Послесловие

“Лежишь себе в государстве под названием Арцах”

Эдуард Лимонов хотел быть похороненным в карабахской земле

17 марта в возрасте 77 лет умер известный российский писатель, публицист и политик Эдуард Лимонов, автор романов «Это я, Эдичка!», «Дневник неудачника», рассказов, статей. В 1974 году Лимонов эмигрировал в США, заочно был лишен гражданства. Для эмигрантской прессы писал статьи, разоблачающие капитализм с тоталитаризмом. Позже перебрался во Францию, в 1990 вернулся в Россию и занялся оппозиционной политической деятельностью. Одним из последних произведений писателя стал публицистический роман «Монголия», где также нашли место живые очерки о Карабахе-Арцахе. «Свела меня судьба с Карабахом и вообще с армянами. Древние какие они оказались!» — пишет Лимонов в характерной своей манере. После одной из поездок в Арцах Лимонов в своем блоге написал о желании быть похороненным там: «Лежишь себе в государстве под названием Арцах, а там героические горные армяне вооруженные мимо по тропинкам ходят». Исполнят ли его желание? Ниже публикуем отрывки из карабахских очерков.

«Мы убедились, что это Италия. Сицилия какая-нибудь»

Я хотел посмотреть, как живут в деревне.
Едем в деревню. Навстречу иранские фуры с жёлтыми номерами. Спрашиваю, что везут в Карабах иранские фуры. Ответ: «Всё!»
Мы быстро примчались в деревню, где живут родственники Альберта, нашего сопровождающего по Карабаху. 25 километров от столицы Степанакерта. У самого въезда, под навесом вокруг стола деревенские корявые, лихо закрученные, как фруктовые деревья, старики играют в игру, близкую к домино.
И мы убедились, что это Италия. Сицилия какая-нибудь.
Вначале заходим в школу. Школой долгое время руководил отец Альберта – он на стене в виде барельефа. Чисто и прохладно, в одном из классов, в четвёртом, на стене герб Российской Федерации. И, чтоб ученики не ошиблись, поверх написано по-русски: «Герб Российской Федерации». В кабинете литературы целый сонм портретов русских писателей. Самый крупный и висит выше всех – портрет Лермонтова, нашего русского кавказца.
В вестибюле же школы двенадцать фотографий погибших за свободу Карабаха учеников. Для сельской школы – немало. Вчера в русской школе имени Грибоедова в Степанакерте мы насчитали погибших под сотню, но там же столица.
Директор (рука крепкая – у всех карабахцев крепкие руки, кстати) жалуется, что детей мало. Во втором классе всего семь человек – на 150 семей, живущих в деревне. Традиционный кофе у директора. Потом едем к племяннику Альберта.
Из узюсенького ущелья выходит старик с осликом. На ослике навьючено чёрт знает сколько дров. За осликом идёт старый, узловатый, как местные деревья, мужик. Мышцы – такое впечатление, что кручены-перекручены. В одной руке у этого «сицилийца» бензопила с оранжевой рукоятью, а в другой – топор. Обухом топора он ударяет осла по заднице. На наш вопрос, не больно ли ослу, мужик пожимает плечами: «Иначе осёл не пойдёт, упрямый».
Входим в узкий дворик, а там полно железа – ну, как у русских мужиков: спинки кровати, ржавая арматура… Короче, всё железо, что может пригодиться в хозяйстве, а может и никогда не пригодиться. Места во дворике крошечно мало. Различаем, что есть слива, посадки картофеля, помидоры, айва, немного винограда. По крутой, стремительной лестнице поднимаемся на второй этаж. Там открытая летняя кухня, она же столовая и зала. Одна сторона залы завешена колышущимся под горячим ветром синим пластиком. Родственник Альберта (племянник) – молодой, высокий, крупнокалиберный мужчина. Такой армянский медведь. Его жена месит тесто на столе в центре залы. Бабушка как две капли воды сицилийка: вся в чёрном, сидит на стуле у стены. Чёрное платье, чёрные чулки, тапочки, вся сморщенная. Трое мальчиков носятся по зале, все черноглазые. Пять, семь и двенадцать лет.
Мать семьи готовит нам лепёшки с мелко рубленной зеленью: женгялоб хат называются (надеюсь, я их не исказил).
Племянник Альберта зарезал ради нас петуха. Петуха сварили и племянник его разрезал. Ещё он порезал сыр и принёс слабого белого вина. Потом пили чай с айвовым вареньем. Фотографировались с детьми и племянником. Ну и разговаривали. Когда был совхоз, то давали зерно. Нет, не муку – зерно, мололи сами. Крупы давали. А вообще-то у них всё есть, вот с работой плохо, нет работы.
Ощущение, что это Италия, тотальное, полное.
Карабахцы в сравнении с равнинными армянскими армянами – такие, на мой взгляд, воинственные горцы. То есть карабахцы – это как бы армяне в квадрате. И доминируют над армянскими армянами – те более оевропеены, так, что ли.
Едем обратно. Едем мимо просто совсем древних церквей, восстанавливаемых одна за другой. Много развалин, которые быстро становятся дряхлыми, как Колизей. Вокруг растут кусты роз, везде яркие бутоны гранатов. И иранские фуры туда-сюда, туда-сюда.

Что человеку еще нужно?

…Пресный хлеб я очень жалую. Тонкий лаваш, не думайте, что стал любить, после того как побывал в Карабахе. На самом деле всегда лаваш тандырный мне по вкусу подходил, он оживляет и тело, и разум. Я порой налью себе дешёвенького вина вечером и сижу лаваш хряпаю. Иногда мелкий лепесток масла на лаваш размажу. А он такой закопчённый, как папирус сложенный. Ум-ммм! Как хорошо. Или как обёрточная бумага сложенный.
Вот в Карабахе в деревне Атхашен я видел, как семья приспособила газовую плиту под печь для выпечки лаваша с зеленью. Положили на две горящие горелки выпуклую дном кверху сковороду что ли, на неё, раскалённую, кладут своё тонкое тесто. Мать семьи тут же на столе вся в муке орудует, тесто изготовляет.
Бабушка вся в чёрном, даже чулки чёрные, как в Сицилии, сидит глазами зыркает, улыбается. Всё у неё хорошо, внуки бегают, гости вот приехали, сын – дородный мужчина с животом, курицу вот для гостей сварили. Сыр домашний режут. Солнце над горами.
Что человеку ещё нужно..?

“Признаем Карабах и будем жить-поживать…”

Утром меня принял министр обороны. Высокий, седой, улыбается, рука крепкая. Кофе напоил. Зовут Леван. И через несколько часов мы попали к посту №20 в Седьмом укрепрайоне, откуда сквозь амбразуру укрепления увидели село Гюлистан, его немногие из самих карабахцев в последние два десятка лет видели, так нам сказали. Армян оттуда изгнали, лежит село в зелени внизу, ждёт освобождения.
Ехать туда довольно далеко, мимо тысяч карабахских бабочек, миллионов кустов и карабахских деревьев, после миллионов камней, после сотен поворотов дороги. То слева обрыв, то синяя гора с тучами, лежащими, зацепившись за гребни.
Военные с широкими спинами, – водитель в форме, и подполковник Армен (у Армена две чёрные звезды на петлицах) – впереди, мы, трое, на заднем сиденье.
Армия, – она же и погранвойска, оказала нам доверие, – пустили на свою территорию. Приехали вначале в штаб укрепрайона, там полковник – глыба, по имени Каро, вдоль плаца похаживал, молчаливый, с двухдневной щетиной. Похожий на древний камень полковник. Нам сказали, что за апрельские события (2016-й, когда азербайджанская армия в Карабах полезла) полковник был награждён крестом республики.
Приветствия, то да сё, едва в его кабинете присели, губы в кофе макнули, и уже ехать на позиции.
Земля как рай, так всё заросло крепкими растениями, что от дороги ну пару метров пройдёшь, и застрял навсегда.
Село Гюлистан – место легендарное. Здесь в 1813 году в октябре заключён был Гюлистанский договор, по которому Персия передала эти земли навечно, часть современного Азербайджана в том числе и ханство Карабахское (а ещё Бакинское ханство перешло, кстати сказать) знаете кому? Нам, русским, России. Сказано было, что договор заключён «в урочище Гюлистан, при речке Зейве». И вот мы стоим над этим селом, разглядывая его сквозь амбразуру укрепления. Об этом историческом договоре мир предпочёл забыть, хотя на эти земли прав у нас не меньше, чем на Курильские, скажем, острова, а больше. Проверьте, если хотите, по Интернету.
Мы вообще скромная страна Россия. Нет чтобы крикнуть Азербайджану: «Пшли вон, вон отсюда, мы вот подарим эти земли независимому Карабаху, это же их земля!», а мы молчим в тряпочку.
Солдаты все молоденькие, стоят со своими примкнутыми к автоматам штыками и вежливо на нас поглядывают. Вдоль выходящей на Гюлистан укрепстены и тянутся все карабахские посты, а номера на консервных банках выписаны.
Ну конечно же, армия от нас всё же прикрыла армейскими попонками свои миномёты и пулемёты. Но стоят ребята юные и безусые, только сержант 23 года служит, да офицеры.
Карабах, – советую об этом задуматься, на эту тему – самая крайняя христианская земля в этой части планеты. На них тяжесть лежит. Карабах граничит с юга и юго-востока с Ираном и Турцией и Азербайджаном. В атмосфере всё свирепеющего, ревущего радикального ислама нам бы нужно заботиться от этих землях особенно. А мы?
Вот славянская Черногория вступила в НАТО. Мы почему-то верили, что это славянское сербское государство всегда будет «за нас», «с нами», а они запросто наплевали нам в души.
Карабахские армяне, даже в мельчайших сельских школах которых (поверьте, я сам видел) висит герб Российской Федерации, а в кабинетах по литературе – портреты русских писателей во главе с Лермонтовым, нужнее нам сейчас, чем все выхвалявшиеся доселе своей приверженностью к России «черногории», вместе взятые.
Братья по вере, может быть, не меньше, а больше нам братья, чем братья по крови. Земля средневековых христианских монастырей заслуживает внимания и поддержки. Не надо быть идиотами, мы долгое время ими были.
Признаем Карабах и будем жить-поживать и добра наживать, и прямо в Иран ездить (там ненавидимые джихадистами халифата шииты живут, так и снуют иранские фуры с жёлтыми номерами по горным дорогам туда-сюда). Нужно поддерживать тех, кому, кроме как к нам, податься некуда. А с Карабахом это именно тот случай. У них только 160 тысяч населения. Но зато какого качественного! Горные армяне самого воинственного духа. Берём в друзья и в союзники. У нас же там никого, кроме них, нет.

“Думаю, многие капли крови также впитались в эти карабахские храмы”

В Республике Нагорный Карабах, она же Арцах, я попадал в старые церкви очень много раз. У меня нет желания здесь перечислять все эти церкви, демонстрируя эрудицию. Память у меня стала никудышная, дерьмовая, а хвалиться выписками из Википедии тут не стану.
Я тут прежде всего подчеркну температуры. Прохладно или даже холодно. Это поскольку камень так делает. А ещё подчеркну запах. Такой запах глубин земли, – опять же запах камня, сырой такой запах прохладной вечности. Ну не могил, но запах фамильных склепов. То есть обиходный запах долгого времени. Столетий, а то и тысячелетий.
Думаю, многие капли крови также впитались в эти карабахские храмы, где совершались и всевозможные злодеяния. В храме Дадиванк, фактически вырубленном в склоне горы (к храму ведёт нелёгкая дорога, на которой, видимо, было более или менее удобно останавливать неприятеля, а в кельи монахов в скалах можно было подняться только по верёвочным лестницам) – к нам вдруг пришёл очень высокий красивый и сильный священник в чёрном одеянии до земли. Когда я, указав на фрагменты древней фрески, произнес: «Побивание камнями Святого Стефана!», священник подтвердил мои знания с уважением и мы вместе предположили, кто из окружавших Святого Стефана фигур апостол Павел. Всегда хорошо найти в окружающих знающего брата.
Колонны у входа в скальный храм были столь широки, что не хватило бы и троих человек, чтоб их охватить. Священник-армянин был красив и благороден, как древний римлянин. Карабахские камни имели серьёзный запах вечности.
Снаружи стояла тяжелейшая горная жара. Я подумал, что я бы тут жил и умер с удовольствием.
Я – человек, назначавший любовные свидания в церкви Сент-Жермен де Прэ, на бульваре Сент-Жермен в Париже, человек, ездивший в «Волге» прогуливаться в Свято-Андрониковский монастырь в Москве (рядом – здание Лефортовского суда, – место моих мук, в 2001–2002-ом меня возили в этот суд не раз), человек, спускавшийся у Адриатики с сербскими военными в катакомбную церковь, где несколько раз проповедовал Святой Пётр, высаживаясь с корабля из Италии. Такой человек, я наиболее был затронут вот той старой церковной норой, где на уцелевшей фреске Святой Стефан побивается камнями. И где Алый апостол Павел вытаращил на Стефана глаза.