“Разобрали два этажа, но девочку не нашли”

…29 лет прошло с рокового 7 декабря 1988 года, дня, потрясшего Армению до основания, перевернувшего, покалечившего судьбы десятков тысяч людей. Погибло около 25 тысяч граждан страны. Едва не треть Армении за одну неполную минуту превратилась в зону бедствия и тотального разрушения. Сотни тысяч людей лишились крыши и имущества. Помощь всего мира была огромной, нами еще не совсем оцененной. Некоторые из спасателей в дальнейшем вспоминали эти ужасные дни, отмечая героизм, жертвенность простых людей, самоотверженность врачей, хирургов… Так появилось множество статей и даже книг. Свидетельства очевидцев и участников спасательной операции приобрели особый смысл также потому, что прямо, без утайки они отмечали некачественное строительство. Можно с уверенностью сказать, что гибель многих соотечественников – непосредственная вина строителей… Прошли годы, выросло новое поколение… Но в полной ли мере мы извлекли уроки из Спитакского землетрясения? Вопрос актуален и в наши дни… Предлагаем отрывки из дневниковых записей члена Альпклуба МИФИ Андрея Петрова, помещенных на сайте “Mountain.Ru”, и документальной повести “Руинный марш” инженера-физика из Петербурга Евгения Буянова.

Андрей ПЕТРОВ

Cутками на ногах

8 декабря …Приехали, выгрузились. Уже рассвело. Наспех поставили палатки во дворе, подальше от полуразрушенного дома. Переоделись. И пошли через дорогу. Многие надели альпснаряжение, страховочные пояса, но это оказалось не нужно. Надо просто разбирать развалины. Дом был старый, раствор слаб. Туфовые стены развалились на пыльные обломки. Все четыре этажа лежат на первом. Плиты перекрытий двух этажей лежат друг на друге. И вдруг осознаешь, что там, между ними, люди. Бродят вокруг отрешенные родственники. Женщины в черном почти не плачут.
— Ой, не кидайте сюда. Там лежит мама.

— Я вытащил жену. Сын вот здесь, жив. Еще сын — отвез в госпиталь вчера. Там дочка, семь лет. Она еще вчера звала — папа, папа!
Город обесточен. Нет воды, ее привозят. Техники мало. Вступает в дело бульдозер, потом экскаватор и постепенно работа идет. Много армян. Местные жители и приезжие упорно разбирают развалины с самого начала катастрофы. Не первый день, как мы. Кран помогает стащить балки перекрытий. Попадаются вещи, одежда. Чудом уцелевшие кофейные чашечки, сделанные с армянским изяществом. Звякает железо. Новая целая сковорода. Рядом сплющенные кастрюли. Детская книжка, тетради. Отец со слезами прижимает к груди цветное фото, найденный альбом.
Появляется ход среди нагромождений вниз, в глубь дома. Мы выбираемся наверх. Пока намечаем новую цель осмотра, что-то произошло — упали какие-то вещи с соседнего дома. Армяне бросились с развалин вниз, во двор, подальше от стен — и замерли, озираясь. Возможно, произошел очередной толчок небольшой силы. Люди долго стоят поодаль, как столбы, и не помышляют вернуться на развалины. Это какой же в них страх должен быть. Приехала “скорая” — как у вас, все в норме, в обморок не упал никто? Давайте спирту нальем, выпейте. Не хотите? Что, серьезно не будете? “Скорая помощь” уехала и больше не появлялась. Отказ от спирта их поразил, что ли? Поняв, что армяне скоро к раскопкам не вернутся, мы продолжили работу. Каждый обломок, летящий вниз, дает облако пыли. Пыль везде, она оседает на одежде, на губах и вскоре все приобретает вкус пыли. Стены этого дома были слабы и при разрушении охотно превращаются в пыль.
Пришли другие армяне. Они уводят нас по очереди, по три человека от развалин, заводят в автобус, кормят и наливают коньяку. Это из Еревана приехали сотрудники института на воскресенье и помогают чем могут. Дали нам трехлитровую банку с соком. После двух пошел дождь. Все промокли, но стало меньше пыли. Ближе к вечеру показался рояль. Еще звенят струны, отзываясь на прикосновение к клавишам, но на нем каменное крошево под вставшими на дыбы плитами. У телевизора цел кинескоп, он не разбивается, даже когда его швыряют в груду обломков. Лезем в щели, находим под завалом ходы в квартирах, но живых никого нет. Соседи извлекли троих. По словам жильцов, еще 7-10 человек под обломками. В одном месте запах был от сгнившего в холодильнике мяса. День идет к вечеру. Разобрали два этажа, но девочку не нашли. Все благодарят, предлагают еду, водку, дарят сигареты. После ужина пошли продолжать, но механизмы уехали, а без них много не натаскаешь. Воды нет. Уже в сумерках отправились искать воду. В городе солдаты ходят по два-три человека в бронежилетах с резиновыми дубинками. Армяне говорят, что солдат у них не трогают. Вышли на площадь, как нам показали, здесь с машин раздавали бесплатно пайки, хлеб. Спины и шеи болят у всех, ноги и руки гудят, все в пыли. Протерли лица влажными тряпками. Мы уже сутки на ногах.
У костра обсуждаем находку — будильник, показывающий 11.41 — это время толчка. Ковры, скарб люди уносят в частные дома. В многоэтажках не живут. От некоторых из них остались стены. Однако отель на площади Звезды цел. В сувенирном магазине горит много свечей. Узлы с вещами на улицах. Лежат матрацы. Местами валяются чемоданы. Жизнь брошена под откос. Люди живут под небом или в палатках. Одну палатку мы дали жителям. А наши соседи поселились в одноэтажке — контора, машинки, бумаги. Надо спать. Завтра все сначала.
Однако не спится, и мы отправляемся втроем гулять вверх по улице. Полная темнота, патрули. Пройдя с километр, видим левее ярко освещенный прожекторами участок развалин. Там надрывается экскаватор, копошатся солдаты. Это Треугольник — район, где жили офицеры с семьями и солдаты в казармах. Картина разрушений подавляет, и мы поворачиваем обратно, к себе домой, к палаткам.
13 декабря. Вчера долго говорили, писать не было желания. Разбирали “наш” дом. Одна половина его рухнула, другая цела. Точно такой же дом рядом, по адресу Ленинградян, 7, его разрушенная половина обращена к нам. Там копается другая группа. По-видимому, особенности почвы или концентрация волн землетрясения разрушили почти смежные части этих домов. Утром ближе к целой части нашли двух женщин. Потом мы долго разбирали комнату в центре со двора. Работали бульдозер и кран — лучше вчерашнего, хотя тот же, на основе КамАЗа. Стащили с крыши спрессованные плиты. Вскоре показалась рука, потом голова женщины с проседью. Долго осторожно обкапывали, разбирали блоки, таскали крошево тазами и ведрами. Подошел пожилой мужчина в пальто.
— Снимите кольцо с пальца.
— А ты кто такой? Родственник? Иди-ка ты, дорогой, отсюда.
Он отошел в сторону. Мы на всякий случай спросили у армян, которые ждали, пока мы достанем печальный груз, что это за мужчина. Узнав о просьбе, они загалдели на просителя, судя по всему — с руганью. Нам по-русски объяснили — да он даже и не родственник. Здесь все стараются проявлять сочувствие друг к другу, но этот случай возмутил всех. День был хороший, холодный — мороз ощущался сразу, когда прекращаешь работу. Вода замерзла. Мы обвязали лица белыми лоскутами, пропитав их вонючим лосьоном. Женщину придавило дверью, и она лежала, подогнув колени, на животе. Когда тело очистили, Миша с кем-то вытащили ее под руки. Она была в шерстяной кофте и юбке, в общем, без видимых повреждений. Положили одеяло, перевернули на него лицом вверх — сразу резанул запах, даже сквозь наши лоскуты.
Нашей задачей стал поиск погибших, хотя мы летели сюда спасать живых. Кто теперь вспоминает о наших планах спускаться в провалы по веревкам, спускать раненых с верхних этажей зданий. Много разговоров о краш-синдроме. Это значит, что когда конечности долго сдавлены, лишены притока крови, то происходит омертвение тканей. Если человека вытащить из-под плиты, снять нагрузку, то кровь потечет в отдавленные органы и вернется в организм, зараженная продуктами распада. Человек, вроде бы уже спасенный из завалов, умрет от заражения крови. Надо сразу жгут накладывать. Это пока одни разговоры. Не на кого жгуты накладывать. Под завалами одни тела без жизни.
…В штабе сутолока. На диспетчеров кричат женщины в слезах, требуют технику. Нас и киевлян направили на крупный объект — Детский мир, где должно быть несколько сот человек. Ни Детский мир, ни школа N 16, о которой писали, ни чулочная фабрика работой не охвачены — темные безлюдные руины. Микрорайон крупноблочных домов московской серии весь в нагромождении руин, их освещают прожекторы. Работают солдаты. Дома, падая, валили друг друга. Запах слышен издали. Вообще запах начинает чудиться даже там, где его нет.
Все это будут сносить, даже то, что еще стоит. Штабеля гробов ждут. Звезды мерцают, холодно. Справа от дороги громоздится свалка обломков — сюда КамАЗы везут то, что осталось от домов. Отснял пленку слайдов. Армяне говорят, что погибших уже 120 тысяч.
14 декабря. Говорят, в Детском мире есть живые, да еще огромный цех чулочной фабрики. Оставили на доме пять человек, пошли. В Детском мире уже работают. Солдаты охраняют. Полазили по чулочной фабрике. Здесь начали работать альпинисты из Тольятти и Куйбышева. Они только приехали и кидают камни в кузова самосвалов. Под громадными обломками балок и оборудования осталось много тел. Некоторые из них видны сквозь каркасы и обломки стен. Валера стоит вдали, суетится, что-то доказывает, машет руками. Облазили доступные этажи конторы, комнаты переодевания. Шкафчики для одежды торчат наружу через проломы стен. Никого нет. Конкретной работы не видно. …Дом в девять этажей, осталось два-три этажа. Искала собака. Сначала сказали, что здесь есть живые. Вчера под завалом одну нашли, она сказала, что люди выбегали в подъезд. Двое французов с наушниками опускают в глубину развалин микрофоны на проводе. Все замирают и слушают развалины в надежде услышать живых — голоса, дыхание, стук сердца. Но слухачи сказали — никого, живых нет. Кто-то из москвичей упал со второго этажа. Была кровь, но жив. Приехали швейцарцы с овчарками. Те с умным видом понюхали, полазили и ничего не нашли. Живых здесь нет. Откопали одну пожилую женщину в куче обломков со стороны двора. Она выходила из погреба и оказалась вне контура дома.
Мужчина в черном пыльном пальто хо дит около нас:
— Вот здесь была кроватка. Мой ребенок, дочка, она плакала два дня, потом замолчала.
Но мы так и не нашли. Многое провалилось в подвал. …Дом был облицован сиреневым туфом, но стены из такого бетона, который пробивается двумя ударами лома. Цепляешь трос, кричишь “вира” — кран тащит, упирается, прогибается. Однако вскоре бетон плиты осыпается в песок как труха, слезает, как кожа со змеи, и наверх трос вытягивает пучок арматуры с обломками камня. Остальное — облако пыли, которое оседает на все и ждет наших носилок и тазов.
Мы просто устали… Респираторы хорошо бы. А лучше противогазы. Пыли много. Одни ищут родных. Другие собирают ковры, посуду. Вытаскивают полки с книгами. На соседнем доме откопали женщину и ребенка. Опять плач и горе, и женщины, готовые разорвать себя на части…
15 декабря. Даже небольшие толчки вроде прекратились. Вечером мы переехали в дом. Это клуб, рядом с которым стояли наши палатки. Есть калориферы, свет. Теплее, чем в палатках. По улицам загорелись фонари. Включили телевизор. Полчаса эфира — все об Армении. Ночью обещают мороз. Может, кто и выживет — в развалинах под землей должно быть теплее, чем снаружи.
Днем нашли ту девочку, которую искал отец. Миша сказал:
— Нашли не в той комнате, где искали. Сложенная, в углу. Красивая, как кукла. Отец рыдал. Нашли двух женщин — старую и молодую.
Ходят слухи о холере. Воду завозить перестали, говорят, что водопровод контролируют. Идет эвакуация. Милиционер сказал, что еще много нераскопанных домов с жителями. Но технику для разрушения уже свозят. На площади стоят мощные тракторы с клювами сзади. Вечером нашли инвалида. Наверное, первый мужчина. Так все женщины, больше пожилые, и дети. Это был день и это жилой дом. Взрослые на работе. Бабушки и дети дома.
16 декабря. Часть группы начала работать на улице Герцена. Здесь осталась одна женщина. Это мать седого, в очках, интеллигентного мужчины. Он стоял в стороне, ждал. Отца уже похоронил в Ереване. Могила открыта — они с матерью всю жизнь были вместе. Мы с Горюном разгребали то, что не зацепил ковш. В противогазе работать тяжело, стекла запотевают. Зато спокойно. Вдруг экскаваторщик вскрикнул, показывая на ковш:
— Нога, нога, — и бросился вон из кабины.
— Пойди отвлеки мужика, чтобы не видел, — прогнусил Шура сквозь противогаз и двинулся к ковшу, натягивая резиновые перчатки под рукавицы. Потом долго копали и разбирали плиты. Наконец извлекли, загрузили в гроб и отнесли к дороге. Отдали сыну. Седой дал бутылку — разведенный спирт. Выпили по сто грамм днем. И действительно расслабило.
Все. Этот объект закончен. Родные могут предать тела земле. Мы пошли переодеваться, мыть руки. Пошли по штабам — набрали бинтов, респираторов. Взяли аккумуляторные фонари, но не заряженные. Нет спирта. Красные уже в городе. Чиновники постепенно занимают свои места. Почти час ждали на ж/д вокзале окончания трепа с Москвой начальника штаба Армгосснаба. Чтобы получить закорючку на бумаге и пойти искать респираторы на складе ГО. Вокзал цел. Крепкое здание. Много людей на улицах. Пришла электричка из Еревана. Люди потянулись к домам. В штаб сначала не пробились — Рыжков проводил совещание. На площади красивые чистые иностранцы, смеясь, снимались на фоне развалин церкви. Может, они до этого и работали. Беззаботность неприятна. Хлеба здесь мы так и не дождались. Обратно нас с Шурой любезно довезли армяне, как всегда, когда узнают, что мы ищем тела. Вечером по ТВ сказали: дома — это самые сложные объекты. Ну да, это мы знаем. Нет старших, нет распределения техники — не дают копать в стороне от “своего” места.
17 декабря. Перешли на новый объект. Весь день разбирали огромный завал, который раньше был домом из 12 подъездов. Теперь среди массива развалин торчит только одна наклоненная секция с вывернутыми наружу квартирами. Дом по составу проще прежнего. Пианино нет, музыки нет. Книг меньше. Люди копают утварь, порой не дают работать. Успели залезть в подвал и достали пожилую женщину, чью-то жену. Муж дал вина и водки, совал деньги. Не взяли. Народ тащит свои матрацы — там у многих деньги. Как видит — не пускает технику. Старик не дал разрыть свою квартиру экскаватором — там жена и кто-то еще. Завтра разберем — посмотрим. Крановщик сегодня попался лихой — того и гляди зацепит балкой. Вчера неподалеку женщину вытащили живую, а жгут сразу на отдавленную ладонь не наложили. Сразу в больницу потащили, на радостях. Там она умерла. Краш-синдром. Синдром длительного раздавливания. У нас живых нет. На Ленинградян, 9 нашли 19 тел, а здесь, на Ширакаци — пока 7.

18 декабря. Воскресенье. Воскрес парень 16 лет, метрах в ста от дома на улице Ширакаци. За нашими прибежал армянин с выпученными глазами:
— Там живого нашли, спасать будете?
Извлекли этого юношу из небольшой ниши, где он просидел под плитой 11 дней. Первый вопрос: “Что отдавлено?” Оказалось, что ничего. Спасенного, который даже сам начал выбираться из темницы, сам закричал, когда к нему подошли раскопки, — счастливые родственники повели под руки к “скорой помощи”. Сергей сказал, армяне хвалят нас — когда мы приходим, у всех повышается настроение.
До обеда продолжали разбор развалин. Нам сказали, что это были два дома по улице Герцена, 1/1 и 1/2. Ближний к улице, говорят, держался долго, потом его свалил соседний. Спасенный показал, что есть надежда, надо работать. Перед самым обедом показалось тело. Это одновременно жена, двоюродная сестра, дочь — много родственников. Долго обкапывали кайлом и лопатой. Вытащили без особых повреждений — женщину зажало где-то у лифта. Гробов здесь не хватает. Их приносят и привозят откуда-то — простые и обитые красной парчой. Утром я ходил к милиции и военным, чтобы вызвали спецмашину и вывезли вчерашний гроб. К обеду он исчез.
Пришли к трем часам. Договорились о дисковых пилах. Да, это нам нужно. На новом объекте скрученная арматура — главная проблема. Металл диаметром в тридцать миллиметров не разогнешь. Только пилить алмазным диском или газорезкой.
По программе “Время” Рыжков дал задание — убрать тела не за 20 дней, а за 5 дней. Наверное, это и наш срок. Хотя два спелеолога-альпиниста сказали, что эвакуируют всех завтра-послезавтра.
19 декабря. Наши развалины — длинная груда плит с торчащей наклонной башней. На ней кучки и группы людей — кто лопатой и ломом, а кто ковыряет свои вещи. Кто просто стоит, склонившись. Над горой мусора, которая была жильем, грустно склонились стрелы кранов, жалостно тянутся к ней шеи экскаваторов. Работа пошла быстрее. Начался снегопад. Снег покрыл улицы, развалины, дома и продолжает тихо падать. Чалили, тащили, раскапывали. Разобрали целую нишу под плитой. Потом заработал ковш, а мы ушли обедать. После обеда ветер резко усилился. Пошел снег. Почти до темноты разбирали показавшееся тело. Плиты, глыбы, лопаты, ломы. Ковш отгребал очень аккуратно. Миша пришел с пилой и долго не мог ее завести. Подошли Сергей с Андреем. Они уже достали лейтенанта с ребенком на руках, а мы все возились. Опять экскаватор стал отгребать обломки с почти слоновой нежностью, не задевая останков.
Кажется, 21 декабря. По слухам, сегодня мы работаем последний день. Завтра поисковые работы заканчиваются, и в дело вступает техника. На этом объекте нас замучила арматура. Ребристые прутья, в два пальца толщиной, которые пронизывали бетонные плиты, придавая прочность, скручены в замысловатые узлы. Теперь арматура цементирует развалины, и вся разборка упирается в газорезчика. Парень с маской, баллонами и шлангами нарасхват. Он не выпускает свой огненный инструмент из рук. У нас очередная проблема, и я пробираюсь к нему по плитам и кухонным ящикам.
— Резчик, помоги вот здесь пару прутьев разрезать. Слушай, как тебя зовут, а то как-то неудобно все звать — резчик да резчик.
— А-а, какая разница — устало отмахивается он. — Зови, как хочешь. Вчера вот Витьком звали.
Армяне и армянки, все в черном одеянии, застегнутые наглухо, стояли группами у развалин или на развалинах. Они стояли с утра до вечера, почти не шевелясь. Мы за две недели уже привыкли к их остолбенелым позам. Они начинали двигаться только тогда, когда откапывали их родственников или если среди руин показывались остатки их бывшего жилья. Тогда начинались слезы и причитания. Однажды я спросил у крепкого мужчины:
— Ну что ты все стоишь? Помогал бы разбирать, дело быстрее бы пошло.
— Я стою на руинах моего дома, — ответил он и не двинулся с места.
Больше я никому ничего не говорил. Еще не известно, что бы я сам делал на его месте. Не дай бог, конечно. Майор-армянин, осунувшееся лицо, обросшее седой щетиной, запыленная шинель, снова просит нас найти внука и бабушку. Глаза его давно выплаканы, он пытается помогать нам. В первой половине дня удается разобрать несколько квартир, но никого нет. Зато нашли ящик шампанского, совершенно целый. Солнечно, но морозно. Холодное шампанское на морозе, но, в общем, ничего.
После обеда я натянул пыльный комбинезон, сумку с противогазом, взял лишнюю пару брезентовых рукавиц и резиновых перчаток, сунул в карман несколько пузырьков с антисептиком и пошел на развалины. На улице ко мне подошел армянин средних лет:
— Друг, брат, подожди, здравствуй.
— Здравствуй, дорогой, — ответил я и подумал: “Сейчас о чем-то попросит”.
— Помоги, — подтвердил он мои мысли, — надо вещи снять с седьмого этажа. Зима ведь, нам носить нечего, все теплые вещи там остались.
— Стадион знаешь? Там штаб альпинистов. У них есть специальные бригады, кто вещи снимает. А мы работаем до темноты. В темноте в дома входить — сам знаешь — могут и застрелить.
— А мне там точно помогут?
— Думаю, помогут. А там — Аллах его знает.
Он насупился и внимательно посмотрел на меня. Сказал коротко:
— Нет Аллаха.
— Прости, забыл, что мы с тобой православные христиане. Бог его знает.
Он еще внимательнее посмотрел на меня и сказал:
— Нет Бога.
— Разве? — удивился я. Хотя посмотришь вокруг, что творится — может, ты и прав.
Мы пожали друг другу руки и разошлись с полным пониманием. Каждый по своему делу.
22 декабря. Мы летим домой. Город сверху снять не удалось — самолет сделал крутой вираж. Зато перед нами во всей красе встал Арагац, а вдали, на самом горизонте — Большой Арарат.
Мы летели спасать живых, но за две недели нашли только одного чуть живого парня 16 лет — он просидел более десяти дней под плитой. Это оказался чуть ли не последний, которого нашли живым.

Евгений БУЯНОВ

“Стихия не пощадила никого…”

Из известных мне ленинградских спасотрядов, состоявших из туристов и альпинистов, в Ленинакане наш был первым. Имелись и другие отряды из Ленинграда, но некоторые попали в Спитак, в Кировакан… Отряд наш из 57 человек был “солянкой” — около десятка альпинистов-разрядников, туристы-спелеологи (человек 5-6), которые, как мне показалось, были людьми, наиболее приспособленными для передвижения во внутренних полостях. Правда, оказалось, что сами полости эти встречаются достаточно редко. Значительную часть, более 20 человек, составляли горные туристы. Летели в неизвестность, в ночь. Ту-154В был загружен медикаментами и нашими рюкзаками…
Темные дома и руины домов были освещены местами только фарами, прожекторами работающих машин и кострами на тротуарах, у которых грелись люди. Автобусы медленно пробирались по центральным магистралям среди опустевших домов с черными глазницами окон. Движение по проезжим улицам было медленным, но весьма напряженным, несмотря на позднее время.
Штабеля гробов — черных и красных — были сложены на крупных перекрестках, площадях и у некоторых домов. В окне автобуса промелькнул небольшой отряд спасателей, явно иностранцев, в комбинезонах со светоотражательными нашивками. Чувствовался какой-то специфичный сладковато-кислый запах, перемешанный с гарью костров и немного отдающий гнилью — то ли от куч отбросов на улицах и неубранных помоек, то ли, думалось, от гниющих под руинами трупов… Танки на перекрестках улиц с нарядами автоматчиков — импровизированные блокпосты…
Местами в руины вгрызались ножи бульдозеров и ковши экскаваторов, но делалось это на свежих раскопах достаточно осторожно, иначе можно было убить или покалечить еще живых людей, лежащих в завалах. Внутреннее чувство подсказывало, что в этих кучах мусора мало кому удалось уцелеть… Но все равно надо искать не жалея сил.

***
В первый день работали на развалинах “нового” радиозавода. Мы вскрыли часть завала, но никого не нашли и на следующий день перешли на другие объекты. В конце дня было решено переместить наш лагерь в пригородный район — в Ахурян. Утром зашли на комбинат железобетонных изделий, где нам свободно на выбор выдали спецодежду и обувь: рабочие робы, ботинки, резиновые перчатки для переноски погибших, респираторы. Все это очень помогло. В частности, работать значительную часть времени приходилось в респираторах — по развалинам бродили облака пыли. Поначалу было очень неприятно — дышать тяжелее, пот течет по лицу. Но потом привыкли, и о респираторе вспоминали по окончании работы, когда его надо снять.
Начали раскоп жилых домов на окраине Ахуряна. Первую погибшую — семнадцатилетнюю девушку — откопали в руинах жилого дома по просьбе ее отца, указавшего примерное место гибели. Сначала появилась кисть руки, потом осторожно освободили полностью из кучи песка и мелких обломков, в которую ее буквально запрессовало. Жаль было и ее, и отца, убитого горем. По словам ребят, эта дочь была третьей и последней, которую он откопал в руинах…
Следующей достали девочку-младенца в возрасте 8-9 месяцев. Для этого взобрались по фасаду разрушенного дома, сбросили вниз целый цветной телевизор и несколько деревянных брусьев, обнаружили раздавленную детскую кроватку. Удалось подлезть и достать младенца, завернутого в одеяло. Малышка была как деревянная куколка со стеклянными глазами, маленькая, красивая, мертвая. В ее глазах застыла детская чистота непонимания. В них не было ни муки, ни вопроса. Как сказали местные, мать девочки находилась в больнице в тяжелом состоянии и никто не помог ребенку, плачущему в развалинах. Эту девочку мы могли бы спасти, если бы приехали на 3-4 дня раньше.
Третий день начали в центре Ленинакана раскопом разрушенного дома прямо напротив развалин храма. Подозревали, что под завалом есть люди. Вскрыли его с одного края до подвального помещения, но никого не нашли. Наш переводчик привлек в помощь группу спасателей-австрийцев, имевших специальные приборы для прослушивания завалов. Они регистрировали живых по стуку сердца. Для прослушивания пришлось перекрыть движение по прилегающей улице и отойти от завала всем, кто не работал с приборами: помешать могли даже легкие шаги по мостовой. Остановили даже бронетранспортер, в котором везли в банк 20 млн рублей, — огромные по тем временам деньги. Это запомнилось как забавный эпизод. Прослушивание не дало результата: в завале, похоже, никого не было. По крайней мере не было живых. Офицер-австриец внимательно осмотрел здание и объяснил, что состояние стен внушает серьезные опасения. Они могут обрушиться в любой момент. Поэтому работы на завале он рекомендовал прекратить. Наш переводчик уверенно переводил его фразы. Мы вняли предупреждению, решив работы здесь закончить.
Собрали инструменты, прошли за храм, на площадь Ленина. На площади удалось моментально “мобилизовать” мощный автокран — его подкатили задом по узкой улочке. Работать пришлось на полном выносе выдвинутой стрелы маятниковыми усилиями назад и вбок. Скоро стемнело, разборка шла под светом прожектора стрелы крана. Снимали плиты, вырывали балки, отбрасывали в сторону мусор. Через несколько часов работы завал удалось вскрыть и добраться до погибших. Их оказалось трое: два мужчины и одна женщина, все в возрасте 50-60 лет. Лежали в ряд, в одну сторону, женщина в центре, в красном домашнем халате. Запомнились глаза этой армянки — они были как живые. Когда ее повернули лицом вверх, на нем лежало тенью выражение предсмертного ужаса, охватившего эту женщину. Второй — высокий стройный мужчина в рабочей одежде. Третий был одет по-домашнему. Видимо, зашел к приятелям или родственникам, и их накрыло вместе…
…Мы опять сменили объект, перейдя на большой завал из двух или трех точечных девятиэтажек на улице Ширакаци, 78. Они упали друг на друга, как костяшки домино. Мы начали внедряться в завал на свободном месте — там, где сверху, как обломки “этажерки”, торчали стены и ребра остова одного из рухнувших домов. Экскаваторы и бульдозеры вгрызались в завал с боков. Бетон крупных балок дробили отбойным молотком, а толстую стальную арматуру перерезали дисковой пилой. Мы раскопали “этажерку” изнутри и постепенно разобрали ее, разрушили с помощью строительных машин. Сразу ее обрушить было нельзя: в завале могли еще находиться живые люди, да и непросто это было сделать…
Живую пожилую женщину удалось извлечь из завала соседней с нами бригаде, работавшей рядом с “этажеркой”. До женщины не сразу добрались, потребовалось прокопать внутренний ход. Она лежала в окружении пяти или шести погибших. Наконец ее извлекли и на носилках отнесли в машину “скорой помощи”. Потом мне ребята сказали, что ее спасти не удалось. Хотелось бы верить, что это не так…
Прокопав в своем месте до уровня пола, мы сместились и начали разборку рядом, на возвышении. По словам местного парня, где-то здесь должна была лежать его погибшая сестра с маленькой дочкой. Нам удалось их быстро найти под грудой хлама. Внешне у них не было никаких повреждений. Они лежали обнявшись: ребенок искал защиты у мамы. Погибли вместе и, вероятно, сразу, без мучений, в результате удара сверху. Мы так и положили их в гроб вдвоем, не разнимая…