“Театр, может, самое серьезное, что есть у человечества. Раньше была церковь. А после церкви — театр”

Армен ДЖИГАРХАНЯН — фигура в мире искусства знаковая. Взять хотя бы тот факт, что он внесен в Книгу рекордов Гиннесса по количеству сыгранных ролей. Чем он гордится и на что жалуется, узнала корреспондент “Вечерней Москвы”. Формальный повод встречи — только что закончившийся фестиваль детских спектаклей “Лига Синей птицы”, в котором участвовала и постановка театра под управлением Джигарханяна “Гадкий утенок”. Голосование завершилось 30 апреля, победителей объявят в ближайшие дни.

— Создатель фестиваля “Лига Синей птицы” Борис Беленький сказал, что театр начинается с ребенка. А вы помните первый спектакль, который посмотрели в детстве?
— Конкретный не помню. Мы постоянно ходили в театр с мамой. Она любила театр.
— А самое сильное детское впечатление от театра?
— Я видел великие спектакли. “Отелло” в изложении армянских артистов, например. Ничего не понимал, но чувствовал энергию, которая шла на меня. Приведу пример. Это было очень давно. Я жил в Ереване, и нам дали командировку — отправили посмотреть “Гамлета”, которого Питер Брук привез в Москву. Тогда я впервые увидел нечто, что до сих пор не могу найти слова, чтобы это описать. А ведь тогда я даже не знал, что to be or not to be — это “быть или не быть”. Но я видел, как человек сходит с ума! Это был Гамлет, который решал: быть или не быть.
— Если говорить о детском театре… Психологи уверяют, что у современных детей клиповое сознание. Чем театру сегодня зацепить ребенка?
— Только правдой и истиной. Не бояться показывать правду. Когда у меня спрашивают, можно ли что-то детям показывать, я отвечаю: “Все можно”. У меня была приятельница, педагог в консерватории. И она пригласила меня на концерт. Девочки 12-13 лет играли Моцарта, и я подумал: как же они его играют?! А сейчас думаю: Моцарт — это божественное, это прямее нас, а мы заняты своими комплексами. Если у меня завтра будет возможность опять поставить Шекспира и у меня спросят, можно ли это смотреть детям, я скажу: “Можно!” Потому что в тексте Шекспира — не только слова. Там энергетика.
Ребенка можно повести в театр на второй день после рождения! Я в театре всю жизнь работаю, и, не стесняясь, говорю, что театр, может, самое серьезное, что есть у человечества. Раньше была церковь. А после церкви — театр.
— В 2011 году вы снова вышли на сцену, хотя когда-то зарекались больше этого не делать.
— Оказалось, что в игре есть необходимость, я нуждаюсь в ней.
— Театр по-прежнему для вас эликсир жизни?
— Да. Но это я о серьезном театре. Есть много людей, которые пытаются играть в театр, а это опасная вещь. Детей туда пускать нельзя. И я против того, чтобы в кино маленькие играли. Психиатрия скажет, во сколько лет можно играть. Знаю, что детей готовят к киносъемкам, боюсь, это варварство.
— А в каком возрасте можно играть на сцене?
— Шопенгауэр настаивал, что творчеством можно заниматься до 54 лет… Нельзя после играть любовь, это подмена. Я вот давно потерял эти ощущения. Если укол делают и ты понимаешь, что тебе больно, это одно. А если стало тупо — все, кино кончилось.
— Многие помнят эпиграмму Гафта: “Гораздо меньше на земле армян, чем фильмов, где играл Джигарханян”. Вы же не раз говорили, что лучше поистрепаться, чем заржаветь…
— Это армянская пословица. И я по-прежнему считаю, что актер должен много работать. Потому что мы не знаем, из какой любви родится ребенок, уж прости за эти слова. Мы хотим многого, но насколько наше “хочу” совпадает с нашим “могу”. Когда мы начинаем что-то репетировать, мы верим, что родится шедевр. Но нормальный человек понимает, что он может упасть. И не надо этого бояться.
— Есть что-то, не связанное с театром и кино, чем вы гордитесь?
— Был у меня кот, вот видишь, мы вместе тут, — Армен Борисович улыбается и показывает на календарь на столе. С календаря смотрят вместе: актер и дымчатый кот. — Он у меня прожил 20 с лишним лет. Я не сентиментален, жестокий циник. Так вот. Кот жил в Америке, бедняга. И когда мне сообщили, что он умирает, я полетел в Америку, чтобы с ним попрощаться. Вот этим я горжусь. Не стесняясь это говорю. Хотя ты можешь сказать: какой кот, когда тут Майдан?!
— Что бы вы, сегодняшний, сказали себе, провалившемуся когда-то на экзаменах в ГИТИС?(Армен Джигарханян после провала в Москве вернулся в Ереван, устроился работать на “Арменфильм” помощником оператора, а в 1954 году поступил в Ереванский художественно-театральный институт. — “ВМ”.)
— Ты даже не думай об этом. Я хорошую жизнь прожил. Туда уехал, там поиграл, сюда вернулся, мог бы и туда вернуться… Я всегда такой пример привожу: на свете есть радуга, семь цветов. Мы же отдельно не рассматриваем цвета? Мы знаем радугу. Поэтому все остальные разговоры — из серии сердце сердцу кается. Знаешь гениальные слова Ницше? “Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины”. Запомнила? Не пропусти… Это гениальное утверждение.

* * *
Армен Борисович замолкает, уходя в свои мысли. Возможно, что-то вспоминает…
— А можно еще один кадр, Армен Борисович? — вдруг спохватываюсь я.
— Со мной? Можно, — кажется, что в каждой морщинке худрука танцуют смешинки.
Автор материала
Елена СМОРОДИНОВА