“Я действовал исходя из интересов партии, государства и армянского народа…“

Вчера очень многие соотечественники в стране и в диаспоре отметили 81-й день рождения Карена ДЕМИРЧЯНА (1932-1999), помянули добрым словом человека, почти полтора десятилетия руководившего Арменией и очень многое сделавшего для ее развития и процветания. В воссоздание его образа свою лепту внесла Римма Демирчян, на протяжении нескольких лет работавшая над книгой о муже. “Память” вышла на русском и армянском языках.

“Память” насыщена информацией, многие годы недоступной людям. Самое главное, что книга получилась деликатной и объективной, хотя и не лишена некоторой пристрастности, в данном случае совершенно естественной.  “Память” — правдивая и честная книга, она дает реальное представление о жизни и деятельности Карена Демирчяна, о тех интригах и препятствиях, которые ему приходилось преодолевать, решая ежедневные “армянские вопросы” и в Армении, и особенно в “центре”. Она также о предательстве бывших коллег, которых оказалось, к сожалению, немало. Предлагаем отрывки из этой книги.

…Горбачев понял также, что пока Демирчян на посту I секретаря, вмешаться во внутренние дела мирно и успешно развивающейся республики, взбаламутить, расшатать, устроить противостояние в обществе, довести до разрушения невозможно. Без сомнения, было и личное неприятие, идущее, видимо, еще с брежневских времен и усилившееся при его руководстве: независимость, авторитет, популярность, неуязвимость Карена Демирчяна, его беспрецедентная народность раздражали Горбачева, воспринимались им чуть ли не как личное оскорбление и угроза собственному авторитету. (Внешне это не проявлялось, Горбачев при необходимости мог и притвориться, и лукавить.) Демирчяна надо было “посадить на место”, показать, что он такой же, как все, морально и политически уничтожить. Ясно было одно, что без провокаций и предварительной дискредитации Демирчяна снять его невозможно…
Замену Карену Демирчяну в Москве уже подготовили в лице бывшего I секретаря комсомольской организации Армении, проработавшего затем долгие годы в аппарате ЦК КПСС. Прошедший хорошую “выучку” в самом одиозном отделе ЦК КПСС — отделе пропаганды, послушный, беспринципный, без какой-либо национальной окраски, готовый ради карьеры на все что угодно Сурен Арутюнян во всех отношениях устраивал пару Яковлев — Горбачев и рассматривался как надежный проводник их интересов.
Карен знал о решении Москвы назначить С.Арутюняна I секретарем и в принципе не возражал. Он считал, что незаменимых людей нет и всегда готов был уйти со своего поста. (Мы даже между собой решили, что при первой возможности он уйдет с поста I секретаря на более спокойную работу.) Однако он был того мнения, что протеже верхов, более 16 лет проживавший вне Армении, не имеющий серьезного опыта работы, должен какое-то время поработать на месте, набраться опыта и лишь потом принять руководство республикой. Он предложил Арутюняну на первых порах поработать заведующим отделом пропаганды ЦК КПА, где мог использовать набранный им в Москве опыт. Получил отказ. Через короткое время предложил должность секретаря ЦК по сельскому хозяйству — работу, относящуюся к его специальности. Опять отказ. Наконец по настоянию центра Арутюнян был назначен I заместителем председателя Совета Министров и включен (опять по настойчивому требованию центра) в состав Бюро ЦК, что не только для Армении, но и для других республик было беспрецедентным. В описываемое время он уже работал на этом посту, до должности I секретаря оставался один шаг…
Обвинение против Демирчяна было состряпано непосредственно в I отделе пропаганды ЦК КПСС, выходцем из которого был С.Арутюнян. Атака началась на состоявшемся 27 июля пленуме ЦК КПА. Для Горбачева и его приспешников мало было, чтобы пленум принял к сведению критику Генсека, признал свои ошибки и обещал их исправить, (все это, как было принято в партии, прозвучало на пленуме). Необходимо было “взорвать” пленум, т.е. опорочить всю партийную организацию республики вместе с лидером, обвинить во всем Демирчяна, противопоставить ему пленум и тут же решить вопрос о его снятии с поста I секретаря. Снять его громко со скандалом на весь Союз, унизив и уничтожив морально. Позднее из достоверных источников стало известно, что в ЦК КПСС местным приспешникам было сказано — достаточно искры, и сразу встанет оргвопрос.
Для проведения пленума в нужном направлении у Москвы, разумеется, были свои люди. Прежде всего это назначенный из центра II секретарь ЦК. Институт русского по национальности II секретаря ЦК действовал во всех республиках.
До 1986 г. II секретарем ЦК КПА был Г.Н.Андреев — умный, честный, принципиальный работник, в то же время очень порядочный, скромный, добродушный и деликатный человек. Он уважал и высоко ценил Карена, свое положительное мнение о нем он всегда высказывал и в ЦК КПСС. Когда началась кампания по дискредитации Карена Демирчяна, в ЦК быстро поняли, что использовать Андреева против Демирчяна не удастся (от него ждут компромата, а он все хвалит). Поэтому Андреева предварительно убрали, назначив послом в Эфиопию. После Андреева II секретарем прислали более подходящего, удобного Ю.Кочеткова.
…Выступление Гайка Котанджяна на пленуме — классический образец демагогии, когда за основу берутся реально существующие, имеющие место в Армении и во всем Союзе (да и где угодно) недостатки, однако преподносятся они односторонне, преувеличиваются и возносятся в ранг абсолюта, а на них еще строится башня лжи и клеветы. Это тем более удивительно, что в аппарате Котанджяна воспринимали в некотором роде как фаворита Карена Демирчяна, чем объясняли его довольно динамичное продвижение по служебной лестнице (вплоть до кандидата в члены Бюро ЦК). В рабочих дневниках Карена несколько раз отмечено, что приходил Г.Котанджян и интересовался вопросами своего будущего. Карен ценил в нем ум, знания (правда, чисто теоретические), эрудицию и готовил из него кадр (он даже сказал об этом в ЦК КПСС). Готовил основательно, последовательно проводя через различные уровни, давая возможность приобрести практические знания, опыт, которого ему очень не хватало, уверенность в себе (не самоуверенность, которая у него была в избытке). То есть Демирчян проявлял к нему самое хорошее отношение и как человек, и как руководитель. Но молодой человек очень спешил, его не устраивали подобные темпы продвижения, ведь забрезжила реальная возможность сделать “большой скачок” (ему внушили, что на пленуме неизбежно встанет оргвопрос и обещали должность секретаря по идеологии). Очернив всю парторганизацию республики снизу доверху, он тут же поспешно сам и ставит оргвопрос — предлагает изменить весь состав ЦК, а также заявляет: “Исходя из высших национальных и интернациональных интересов Компартии Армении, нашего народа, уважая человеческие достоинства товарищей Демирчяна Карена Сероповича и Восканяна Гранта Мушеговича, имею честь просить их обратиться в соответствующие инстанции по вопросам перевода их на другую работу”.
Это говорил человек, который сделал меньше конкретных дел для республики, чем любой член пленума, который ни с одной работой не справился, везде не ладил с коллективом, с людьми, допускал волюнтаризм, деспотизм, нарушал все нормы человеческих и служебных отношений. Его терпели только потому, что знали — назначил его Демирчян. Ведь в багаже у него были лишь хорошо подвешенный язык, трескучие фразы и давно забытые, вышедшие из употребления выражения из словаря XIX века (“честь имею”, “сатисфакция” и т.д.). Это говорил человек, годами называвший Демирчяна “батей” (“берегите батю!”), “честь имевший” подарить ему книгу с дарственной надписью и металлический сувенирный меч с гравировкой на щите “Моему учителю, наставнику…” (Жаль, что я его в сердцах выкинула в мусорное ведро, надо было сохранить для потомков.) Это говорил человек, объявивший войну всем негативным явлениям, в том числе и протекционизму, однако сам объявившийся в стенах ЦК благодаря протекции своего дяди, уважаемого, достойного человека — академика Сергея Амбарцумяна. Воистину мы имеем “маленького племянника большого дяди”. И вот этот человек после критики Горбачева вдруг мигом прозрел и осознал, что Демирчян — бедствие не только национального, но и интернационального масштаба. Как говорится, комментарии излишни. Я привела лишь факты, выводы пусть делает читатель.
Пленум, конечно, осудил выступление Котанджяна как демагогичное, не сердобольное, не помогающее делу, “излучающее яд, желчь, ненависть”, направленное на сведение личных счетов с рядом представителей пленума и утоление своих неуемных амбиций.

Невозможно описать, какая беспрецедентная травля Демирчяна началась после июльского и декабрьского пленумов, какая массированная, хорошо организованная и управляемая отделом пропаганды ЦК КПСС дискредитация. Не гнушались никакими подлыми средствами. “Правда”, “Известия”, “Труд”, “Комсомольская правда”, “Советская культура”. “Сельская жизнь” — словом, все газеты и даже журналы (кроме “Веселых картинок” и “Мурзилки”, как говорил Карен), поместили отрицательные статьи об Армении, направленные в основном против Демирчяна. А на Демирчяна навесили все мыслимые и немыслимые грехи, тем более оскорбительные, что звучали они бездоказательно, без единого факта, общим трафаретом партийной лексики, звучали из уст людей недостойных, ангажированных, выслуживающихся любой ценой, продавая совесть.
Каждое утро я со щемящим сердцем и страхом открывала газеты, уверенная, что в них содержатся очередные подлые, грязные измышления в адрес заклятого “врага перестройки” К.Демирчяна. А вечером подобное наблюдали по телевидению. О Демирчяне не писали лишь ленивые и не прошедшие курс ликбеза. Не остались в стороне, поспешили выслужиться и наши собкоры центральных газет. Они спокойно и “смело” выполняли заказ, будучи уверенными, что никто с них не спросит, не накажет.
Карен вылетел в Москву и в ЦК КПСС потребовал создания комиссии для проверки всех приведенных в статье “фактов”, а затем либо его снять с работы, наказать, даже исключить из партии, либо дать опровержение. Прислали комиссию под председательством завсектором Харченко. Комиссия проверила по статье все, Харченко лично беседовал с каждым из членов Бюро, пленума, проверял все “факты” прямо и косвенно. Ничего порочащего Демирчяна так и не нашли, ни один факт не подтвердился. Харченко принес свои извинения Демирчяну. Обещали дать опровержение, но не знали, как найти выход из положения. Ведь не было прецедента, когда “Правда” опровергала сама себя. Для этого нужно было специальное постановление Политбюро. Демирчян не успокаивался, требовал опровержения. Постановление Политбюро уже было принято, но тут Карена, который в это время находился в Москве, вызвали в ЦК и приказали срочно вылететь в республику. Был февраль 1988 года, начались первые митинги по Карабаху, и уже стало не до опровержения.
В этот же период имел место и другой немаловажный инцидент, наглядно характеризующий методы работы аппарата. Поскольку на пленуме из уст II секретаря Кочеткова прозвучало, что у Демирчяна “головокружение” от ежегодно получаемого Переходящего Красного знамени “заслонило все проблемы”, решили проучить Демирчяна, и республике за 1987 год не давать знамени, хотя по всем параметрам она его заслужила. Здесь чаша терпения Карена переполнилась, поскольку вопрос касался уже не только лично его, но и республики. Он вылетел в Москву и потребовал в ЦК КПСС объяснений. Ему ответили, что по показателям знамя не полагается. Тогда Карен не поленился, прошел по всем соответствующим отделам, заставил поднять документацию и сверить показатели Армении и награжденных республик. Армения оказалась в числе первых. Карен обещал поднять большой скандал в ЦК, если дело не исправят.
— Ко мне лично вы можете относиться как угодно, но это не должно отражаться на отношении к республике, не имеете права, — сказал он очень жестко аппаратчикам.
Те поняли, что Демирчяна уже ничто не остановит. Поскольку все восемь республик уже были награждены и взять награду назад было невозможно, вынужденно учредили девятое Переходящее Красное знамя и наградили им Армению. Это был единственный случай, когда вместо восьми наградили девять республик.
А вот финал этой истории уже характерен для методов работы К. Демирчяна. В условиях клеветы, нападок и откровенных гонений он не притих, не смолчал от испуга, на что собственно и рассчитывали в аппарате ЦК КПСС, а как всегда дал бой за справедливость.
…Вопросы борьбы с негативными явлениями неоднократно поднимались и на пленумах, и на собраниях актива, и на встречах с административными органами. Карен Демирчян всегда и от всех требовал неукоснительной, последовательной борьбы. Об этом свидетельствуют многочисленные записи в рабочих дневниках. И если результаты были хуже желаемых, эти явления все-таки оставались, не выкорчевывались из нашей действительности, то вовсе не потому, что борьба не велась или велась слабо, а потому что они были распространены всюду, по всему Союзу, корни их носили глубокий социальный характер. Карен прекрасно понимал, что для ликвидации или хотя бы минимизации негативных явлений нужен новый, всесторонне продуманный системный подход по всем фронтам и на союзном уровне. Об этом он и говорил с руководителями ЦК. Паллиативные методы борьбы — наказания, аресты — вопроса не решают. Э.Шеварднадзе по одним данным пересажал 7000 человек, по другим значительно больше. Сменил, и не раз, руководителей. В результате им же назначенный секретарь ЦК Хабеишвили оказался крупным взяточником, а ставки, как говорили в Тбилиси, возросли. А во что вылились горбачевские методы борьбы против “левого” дохода, всем известно.
Критика парторганизации Армении по поводу отсутствия борьбы с коррупцией преследовала лишь одну цель — вскрыть какое-либо крупное дело, связать его с Демирчяном, озвучить на весь Союз и дать возможность Горбачеву устроить судилище над Демирчяном. Об этом намерении свидетельствуют факты. После критики, в соответствии с решением Бюро и Пленумов ЦК КПА по всей республике проводились многочисленные проверки, в результате которых обнаружили много нарушений, большое число работников, в том числе и руководящих, получили разные меры наказания, были сняты с работы. Но Москву такая “мелочевка” не устраивала. Ведь этого было недостаточно, чтобы поддержать критику Генсека и оправдать поднятый вселенский шум. Все требовали и требовали выявлений, а лично от Карена требовали быть более “жестким” и даже жестоким. И уж совершенно неоспоримо о намерениях Горбачева свидетельствует другой факт, имевший место позднее, в 1988 году, когда Карен уже сидел дома, был не у дел, а Горбачев все не мог успокоиться. После землетрясения 1988 года он, как известно, с супругой посетил зону бедствия. При вылете из Армении в аэропорту Горбачев, раздосадованный плохим приемом со стороны народа, злобно говорил с экрана: “Здесь хуже, чем в Узбекистане. Копайте, ищите и найдете!!!”
Копали и искали, прочесывали буквально всю Армению, прибегали к самым недозволенным, низким методам сыска. И занимался этим не кто-нибудь, а четыре проверяющие инстанции самого высокого уровня: ОБХСС, Комитет партийного контроля, Комитет народного контроля, Ревизионная комиссия. Подсчитали, что число проверяющих (весь московский “десант”) составило 1200 человек. Ничего не нашли, ни одного крупного шумного дела даже состряпать не смогли. Это лучшее свидетельство того, что в Армении масштабы коррупции были значительно ниже союзных.

…Вопрос об уходе с поста I секретаря Карен поставил впервые сам перед В.Долгих и А.Лукьяновым еще во время их пребывания в Ереване, а затем и официально в Москве. Сделал он это исключительно в интересах народа. Не желал, не мог допустить, чтобы отрицательное отношение к нему распространялось и на республику, на партийную организацию, на карабахское движение, которое центральные власти всеми силами старались представить как организованное со стороны коррумпированного руководства республики. Карен надеялся, что для поддержки нового руководства республики власти пойдут на какие-то уступки, хотя и был абсолютно уверен, что карабахский вопрос ими не будет решен. Решающую роль в вопросе его ухода сыграли события в Сумгаите. Карен сделал все от него зависящее, чтобы власти дали политическую оценку этим событиям, во всеуслышание осудили имевшие место зверства, но так и не добился своего. Это его окончательно убедило в решении уйти с занимаемого поста. Но Горбачева не устраивал подобный уход Демирчяна. “Коней на переправе не меняют”, — сказал он, на что Карен ответил: “А загнанных лошадей пристреливают”. Тем не менее снят он был вместе с I секретарем Азербайджана Багировым, исходя из порочного в данном случае принципа “равной ответственности”, когда палач и жертва считаются одинаково виновными. Формально уход мотивировали как переход на пенсию “по состоянию здоровья согласно собственному заявлению”.
Московское руководство, особенно Яковлев, было сильно обеспокоено тем, как пройдет предстоящий пленум, каково будет течение оргвопроса. И они имели на то основания, исходя из опыта июльского и декабрьского пленумов, когда члены пленума встали горой на защиту Демирчяна. И сейчас многие звонили Карену, спрашивали, что им делать, как поступить. Однако Карен всем отвечал, что он сам хочет уйти и настоятельно просит ничего не предпринимать, не защищать его. Пленум и смена руководства должны пройти в спокойной обстановке. Дома он сказал, чтобы готовили его вещи, т.к. после проведения пленума он полетит в Москву. Лишь в последние годы я узнала из его записей, что это было не только личное желание Карена. Руководство ЦК КПСС “рекомендовало” ему некоторое время не оставаться в Армении. В Москве прекрасно понимали, как нечестно и несправедливо обошлись с Кареном. Даже лишенный должности, без каких-либо рычагов власти, сидя дома, он одним лишь своим авторитетом уже казался им опасным. Но они плохо знали Демирчяна. Он никогда не руководствовался ни себялюбивыми интересами и амбициями, ни чувством мести, а лишь собственными принципами и велением совести.
Накануне пленума Яковлев в разговоре с Кареном выразил озабоченность по поводу предстоящей смены руководства КПА. Карен понял его с полуслова — Яковлев беспокоился, что пленум вновь встанет на защиту Демирчяна и представленная со стороны ЦК КПСС кандидатура С.Арутюняна не пройдет. Он ответил Яковлеву “не беспокойтесь, все будет хорошо”. Пленум, который состоялся 21 мая, действительно прошел более чем спокойно. Самым примечательным было то, что не было сказано ни одного слова благодарности в адрес уходящего Карена Демирчяна, проработавшего только на посту I секретаря 14 лет! Это обязан был сделать прежде всего Яковлев. Но он, видимо, не мог выдавить из себя слова благодарности человеку, которого всеми способами пытался дискредитировать, снять и не смог. Несколько его приспешников типа Котанджяна были счастливы, что наконец-то пришло их время, иные руководствовались бессмертным во все времена принципом “Умер король — да здравствует король!” Но большинство членов пленума было подавлено происходящим, сникло и молчало.
Прощальное слово Карена было коротким. Он поблагодарил участников Пленума ЦК КПА, членов Бюро и секретарей ЦК КПА за продолжительную совместную работу, за добросовестное самоотверженное отношение и вклад каждого в дело развития республики и решения ее важнейших задач. Поздравил Сурена Арутюняна с избранием на пост I секретаря и пожелал ему при поддержке членов вновь избранного Бюро успехов и достижений в вопросах перестройки. Поблагодарил ЦК КПСС за постоянное содействие в решении проблем республики и выразил надежду, что ЦК и впредь будет делать все, чтобы партийная организация республики занимала свое достойное место в рядах многонациональной Коммунистической Партии, а республика — в пределах общей Родины. Сказав все это, Карен спустился и сел в I ряду при гробовом молчании зала.
…В тот день Карен был очень молчалив, самоуглублен. Хотя сердце болело за него, я не приставала с вопросами, понимая, что он переживает тяжелейший момент жизни и должен сам его побороть, прийти к внутреннему равновесию. Он перебрал, привел в порядок архив. На следующий день улетел в Москву. Карен поселился в Подмосковье в цековском дачном комплексе “Поляны”, предназначенном для среднего звена аппарата ЦК КПСС (зав отделами, секторами и т.д.). Поехать к нему сразу я не могла. Первой внучке было всего 8 месяцев, предстоял переезд на квартиру, обустройство и адаптация семьи к новым условиям, к тому же я работала, а впереди был сессионный период.
Общались мы по телефону, чаще звонил Карен, интересовался нашей жизнью, но о себе говорил очень скупо. Часто ездил в Москву к брату или Камо навещал его сам. Навещали его и мой брат, работающий в Москве, зять, знакомые, но в целом он жил скорее замкнуто, только Самвел, проживающий в Москве, почти неотлучно находился при отце и сопровождал его всюду. Как всегда Карен много читал, делал записи. Ударом ножа врезалась в мою душу и навсегда осталась незаживающей раной фраза из его записей: “Жизнь моя напоминает жизнь пташки божьей — не знаю, где завтра буду обедать, где спать”.
Решив домашние проблемы, я полетела к Карену. Он жил в крохотной 2-комнатной квартире на втором этаже. Хотя были все необходимые условия, в целом квартира была далеко не комфортабельная, слишком казенная, жалкая и неприветливая. Я постаралась, насколько это было возможно, придать жилищу домашний уют, который так любил Карен, и наша жизнь вошла в каждодневную колею. Позвонил Степа и сказал, что хочет дочку отправить в Агверан на дачу. Девочка болела детским диатезом, и ей необходима была перемена воздуха. Мы посоветовали поселить внучку с бабушкой в финском домике, который полагался официально Карену как пенсионеру. Однако Фадей Саркисян, бывший еще премьером, настоял, чтобы поехали на одну из пустующих дач, которые закреплялись за I секретарем ЦК. Бедный Фадей Тачатович и не предполагал, во что выльется его добрый человеческий порыв. Через 2 дня мы узнали подробности этого “отдыха”, которые привели нас в шок. Директор агверанской дачи потребовал срочно освободить дом, т.к. приезжает дочь I секретаря (хотя был и второй пустующий дом, более комфортабельный). Через 15 минут подкатили машину и дали полчаса на сборы. Рассказывали, что директор дачи ходил потом по коттеджам и в пьяном виде со слезами пытался оправдаться — мол, это не он, ему приказали. Однако и без того ясно, что маленький человек выполнял волю людей, имеющих большие должности и мелкие душонки. Обо всем этом можно было и не писать, но налицо вопиющий пример не только жестокости, напоминающий повадки нацистов (даже в 37-м, вероятно, так не поступали), но и черной людской неблагодарности. Ведь тот же Демирчян, в числе прочего, благоустраивал и эту агверанскую дачу, достраивал ее новыми коттеджами. Не для себя, разумеется.
…12 августа Карена принял Е.Лигачев. Беседа, состоявшаяся между ними, подробно описана Кареном и проливает свет на многое. Поэтому местами я буду приводить ее дословно. Лигачев в разговоре сказал, что Карена, вероятно, пошлют на дипломатическую работу, послом. На что Карен ответил вопросом: “Так получается, что вы мне не разрешили остаться в Ереване, а теперь хотите, чтобы я из Союза тоже выехал?”
“Я думаю, будет лучше, если ты на время будешь вне страны”, — ответил Лигачев.
Надо было держать Демирчяна подальше, чтобы о нем и обо всем, что связано с ним, позабыли и в Армении, и в Союзе. Но есть простая истина — нельзя стереть с памяти людей незабываемое. Далее привожу отрывки из беседы:
“— Ну ты как считаешь, допустил ли ошибки?
— Нет, — сказал я, — никаких ошибок в данном конкретном случае я не допускаю. Я за собой вины ни перед партией, ни перед народом не чувствую. Я действовал и вносил предложения, исходя из интересов нашей партии, государства и армянского, советского народа.
— Да, ты умный и честный человек. Мы это знаем. И все-таки ты с народом в какое-то время ушли в сторону не ту.
— Я не могу принимать такое. Вы должны наконец понять, что это было волеизъявлением целого народа и с ним не считаться никто не имел право. В феврале, марте, особенно в феврале наш народ честно, искренне веря в возможность решения своего справедливого, выстраданного требования, собирался на митинги и просил справедливо решить вопрос. Это выражение чувств и чаяний затем были использованы некоторыми. Но, главное, это было честное искреннее волеизъявление и никаких “измов” там не надо искать”.
“Я никогда ничего и никому не говорил. Я все, что говорил и предложил, знаете только вы, ряд секретарей ЦК и те, кто участвовал на совещании от 9 марта. В мой адрес говорили и говорят нелестные слова. Говорят о том, что я оторвался от народа, предал его интересы, не шел с ним. А здесь в ЦК вы обвиняете меня в том, что я с народом не то хотел и не так действовал. Видите, как получается. Я проигрываю и в глазах народа, и в глазах ЦК. И это только потому, что я не заигрывал. Я вел себя честно. Я вел линию, которая была и в интересах партии, ЦК, и в интересах народа. И естественно, то, что я не информировал народ (митингующих особенно) о том, как я тут действовал, сильно повлияло на мой авторитет. А информировать я не имел права. Я вообще против дешевого авторитета и заигрывания. И вот страдаю. Сказал бы я хотя бы долю того, что я здесь говорил, вносил предложения — я бы стал кумиром народа. Но это же было бы нечестно перед ЦК”.
С Лигачевым договорились, что Карен встретится с заведующим европейским отделом МИД С.В.Червоненко, и они вместе подберут подходящую страну. Но Е.Лигачев не смог выполнить обещание: в ноябре его сняли с занимаемой должности, сделали “козлом отпущения”. Однако, как пишет Карен, эта был уже мертвый “козел отпущения”. Ведь Горбачев умел мастерски сваливать свои провалы на других. Лигачев посоветовал Карену лично обратиться к Горбачеву. Но Горбачев не принял Карена, работы так и не дал, не сдержал обещания (“Проблемы нет, работу тебе дадим”). А ведь это было не обычное обещание простого смертного, а слово Генсека. Впрочем, это далеко не единственный и не самый вопиющий случай расхождения у Горбачева слова с делом.

На снимках: на открытии Дворца молодежи; с Уильямом Сарояном; с супругой, сыном и внуками