“Обезоружен тобой, пришел я…”

В связи с трехсотлетием поэта и музыканта этот год объявлен Годом Саят-Новы, оставившего огромный след в многовековой истории армянской культуры. Его творчеством, бессмертной любовной лирикой были увлечены и восторгались поэты XX века, среди которых и Аветик Исаакян, одним из первых оценивший творчество автора, проложившего “золотой мост” между средневековой армянской поэзией и поэзией новых времен… О месте Саят-Новы (на снимке: малоизвестный рисунок М.Сарьяна) в духовном мире Варпета рассказывает доктор филологии Авик ИСААКЯН, которого редакция благодарит за предоставление эксклюзивного материала, а заодно и поздравляет с присуждением золотой медали Фритьофа Нансена.

Аветик Исаакян всю жизнь питал к Саят-Нове доходившую до поклонения любовь. Саят-Нова — неповторимый лирик, чрезвычайно эмоциональный и искренний, в высшей степени человечный, открывший на закате средневековья новую страницу, новую эпоху в истории армянской поэзии. Его лирический герой, то есть сам Саят-Нова — личность и поэт, рассматривался и воспринимался Исаакяном как центральная фигура армянской поэзии нового времени, своим творчеством открывшем новую эпоху. Пройдет время, и Исаакян и Туманян станут его последователями. В лице Саят-Новы Исаакян нашел в предшествовавшей истории поэзии того армянского лирика, человеческий образ которого был особенно близок ему, и не только ему, но и Ованесу Туманяну, всем “сыновьям” первого Армянского литературного объединения — “Вернатун”, действующего в Тифлисе в начале XX века.
В своих мемуарах “Ованес Туманян” Исаакян, вспоминая незабываемые творческие вечера в “Вернатуне” в 1900-1909 гг. в тифлисском доме Туманяна, пишет: “Саят-Нова был нашим общим любимцем, которого мы возвысили до ранга гениев, поклонялись ему, на всех наших пирах пели его почти забытые песни. Мы можем гордиться, что воскресили его, распространили его песни и подняли его славу”. Несомненно, они имели под рукой изданный еще в 1852 г. в Москве первый сборник Саят-Новы (составитель и редактор Геворг Ахвердян), состоявший из 46 песен.
Определенно если бы вернатунцы не сделали ничего, кроме возрождения творчества Саят-Новы, а также пропаганды его имени среди кавказских народов, то имена “вернатунцев” следовало бы произносить с благодарностью. Саят-Нова стал автором, который проложил “золотой мост” между армянской средневековой поэзией и творчеством поэтов нового времени.
До последнего времени считалось, что в наследии Аветика Исаакяна нет стихотворения, посвященного Саят-Нове. Но это не так. Составляя академический том неизданных стихотворений Исаакяна и скрупулезно исследуя его тетради со стихотворениями 1899 года, мы нашли черновик оды, посвященный Саят-Нове. Конечно, это первичный вариант, который, по всей вероятности, поэт должен был еще дополнительно отредактировать. Тем не менее перед нами ранее не известное стихотворение Исаакяна, воспевающее имя Саят-Новы.
Саят-Нова, Саят-Нова,
Ты не умер, Саят-Нова:
Ты живешь в душе моей,
Ты поешь в сердце моем, —
Ты не умер, Саят-Нова.
Твой чудный голос вечно слышу,
Из глубины сердца он звучит,
Весь дольний мир тобою полон,
Песни твои у всех на устах.
И сердце мое, как и твое,
Ранено, Саят-Нова…
(Подстрочный перевод)
Это произведение 24-летнего Исаакяна отличается своей непосредственностью и глубоким лиризмом. Это скорее поэтический экспромт, слово, идущее от сердца и адресованное гениальному ашугу.
Поэт счел это стихотворение незавершенным и при жизни его не издал, и оно так и осталось среди его неопубликованных работ.
В 1945 году, спустя 45 лет после создания оды, посвященной Саят-Нове. Исаакян попытался передать свое видение сложного и загадочного образа Саят-Новы. Высокое поэтическое вдохновение подвигло поэта на создание блестящего эссе — “Бессмертный Саят-Нова” (1945).
В критическом наследии и в воспоминаниях Исаакяна мы не найдем ни одного произведения, посвященного армянскому или зарубежному автору, написанного в схожем стиле, в схожем ракурсе. Писательское мастерство слилось с поэтическим вдохновением, и в результате получилось уникальное поэтическое эссе. В сочинении Исаакяна чувствуется дыхание Нового Века и стремление разгадки загадочной личности Саят-Новы. Эссе свободно от принятых канонов писания портретов известных людей. Здесь в первую очередь отражено восприятие автора, стремление понять, постичь образ Саят-Новы.
“Глаза синие, подобно небу Армении, извечно синие, глубокие и чистые, как море… Нет, черные и глубокие, как горе, добрые и печальные глаза — прекрасная гармония, безмерно приумноженная мудростью, поэтичностью”.
На разных этапах своего творчества Саят-Нова представляется Исаакяну в разных ипостасях своей жизни: “Кому подобен он? Верховному гусану Гохтана или Наапету Кучаку…”
То он видится Исаакяну в образе юного ткача с челноком в руке, печальный взгляд которого “витает в далях”.
То он видится в изысканных одеяниях, в окружении красавиц, с перламутровой кяманчой в руке — поет и играет”, и даже “птицы в саду умолкли, не щебечут, слушая его…”
То — седым и старым, с посохом странника в руке, в монашеском одеянии, поднимающимся на склоны Ахпата…
Вот как мудро передается образ великого гусана: “Его мистический взгляд видит бездны и тайны мира, природы, космоса, людей — и в круговороте этого мира, видит и свою смерть — кончину мученика…” Незаметно и непосредственно переходит Исаакян от описания внешнего облика к раскрытию духовного мира Саят-Новы, “всегда готового в этом злобном мире к противоборству за свою веру, за свои идеи, за свой идеал, с постоянной готовностью отдать жизнь за эти святыни”.
Исаакян представляет цельный образ героя не хронологически, а фрагментарно: его характерные черты, его жизнь и дела. “Я вижу Саят-Нову — бодрым, отважным смельчаком, на площади, среди огромной толпы, уповающим на свой дар, состязающийся со знаменитыми ашугами… своим чудотворным оружием — кяманчой, и побеждающим — соперников-ашугов… И подобно Меджнуну, безумный от любви, он беспрестанно скитается, нигде не находя покоя. Сгорая от переживаний…”
Эссе Исаакяна можно считать предвестником фильма Сергея Параджанова “Цвет граната”, снятого спустя 30 лет. Великий кинорежиссер пошел не по стандартному пути создания историко-биографических фильмов, а воплотил свое видение Саят-Новы, воссоздав образный мир, поэтику, мелодии, творчество Саят-Новы. В киноискусстве есть понятие “контрапункт”, вот и эссе Исаакяна, если так можно выразиться, своеобразный “контрапункт” кинофильма Параджанова.
Даже не важно, читал ли Параджанов произведение Исаакяна, важно лишь то, что оба мастера созвучно, адекватно воспринимают Саят-Нову и в соответствии со своим видением стремятся воссоздать его сложный, загадочно-сказочный образ.
Один из ракурсов эссе Исаакяна — это то, что поэт в какой-то мере пытается отождествить образ Саят-Новы со своим образом. Он пишет: “Любовь, смерть, мечта, желания, скорбь, грусть, космическая скорбь, восточные мелодии, прошедшие через горнило армянской культуры, стиля… Восток в армянском преломлении… Его сложная и совершенная метрика, музыкальность, лиризм, лирическая философия или философская лирика… Отождествляя себя с ним, чувствуя его, мне кажется, что и я иду его путем, и что я судьбою связан с ним. Учусь у него, коленопреклоненно читаю написанные гусиным пером его строки:
Уйду, но в мире с того дня
И волос не убудет все же…
Не дерзну сказать ему, что “Варпет, я хотел бы, чтобы ты так написал: “Уйду, но в Мире с того дня, лишь буду я…”
В Габаш, к арабам, к индам
Прах Саят-Новы
Ссылать зачем?…
Исаакян в творчестве гениального ашуга XVIII века чувствует созвучные его поэзии элементы, символы, образы: “В песнях Саят-Новы вижу караваны, идущие из дальних стран, из Индии и Китая, нагруженные дорогими украшениями — шелками, атласом, благовонными маслами, ладаном Аравии, пряностями… Слышу звон колокольчиков…” Исаакян признается: “До сих пор я очарован им, и невозможно уйти от его колдовских чар…”
Несомненно, внимательный исследователь может найти немало творческих связей между песнями Саят-Новы и стихотворениями Исаакяна. Ограничимся лишь одним примером. В стихотворении Исаакяна “Яр, очи твои подобны вспыхнувшему от солнечного луча морю…” (1906) есть строки:
…Распущены шелковые волосы твои, колышутся, навевают  прохладу
Взор твой одаряет бедного пленника — словно прозрачной небес  синевой,
Сердце сжигаешь нежным дыханием — словно пламенем  неугасимым.
Яр, коль умру у ног твоих — то трон шахиншаха для меня,
Подол твой коснется могилы моей — вожделенное счастье для  меня,
Слезы прольешь надо мною, они — бессмертное зелье для меня
Сердце мое вновь забурлит, забушует,
Как волны Индийского моря…
(Подстрочный перевод)
Эта лирическая жемчужина созвучна двум стихотворениям Саят-Новы “Обезоружен тобой, пришел я…” и “Яр, врата гибели не для тебя…” Да и другие стихотворения Исаакяна перекликаются с прекрасными строчками Саят-Новы. Волшебным светом великого ашуга озарена вся армянская поэзия XIX-XX веков, и в том числе лирика Аветика Исаакяна.