерывов между командировками. Иногда по 4 концерта в день, как киносеансы. Пока зрители выходили из зала с одной стороны, в фойе уже запускали следующий поток. Все выступления были живьем.

— Как вы выдерживали такой ритм? Растительное масло для связок приходилось пить?

– Нет. И яйца я тоже не глотал. Это природа, мама с папой таким сделали. То, что Богом не дано, в магазине не купишь.

— А что для вас здоровый образ жизни?

– Самое простое — не пить и не курить. И все остальное – да, тоже помогает.

— Но это ограничения. А что надо позволять себе делать, чтобы оставаться в форме?

– Мне повезло, я ни в чем себе не отказываю. Я не вегетарианец, но не люблю мяса. Если ем котлеты, то там мяса — процентов 20. Остальное — бобы и другие добавки. Основная моя еда — сыр. Когда я приехал во Францию, там можно было каждый день в году менять сорт сыра.

— Сегодня в условиях санкций и контрсанкций не страдаете от дефицита качественного сыра?

– Почему? В магазинах сыров сколько угодно. У моего друга сестра замужем за канадцем. Они приехали в Петербург. И он очень удивился: «Да у вас продуктов в магазинах больше, чем у нас!» Оказывается, у них идет пропаганда, что в России так плохо с экономикой, что нечего есть, и россияне едят мышей и крыс. И это называется «ратбургер». И потом он спрашивает: «А где же у вас плакаты с Путиным?» Оказывается, у них все завешано плакатами с Путиным, на которых написана всякая гадость.

— А как вы оцениваете современную российскую эстраду?

– Сегодня на 90% непонятно, какие песни крутят — ни образов, ни текста, ни смысла.

— А куда все это ушло?

– Идет передача «Голос». Там есть талантливые ребята. Но по Первому каналу крутят одни и те же лица. Почему нет других людей?

— Как вы отвечаете на этот вопрос?

– Это мафия.

— А что должно случиться, чтобы ситуация изменилась? Может быть, должен прийти Жан Татлян и сказать: мафия, на выход.

– Татляна не будет тогда. Мафия уберет Татляна. Это не так просто. Там крутятся огромные деньги. Например, была передача в 90-е годы – «Рождественские встречи» Пугачевой. Там новые лица появлялись. Но там всегда пела Орбакайте. И все новые певицы, которые там появлялись, были страшнее, чем она, и пели хуже, чем она.

— Вы — первый исполнитель песни «Лучший город земли». А потом из Италии вернулся Муслим Магомаев, и песню отдали ему. Вы не чувствовали несправедливость?

– А что изменилось бы, если бы я возмущался? Что я этим исправил бы?

— Есть же конкуренция, надо бороться.

– Зачем?

— Места под солнцем мало, всем не хватит.

– Мне хватает. Мне господь Бог подарил не музыкальность, не голос. Самый большой подарок — у меня никогда не было звездности. И я счастлив этим. У меня нет чувства зависти. В этом мое богатство.