Вечный огонь – не место для курицы на вертеле

После 44-дневной войны наиболее многолюдным местом паломничества в Ереване стал «Ераблур». Автор размышляет о культуре почтения памяти усопших, о недопустимости разрушения кладбищ, о том, что даже места скорби помогают познавать мир.

Каждый из нас время от времени приходит сюда поклониться памяти, постоять, помолчать. Это всегда трудно, но особенно трудно, когда из жизни уходят совсем молодыми.

Дом моей тети в Спитаке, куда меня возили на летние каникулы, стоял в двух шагах от кладбища. Кладбище было очень старое, можно сказать, древнее. Приходить сюда уже давно было некому, и мне, мальчишке-школьнику, делать на нем тоже было бы нечего, если бы не надгробья с высеченными на них письменами.

Могу сказать точно – туфовые плиты разных цветов, оттенков и форм стали для меня первым учебником армянского языка, а в некотором смысле и истории Армении. Почему так? Потому, что в 50-е годы в русских школах Еревана ввели обязательное обучение родному армянам языку (дети военнослужащих в силу частой перемены места службы родителей от этих уроков освобождались), и нам на лето задали не только научиться выводить пером все буквы, а еще и написать на армянском небольшое изложение, типа, «Как я провел дето».

Лето, надо сказать, проходило скучно, единственное развлечение – гонять с деревенскими сверстниками мяч на пыльной площадке перед кладбищем или перескакивать с надгробья на надгробье, но так, чтобы ни разу не сорваться с плит. За такое развлечение тетка сделала мне серьезное внушение, объяснив, что прыгать по могилам – грех, и мы свернули эту забаву, пока старый Арсен, живущий рядом с кладбищем, не спросил:

– Почему вас здесь больше не слышно и не видно?

– Так ведь резвиться на кладбище – грех, – объяснил я ему.

– Кто сказал? Ничего подобного, – возразил старик. – Звонкие детские голоса нашим предкам только в радость.

Кто покоился под заросшим мхом плитами, не знал даже старый дед Арсен.

«Читайте сами, там написано», – посоветовал он нам.

Так я стал учиться армянским буквам, складывая из них имена и записывая их в тетрадку «Домашнее задание». К концу лета имен набралось пару десятков. Как ни странно, подобное обучение не утомляло, а увлекало и даже завораживало. Мог ли я знать, что годы спустя в незабываемых «Уроках Армении» Андрея Битова» прочту объяснение.

«Это великий алфавит по точности соответствия звука графическому изображению. Тут все цельно и образует круги. Цепкость армянской речи («дикая кошка – армянская речь») так соответствует кованости армянских букв, что слово – начертанное – звякнет, как цепь… Этими буквами можно подковывать живых коней… Или буквы эти стоило бы вытесывать из камня, потому что камень в Армении столь же естествен, как и алфавит, плавность и твердость армянской буквы не противоречат камню». Лучше не скажешь!

За летнюю домашнюю работу в школе мне поставили «пятерку», а в жизни с самых ранних лет засело пушкинское: «Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам».

…Из хроники наших дней. «Азербайджанцы разрушили кладбища в селах Сгнах и Хин Тагер Гадрутского района (Нагорный Карабах)».

Полагаю, что это было сельское кладбище, и как то, спитакское, из моего детства, могло чему-то учить и помогать познавать мир. Теперь, увы…

«Люди, поганящие могилы предков, забывают о том, что от смерти никто не уйдет. Как говорится, «все там будем», и хулигану, рисующему похабщину на памятнике, стоит прежде подумать, что его, сукина сына, впереди тоже ожидает могила. Пусть не памятный обелиск из мрамора, но все-таки могила…», – эти слова тоже принадлежат писателю, но другому – Валентину Пикулю.

Из хроники текущих дней. Разрушена армянская церковь Зоравор Сурб Аствацацин в Мехакаване (Джебраиле).

В начале марта частично разрушена Зеленая часовня («Канач жам») в Шуши и снесен памятник Ованнесу (Ивану) Тевосяну. Позже азербайджанцы под предлогом реставрации храма сняли с него колокола.

…Самое посещаемое место любого города – тоже город, но уже как последнее пристанище усопших. До недавних пор в «Тохмах» – самое старое кладбище Еревана, народу приходило, пожалуй, больше, чем на любое другое. Сегодня многолюднее всего в военном пантеоне «Ераблур», где вычитая время от даты появления на этот свет и до даты смерти, получаешь до боли короткий срок.

В этом отличие всех военных мемориалов от гражданских кладбищ. В нашем же случае беда в том, что пантеон «Ераблур» разрастается слишком быстро. Здесь все равны, все погибли за родину, но солдаты, которые во всех войнах гибнут больше офицеров, уходят совсем мальчишками.

Другой пантеон, имени Комитаса, старше «Ераблура» как по возрасту (открыт в 1930 году на месте старого кладбища «Мгер»), так и продолжительности жизни, прошедшей на родной земле. По поводу родной земли:

– Какая человеку разница, где его похоронят после смерти? – спросил я однажды в своей далекой юности отца.

Отец как-то странно посмотрел на меня, долго молчал, потом ответил коротко и сердито.

– Большая.

В пантеоне на проспекте Аршакуняц лежит много великих, работавших вне Армении, но пожелавших остаться в своей земле: Арно Бабаджанян, Сергей Параджанов, Арам Хачатурян… Им было не все равно где находиться после смерти.

Кладбища любят тишину и умиротворенность. Еще недавно трудно было представить, чтобы люди приходили в «Ераблур» не поклониться, а с воплями и гиканьем шли «стенка на стенку». Такого позорища мир, пожалуй, еще не видел. Отличились.

Пусть даже мир меняется и жарить курицу на пламени Вечного огня юнцы без памяти могут себе позволить. Но не будем путать теплое с мягким. Юнцов еще можно перевоспитать, взрослых, равнодушно проходящих мимо, уже поздно.

…В нынешнее Рождество и Новый год местом паломничества будет не расцвеченная во весь свой 35-метровый рост главная елка Еревана, а «Ераблур», где от огоньков зажженных свеч станет светло.

Помните об ушедших и живите долго.