“…У Бехаэтдина на лбу темное пятно – оставленный мною след. А ведь когда-то они веселились при виде армянских вдов”
Исполнилось 115 лет Араму ЕРКАНЯНУ, который вместе с Аршавиром ШИРАКЯНОМ ликвидировал 17 апреля 1922 года в Берлине убийц армянского народа Бехаэтдина Шакира и Джемаля Азми, лично виновных в организации геноцида и истреблении армян. Акция возмездия, как и другие подобные ей, была спланирована АРФ Дашнакцутюн осенью 1919 года. Операция называлась “Немезис” и была полностью осуществлена. Ни один из армянских мстителей не пострадал, а арестованные за подобные же деяния Согомон Тейлерян и Мисак Торлакян были оправданы судами.
Одним из отчаянных храбрецов был Арам ЕРКАНЯН (1900-1934), уроженец Карина (Эрзрум). После берлинской акции он переехал в Румынию, а потом в Буэнос-Айрес, где его сразил туберкулез. Его воспоминания “Как мы отомстили” изданы в 1949-м в Аргентине (главы этой книги в переводе Левона Казаряна публикуются ниже) и были известны у нас благодаря журнальной публикации. Арам Ерканян в воспоминаниях не называет своих сподвижников, их имена были озвучены гораздо позже. Неизвестный “он” — это Шаан Натали (1884-1983), в дальнейшем крупный общественно-политический деятель диаспоры, писатель.
Окончание.
Начало в номере “НВ” от 28 ноября.
После расправы
Мы свое дело сделали. Теперь дело было за немецкой полицией. В ту же ночь, когда наши пули поразили двух чудовищ, их трупы были отвезены в морг и в ожидании вскрытия брошены среди трупов простых покойников. А полиция со своими собаками шла по нашим следам, однако, пройдя несколько улиц, собаки остановились в растерянности, как путник, заблудившийся в пустыне.
«Севейдж», который после выстрела в голову Джемала Азми выпал из рук Т., был найден на месте и подтвердил правильность информации Министерства иностранных дел об отправке в Берлин армянских террористов.
На следующий день в палисаднике одного из домов на восточной оконечности Людвигштрассе найден был и револьвер «Манлихер», из которого была выпущена пуля, насквозь пробившая череп Бехаэтдина.
Не было ничего удивительного в том, что пуля из «Севейджа» застряла в голове Джемала Азми. Тот, кто видел его квадратный череп, вероятно, очень удивился бы, если бы она вылетела из него. Но нашей целью была не дырка во лбу, нам надо было покарать преступника, и мы это сделали.
Пусть полицейские со своими собаками бегают по улицам, пусть полицейские в доме Джемала Азми собирают льющиеся сквозь плач и стоны информацию и описания, а в полиции, где допрашивают свидетелей, горит до утра свет.
В эту ночь, едва добравшись до постели, я заснул таким блаженным сном, каким, вероятно, не спал никогда в жизни. Я спал сладко, как беззаботный младенец. Ни усталости, ни сомнений, ни страха… я даже не думал о том, что на свете существуют полиция и розыск. Словно я вернулся с пирушки и выпитое вино опьянило меня. Но что может быть более опьяняющим для мстителя за кровь миллиона жертв, чем кровь преступников!
На следующий день мы, как и договорились, встретились в Английском кафе. Мы разговаривали только взглядами и улыбками. Тем же вечером мы узнали всю историю из газет, получили новые указания и расстались.
Нам, например, было интересно прочитать в газетах о таком эпизоде.
Оказывается, сегодня рано утром Экмель, сын Джемала Азми, позвонил одному из своих приятелей и сообщил, что вчера ночью, вернувшись домой, он обнаружил там трупы своего отца и Бехаэтдина Шакира. Он все время повторял: «Убийцы Талаата добрались, наконец, до моего отца…»
Мы только рассмеялись.
* * *
У полиции и газет не было никаких сомнений в том, что террористами были армяне. Газеты единодушно заявили, что убийцы Талаата спустя год возобновили свою деятельность в Берлине. И гневно обвиняли полицию в том, что она, будучи предупреждена о прибытии террористов в Берлин, не предотвратила преступление. Они писали, что Германия превратилась в поле боя между армянами и турками, и требовали от полиции любой ценой найти террористов и положить конец их деятельности… «Пусть армяне мстят в других странах», – писали они. А туркофилы добавляли: «Если бы в прошлом году Тейлерян не был оправдан, его друзья вряд ли решились бы на это новое преступление».
И хотя и на этот раз вспомнили о зверствах турок, однако возмущение было всеобщим. Во-первых, немцы не желали смириться с тем, что их столица превратилась в арену армянской мести, и, во-вторых, они считали, что два трупа и бесследно скрывшиеся террористы подрывают престиж их полиции. Ставшее известным обстоятельство, что полиция была заранее уведомлена о готовящейся акции, делало их критику особенно жесткой, а полицию заставляло действовать с еще большим рвением, ибо ей необходимо было восстановить свой пошатнувшийся авторитет.
Немедленно был отдан приказ взять под строгий контроль границы и доставлять в Берлин всех армян, пытающихся пересечь границу.
Во все города было разослано указание выявить и выслать в Берлин для проведения расследования тех армян, которые выезжали в Берлин на празднование Пасхи. Домовладельцы, сдающие в аренду комнаты, обязаны были сообщить полиции об отсутствовавших в те дни квартирантах-армянах.
Все армяне, прибывшие в Германию в последние два месяца, должны были явиться в полицию для допроса.
Эти и другие распоряжения свидетельствовали, что у них не было никаких сомнений: террористы были армянами. Так что необходимо было предотвратить их выезд за пределы Германии, причем все были уверены, что террористы в конце концов будут схвачены, так как г-жа Талаат заявила, что она, безусловно, узнает их, ибо видела обоих вблизи: одного – когда пыталась схватить его, другого – когда он угрожал ей револьвером.
Каждого армянина, которого доставляли в полицию, предъявляли для опознания г-же Талаат. И допросив, освобождали только после того, как она соизволяла объявить, что, мол, нет, это – не он.
Так, в какие-то два дня полиция проверила более пятидесяти проживающих в Берлине армян. Все они, однако, выходили из полиции улыбаясь и смеясь и, едва переступив порог, запевали патриотические песни, словно желая сказать: жаль, что я не один из них, и если законы Германии не позволяют зачислить меня в их ряды, то все равно – душой мы вместе с нашими братьями-мстителями. И немецкая полиция вынуждена была слушать песни, слов которых она, конечно, не понимала, но о смысле которых догадывалась. И скрежетала зубами от бешенства…
А мы?
В полицию мы не пошли. Мы спокойнее и безмятежнее, чем до 17 апреля, как туристы, наслаждались Берлином, лишь по вечерам интересуясь, принято ли решение о нашем выезде из Германии.
* * *
Как-то вечером он показал нам фотографию и шутливо спросил:
— Посмотрим, узнаете ли их?
Мы взглянули и рассмеялись. Это были фотографии Бехаэтдина и Джемала Азми, лежавших под белыми простынями в стоящих рядом кроватях. У Бехаэтдина на лбу темное пятно – оставленный мною след. Рядом вдовы – со скорбными лицами, а ведь когда-то наверняка веселились при виде армянских вдов. В тени – господин в шляпе. Не было необходимости ни спрашивать «откуда?», ни ждать ответа.
Однако самым интересным было то, что на стене над кроватями висел крест.
Наши пули не только уложили палачей армян-христиан, постоянно клявших крест, но и уложили их под крест, который они так презирали…
Он рассказал, что это часовня при морге. Родственники убитых не пожелали, чтобы они оставались среди других покойников, и потребовали оказать им достойное пашей уважение. И их трупы перенесли в часовню. Родственники потребовали убрать крест, так как убитые были мусульманами. Но немцы отвергли попытку поставить мусульманство убитых выше креста, и поскольку турки были не у себя в Константинополе или Трапезунде, то вынуждены были уложить под сень креста его ненавистников.
Победа или унижение креста?..
Картина эта постоянно у меня перед глазами. И она льстит моему отношению к кресту.
Если победа, то слава смертоносной пуле!
* * *
Полиция продолжала действовать так же энергично. Газеты изредка подогревали царившее в обществе возмущение, так как дни проходили, а сообщение об аресте террористов все не поступало.
Турки делали все, что возможно, и призывали полицию продолжать поиски. Не удовлетворившись действиями полиции, они обратились в частные агентства и наняли частных детективов. Персы, число которых в Берлине было не очень велико, но которые играли важную роль в сфере торговли, побуждаемые религиозными чувствами, также активно участвовали в поисках и не жалели на них средств…
Так составилась целая армия для борьбы с «Немезисом», в распоряжении которого, как предполагалось, также имелась целая армия. Они пытались убедить в этом и полицию, которая постепенно начинала проявлять сомнения. Несчастные, они в своем страхе и предположить не могли, что сила этой армии не в ее количестве, а в духе армянских мстителей.
Паника с каждым днем все усиливалась. И до нас доходили слухи, что Азми-бей (вали Бейрута) и остальные преступники уже оставили свои квартиры. Джемал-паша на следующий же день выехал в Мюнхен, где он жил и где чувствовал себя в большей безопасности. Этот удар, несомненно, ускорил его отъезд в Афганистан, к Энверу, до которого, однако, он так и не добрался – в Тифлисе его настигла пуля армянского мстителя, от которой он бежал из Берлина.
В минуту отчаяния они созвали собрание и, не надеясь уже на немецкую полицию, обратились с просьбой к Мустафе Кемалю разрешить им вернуться в Турцию, ибо «отныне – ни в одном из уголков мира, кроме своей родины, мы не можем чувствовать себя в безопасности от армянских преступников…»
С другой стороны, они разрабатывали программы по поимке террористов, в случае же неудачи надеялись отомстить, хотя бы оклеветав несколько армян. Мы слышали, что были даже названы конкретные имена этих армян. Узнав об этом, мы только рассмеялись, ибо от души хотели, чтобы они предприняли подобную попытку, пока мы в Германии и полиция бессильна развязать этот узел.
Персы указывали на В., который был известен в Иране своей революционной деятельностью, и уверяли полицию, что он непременно должен иметь отношение к этому делу. В этом проявлялось их стремление принести в жертву хоть одного армянина, и они должны были бы предпринять нечто подобное даже в том случае, если бы точно знали, что никакой связи тут не существует. Правда заключалась в том, что все доносчики, как и допрашиваемые, ничего точно не знали и никакого представления об этом деле не имели. А истинных исполнителей акции никто не подозревал и никто на них не доносил. Не удивляйтесь, но это… совершенно другая история.
Турки бесились, видя, что полиция не арестовывает и не сажает в тюрьму тех, на кого они указывали. Они сожалели, что они не в Турции, где было преступлением уже одно то, что ты – армянин. И никак не могли осознать, что Германия, как бы она ни была возмущена, это не Турция.
Но если оснований для ареста и не было, тем не менее все, на кого указывали или падало подозрение, находились под строгим надзором тайной полиции.
Одним из них был Аветикян, который еще сохранял титул консула Республики Армения. Турки упорно утверждали, что этот добродушный игдырский миллионер финансировал террористическую деятельность, требовали немедленно арестовать его и обыскать консульство, где якобы обязательно будут обнаружены улики.
То же говорилось о Гринфильде, после республики, почтенном армянине, хотя и носящем фамилию отца-англичанина. И, наконец, обо всех тех, кто год назад во время судебного процесса над Согомоном, не предполагая даже о том, что случится через год, открыто явились в суд и выступили в его защиту. Для турок появился повод отомстить и за прошлое, воспользовавшись царившей атмосферой, ищущей удовлетворения в суровом наказании.
Однако немецкая полиция ответила туркам, что посол и консул, как и посольство и консульство, согласно международным законам, неприкосновенны, и удовлетворилась лишь тайным наблюдением за посетителями этих учреждений.
ИГРА СУДЬБЫ
Что такое судьба? Не знаю. Но я верю, что она существует. Может быть, это в моей армянской крови говорит восточный фатализм? Думайте что хотите. Мне, однако, кажется, что для успеха даже самой талантливой и дьявольски хитроумно задуманной программы нужно вмешательство судьбы.
Если бы судьба не была на нашей стороне, что бы еще могло затуманить мозги полицейского, в районе которого было совершено преступление, у которого даже не промелькнула мысль о том, что одним из террористов мог быть его собственный жилец? Кто бы иссушил его мозги до такой степени, что он, несмотря на напряженные полицейские поиски, резкую критику газет, ни разу не заподозрил молодого человека, арендующего комнату в его доме? И пока похожего на Т. юношу подвергали допросам и тысячам испытаний, он, пусть даже ради формальности, не привел в полицейский участок человека, разнесшего череп Джемала Азми.
Анекдот, фарсовая сцена в сыгранной нами драме, которая игралась с участием судьбы. И не странно ли, что это обстоятельство не только не заботило нас, но и, наоборот, придавало нам ощущение безопасности? И действительно, то, что Т. снимал комнату у полицейского, фактически обезопасило его.
НАШ «КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ»
Активность поисков снизилась, когда через неделю мы узнали, что из Мюнхена в Берлин доставили арестованного молодого человека (Берберяна) в качестве одного из террористов. Вдова Талаата, увидев его, решительно заявила:
– Он один из них, тот, который упал на землю и которого я пыталась задержать…
Мы рассмеялись: хорошо, что так, ибо приписать этому несчастному молодому человеку, о существовании которого мы и не подозревали, как, кстати, и он о нашем, подобный поступок было невозможно.
Но полиция была уверена, что уже поймала одного и скоро найдет и второго, раскроет организацию заговорщиков, которая, со слов турок, обрела в их сознании легендарную окраску.
А невинного молодого человека арестовали вот почему. Берберян задумал поехать на пасхальные праздники в Берлин, где в эти дни собралось много армян, среди которых были и его знакомые. Его домовладелица, истинная немка (а каждый домовладелец и швейцар в Германии – это секретный агент тайной полиции) сообщила в полицию Мюнхена о том, что ее жилец-армянин в эти дни находился в Берлине. Полиция арестовывает молодого человека и пересылает его в Берлин для предъявления госпоже Талаат. И вот госпожа Талаат утверждает, что он – один из террористов.
Когда мы покидали Германию, Берберян еще находился в тюрьме, где и оставался почти шесть месяцев, до тех пор, пока все попытки доказать его вину провалились и госпожа Талаат вынуждена была заявить: «Мне кажется, что это он». И это «кажется» стало оправдательным приговором для невиновного молодого человека.
Все уловки, к которым прибегала полиция, чтобы доказать виновность Берберяна, провалились. Как-то ночью даже оцепили Уландштрассе и попытались воспроизвести сцену, разыгравшуюся здесь 17 апреля. Берберяна привезли в закрытой карете. Все было воссоздано до мельчайших подробностей в надежде, что юноша выдаст себя. Его невиновность выдержала и этот эксперимент. Но госпожа Талаат упорно настаивала на своих показаниях. И ее упорство было единственной причиной его пребывания в тюрьме.
Полиция, однако, исчерпала все доводы. И у нее появилось право сомневаться в показаниях турчанки. Г-же Талаат пришлось подчиниться давлению полиции и сменить свое «точно» на «кажется», удовлетворившись тем, что сумела продержать шесть месяцев хоть какого-то армянина в тюрьме.
Я не думаю, что это было слишком много для прекрасной госпожи Талаат, однако я больше беспокоился о том, чтобы Талаата, Бехаэтдина и Джемала Азми нам не показалось слишком много… Но беда в том, что этого действительно показалось много, и не госпоже Талаат, не туркам, а… «нашим».
* * *
Необходимо было воспользоваться тем обстоятельством, что всеобщее внимание привлечено к Берберяну. Конечно, трупы двух турок не могли стать вечными стражами немецких границ, только скорейшее преодоление которых могло поставить точку в нашей программе.
Самая большая опасность грозит тебе тогда, когда тебе кажется, что ты в полной безопасности.
Берлин уже не таил для нас никакого очарования, какой бы привлекательной ни казалась наша жизнь в этом городе. Чувство постоянно грозящей опасности делало нас все более нервными. Кто мог гарантировать, что в любой момент перед нами не предстанет полицейский и не пригласит нас в полицию?
И в этот момент, безусловно, узел был бы развязан. Ибо не случайно госпожа Талаат настаивала на том, что Берберян – один из террористов. У нее были на это основания. Берберян действительно имел некоторое внешнее сходство с Т. Это значило, что она действительно запомнила лицо того, кого пыталась задержать. Не было никакого сомнения, что она могла запомнить и лицо того, кто дважды угрожал ей револьвером…
Это обстоятельство делало наше пребывание в Берлине не только утомительным, но и неприятным, хотя нам были предоставлены свобода и средства, чтобы пользоваться ею.
Поэтому была предпринята попытка выяснить, на каком пограничном посту проверка наиболее «мягкая». Правда, с самого начала нашей программой было предусмотрено, что мы должны перейти границу под неармянскими именами, но это еще не давало несомненной гарантии. И когда эксперимент показал, что можно уйти через австрийскую границу в Вену, с души нашей словно свалился тяжелый камень.
Видимо, поимка Берберяна, якобы одного из террористов, и предположение, будто второй террорист уже скрылся за границей, способствовали тому, что полиция посчитала двухнедельные поиски достаточными. Факт оставался фактом: прежних строгостей уже не было, и необходимо было этим воспользоваться.
Было приказано готовиться к отъезду в Вену. Несколько дней потребовалось на оформление документов. В эти дни было необходимо выполнить массу формальностей как для въезда в Австрию, так и для выезда из Германии. Он также решил после нашего отъезда покинуть Берлин, нужно было проложить дорогу.
Ночью (а наши ночные встречи продолжались), когда все распоряжения были отданы, он заявил нам, что вынужден выехать прямо завтра, так как только что из достоверного источника получено известие, будто полиция разыскивает человека с его фамилией.
Потеря нескольких дней на выяснение того, его ли в действительности ищут, могла обернуться непростительной ошибкой. Поэтому он весь день спешно отдавал распоряжения, чтобы на следующий день вечером выехать в Бельгию. Он приказал нам подождать несколько дней и, получив от него записку из Брюсселя, немедленно выехать в Вену, оттуда в Софию и там ждать его, чтобы, наконец, испытать истинную радость от свершенного возмездия.
При расставании он расцеловал всех нас. В этом поцелуе была уверенность в окончательной победе. Лично я, однако, не сомневался, что неудача может нас настигнуть в последнюю минуту.
Вот что выяснилось позже, когда мы уже покинули пределы Германии.
Оказывается, несколько недель назад в Берлин по торговым делам приехал армянин-измирец, носивший ту же фамилию, что и он. И поскольку полиция особенно интересовалась новоприбывшими армянами, его начали разыскивать для допроса. Сходство имен навело информатора, который не подозревал, что разыскивается какой-то торговец, на мысль, будто полиция напала на след. И это было вполне возможно, если бы наше мнение о способностях немецкой полиции было бы верным. Но во всяком случае на этот раз она не оправдала своего авторитета.
В этот опасный момент у нас не было времени проверять способности немецкой полиции. Это не входило в нашу задачу.
Через два дня мы получили записку, которая свидетельствовала, что немецкая полиция опоздала, если бы даже тот, кого она разыскивала, был именно он.
А еще через несколько дней поезд вез нас к австрийской границе.
Когда мы, пройдя таможню, ступили на австрийскую землю, мне показалось, что я вышел из тюрьмы на свежий воздух. Эту тюремную тяжесть я почувствовал только сейчас, ибо выполнение священного долга возмездия не позволяло мне ощущать ее в самом Берлине.
На снимках: берлинский жандарм; Бехаэтдин Шакир и Джемаль Азми в городском морге; Арам Ерканян.