Երթալը ճի՞շտ է

Лос-Анджелес: армянский пикет у турецкого консульства

«Не пора ли свалить?..»

Вчера известному литературоведу, доктору филологических наук Авику ИСААКЯНУ исполнилось 75 лет. Много лет он углубленно занимается исследованием творчества своего великого деда Аветика Исаакяна – Варпета. Исаакян-младший имеет немало наград, на днях был удостоен медали Мовсес Хоренаци за литературную и культурную деятельность и, конечно, в связи с юбилеем. Авик Исаакян также известен как автор интереснейших воспоминаний и эссе, многие из которых публиковались в «НВ». Благодаря его цепкой и фотографической памяти зафиксированы многие факты и события недавней армянской истории. «НВ» поздравляет Авика Исаакяна с веховой датой, желает новых воспоминаний, которых, думается, еще немало. Предлагаем отрывки из эссе «Ерталэ чишт э…», в котором Исаакян рассказывает об американской диаспоре и судьбах тамошних соотечественников и ахпаров-репатриантов. Размышления автора актуальны для армянского мира, но вот на вопрос, вынесенный в заголовок, автор не дает однозначного ответа… Кроме этого публикуем несколько новых миниатюрных мимолетных эссе от Авика Исаакяна.

Непереводимая фраза

Того, кто придумал и впервые произнес эту сакраментальную фразу — «Ерталэ чишт э…» («Не пора ли свалить?..») — следовало бы или в тюрьму засадить, или дать ему Нобелевскую премию. Фраза почти непереводима. То ли она настолько наша армянская (ахпарская), что на другом языке читатель не поймет ее подлинный смысл, то ли вопрос из этих двух слов так глубоко врезался в наше сознание, что мы не можем дать однозначного ответа и сейчас без горького укора. А ведь идея всегда таится в нюансах.
Когда и, главное, где она впервые была произнесена? — в одной из ювелирных мастерских на улице Абовяна или в ателье мод на Маркса? А может, на рынке Шилачи из уст торговцев нелегальной домашней бастурмой? Нельзя исключить, что ее на бегу в сердцах выпалил один из официантов ресторана «Армения»… хотя возможно, кто-то так, между прочим, обронил эту фразу в трамвае в Малатии… в конце концов, это вполне могло произойти и в районе Арабкира, на кухне одного из частных особняков Блура… Не так это и важно на самом деле, где именно это было, — не счесть ни мест, ни причин, породивших эту фразу.
Очередь за хлебом, скачок цен на мясо, визит фининспектора, дефицит лекарств, одежды, мебели… А что, скажите, было не в дефиците?.. А то, что к месту и не к месту, в лицо и вслед им — «ахпар»… Всего не перескажешь. Важно, что как только впервые возникла малейшая возможность выехать из страны, эта фраза отозвалась громогласным эхом и в сверкающем, только недавно выстроенном аэропорту Паракара, и в старом здании ереванского железнодорожного вокзала… Губительная для нашего народа, но вполне прагматичная народная мудрость «Вортех хац, айнтех кац» («Где хлеб найдешь, там и приживешься»), воплотившись в живую практику голосования ногами, завершила эту логическую цепочку.
В основе столь актуального «Не пора ли свалить?..» — а выражению этому примерно лет 40 — популярный анекдот следующего содержания: «Два друга-ахпара вполголоса беседуют, третий, тоже ахпар, абсолютно незнакомый мужчина, видя, что разговор затягивается, подходит к ним и доверительным тоном говорит: «Прошу прощения… Не знаю, правда, о чем тут речь, но ехать надо!»
Хотя сорок и более лет назад наши «ахпары» на эту тему особенно не распространялись — ну кто при Сталине рискнул бы заикнуться об этом?! Брожение умов началось только при Хрущеве, когда «железный занавес» чуть приоткрылся, люди получили возможность выезжать, сравнивать, обсуждать звонки и письма тех, кто оказался за кордоном. «Вон Петик с семьей уже собственным домом обзавелись! И не где-нибудь — в Голливуде! А мать с отцом у них пенсию получают. Вот это страна!»

Первая встреча репатриантов с Родиной, 1947

Постепенно семьи, а скоро и целые кварталы и районы, населенные репатриантами, разделились на тех, кто уезжает и кто остается, а лет десять спустя — на тех, кто уже уехал и кто пока еще уехать не успел. «Если так пойдет, продам все к черту и подамся в ОВИР! Ты подумай, налог (на прибыль) моей парикмахерской (фотоателье, ювелирной, пошивочной мастерской) подняли сразу в десять раз!» «Ты только представь: перед тем, как чинить каждую пару обуви, каждую машину, каждый зуб, надо сначала написать заявление в Министерство соцобеспечения, получить разрешение, заплатить налог и только потом браться за дело!» «Раньше хотя бы на весь район одного фининспектора назначали, отстегнем сколько надо — и дело с концом. А сейчас тут в поте лица трудится целое ведомство с филиалами по всей республике, аппетиты чиновников всех уровней растут как на дрожжах, теперь, говорят, другие времена, не уйти, говорят, вам от налогов!.. А то что налоги эти утекают совсем не по адресу…»
Убежденными приверженцами позиции «Ерталэ чишт э» были десятки тысяч ссыльных 1949 года и их дети, унаследовавшие клеймо «врага народа». Тот, кому пришлось, познав нечеловеческие муки, спастись из Алтайского ада, при первой же возможности попытался бы бежать из СССР, или Арм.ССР, называйте, как хотите, ведь большую часть жертв репрессий 1949 года составили репатрианты. С какими надеждами они оставляли Париж и Марсель, Бейрут и Каир, Алеппо и Тегеран! И все ради чего? — Чтоб оказаться на Алтае?! Значительная часть ссыльных нашла свое последнее пристанище прямо в пути, в вагонах для скота или в безымянных сибирских степях… А сколько оскорблений, издевательств им пришлось перенести! И «враг народа», и «буржуй без буржуйки», «понаехали армяшки», «шевелись, черножопый»… Алтайские морозы, пробрав этих мучеников до самых костей, уже никогда не оставляли наших братьев и сестер ни в Ереване, ни в Марселе, ни в Санта-Монике…
Отрезвленные грубой реальностью от призрачных грез о родине, жертвы репрессий не могли отделаться от ощущения, что все это ведь может повториться, и потому воскликнули бы не то что «Ехать надо!», а «Благословен час отъезда!»

Авик Исаакян и Варпет

Патриотизм в стиле рабис

1992 год. Однажды вечером мы с друзьями встретились в уютном кафе, в фойе гостиницы “Армения”. Нас было четверо, имена называть не буду, да это и неинтересно, гораздо важнее взгляды участников этой истории, их представления. Один, самый старший из нас, — дашнак, второй, на год меня старше, — коммунист, третий, мой ровесник, — поэт, сторонник либеральных взглядов.
Поэт говорит:
— По-настоящему свободна только та страна, чьи граждане, когда только пожелают, могут, оставив родину, уехать, куда душа позовет: в XXI веке родина — понятие уже в значительной степени историко-географическое. Это особенно справедливо по отношению к людям творческих профессий: родина продолжает жить в их душе, в их сочинениях. Вот Чаплин, хоть и американец, предпочел поселиться в Швейцарии, испанцы Дали и Пикассо нашли себя в Париже, русский писатель Набоков жил в Швейцарии, американцы Хемингуэй и Фицджеральд лучшие свои годы провели в Париже, ирландец Джойс — в Венеции, немец Манн — в США, и так без конца. Живи, где пожелаешь — вот формула настоящей демократии.
Дашнак был кардинально против такой позиции:
— Армения в два счета опустеет…
— А им только это и нужно: как говорится, меньше народу — больше кислороду, и легче страну содержать… Интересно, отчего это во времена коммунистов люди не бежали из Армении?..
— А кто бы их выпустил? Я, например, как и отец мой, до самого 1987 года был невыездным, пока Горбачев не пришел к власти… Если люди убедятся, что смогут выезжать и приезжать, когда им заблагорассудится, многие не станут уезжать из Армении насовсем, сжигая за собой все мосты, — это уже моя точка зрения.
А поэт так воодушевился:
— А кто тут вообще остался? В Ереване опустели целые “ахпарские” районы, даже названия уже не на слуху: Арабкир, Бутания, Айгестан, Киликия. Дураку ясно: если бы в Америке не было бы лучше, разве люди стали бы тысячами уезжать отсюда? Даже анекдот придумали: “Если hос (тут) хорошо, а hон (там) плохо, тогда почему хорошая водка называется hони арах (кизиловая водка), а не hоси арах, и вообще, почему hонорар (гонорар), а не hосорар, или hонени (кизиловый куст или деревце), а не hосени”, — с заметным удовольствием напомнил он знакомую до боли шутку.
— Кто мне объяснит, почему чеченцы, у которых война с Россией тянется годами, не покидают свои дома? Значит, тут вся проблема — в силе патриотического чувства, в степени его развитости. Наш патриотизм сегодня опустился до уровня дешевого куплета вульгарного певца в стиле рабис: “Ай ес ду, ай ем ес, вах ку цавд танем ес” (“Ты армянка и я армянин, так унесу твою боль”)… До чего мы дожили? — возмутился коммунист.
— А какая разница? — вмешался я, — ведь тот же певец очень любим и почитаем в Америке, и он, и другие артисты этого жанра собирают десятки тысяч зрителей на своих концертах, это дело вкуса.
— Так ведь это то же мещанское сословие, для них неважно, где кайфовать — в Дубае, Лос-Анджелесе или Ереване, главное, под этот самый “Вах ко цавд танем ес…” нажраться до отвала шашлыком и кябабом, — раздраженно выпалил поэт.
— Если hон (там) все так распрекрасно, тогда почему же многие, накопив там денег, стремятся хотя бы недельку провести в Ереване? А сотни этих туристов, прогуливающихся по фойе гостиницы “Ани”? А наш друг дашнак, который каждый год обязательно хотя бы раз бывает в Армении? Почему они hос (здесь), а не hон (там)?
Мой товарищ-дашнак ответил на это:
— Наша Родина — здесь (hос), и мы хотим быть здесь, и не только как туристы, надо только, чтоб в стране был порядок, чтоб были созданы для этого нормальные условия: утвердилось верховенство закона и истинного правосудия, а не, как сейчас, царила вакханалия тотальной коррупции и вседозволенности и вот тогда вмиг прекратится отток людей отсюда туда (hосен hон), а оттуда сюда (hонен hос) станут возвращаться толпами.
“Как бы не так, человек, однажды надышавшись воздухом свободы, атмосферой политического нейтралитета, понявший, что и без рэкета можно заняться своим пусть и скромным бизнесом”, более никогда не сунется ни в СССР, ни в Армению — сразу начал оппонировать наш поэт-западник.
— Было время, — вмешался в наш спор коммунист, — когда в этой стране и учеба, и медицина были бесплатны, зарплаты вполне хватало на безбедную жизнь, еще и в августовскую жару со всей семьей в Сочи отдыхали, на одну зарплату можно было купить целую тонну помидоров.
— Но ведь в той же твоей хваленой стране убили, уничтожили Чаренца, Бакунца… не дай Бог, чтобы коммунисты снова вернулись к власти! Нет, я предпочитаю жить в свободном обществе без железного занавеса, короче говоря, где защищена свобода слова и свобода передвижения, — сказал поэт, как отрезал.
Вот примерно в таком духе, под звуки живой импровизации на рояле в джазовом стиле, в дымке кофе еще долго продолжалась беседа четырех друзей.
…А в Карабахе в это время полыхала война.

Заокеанский магнит

Для чего нужна диаспора? Ну хорошо, предположим, были армянские колонии, которые сформировались еще до конца XIX века, до армянских погромов, до Мец Ехерна – геноцида. В Персии, например, в Сирии, Египте, Греции или Франции… но в США тогда были только отдельные поселения. Армянская община США сформировалась уже в ХХ веке, практически в наши дни, нас с вами можно считать свидетелями этого процесса. Вот классический пример объединения огромного числа людей одной национальности на чужой земле, за океаном, вдалеке от Европы и Азии. Как же Америке удалось нас, армян, заманить в свою страну? Она что, магнитом нас притянула?… Или какие-то высшие силы велели нам, армянам, ехать в Америку? Но ведь объяснить это очень просто. Когда известная всем варварская, кровожадная, преступная страна разрушила нашу историческую родину, истребила большую часть коренного населения, уцелевшие армяне бежали, куда глаза глядят. И только потом они стали задумываться над тем, где, под покровительством какого государства они оказались. Хорошо там или плохо, тепло или холодно, сытно или голодно? Война там или мир, местное население в основном христиане или мусульмане? Лояльны ли местные к эмигрантам или страна населена фанатичными националистами? И наконец, богата эта страна или бедна? Наиболее оптимистичные ответы на все эти вопросы, на возможные опасения и тревоги давали Соединенные Штаты Америки. И мы, армяне, будучи народом и прагматичным, и практичным, приняли однозначное решение, подобно герою фильма Элиа Казана, воскликнуть: «Америка! Америка!», и все свои взоры, помыслы, надежды и душевные устремления направить в сторону этой страны. «Америка»… это не только звучало довольно эффектно, но и внушало веру и надежду на будущее.
Словом, из отсталого и нехристианского Востока мы двинулись в сторону Америки, где девиз IN GOD WE TRUST был отпечатан даже на долларовых банкнотах.
То, что в XIX и ХХ веках уезжали и еще продолжают уезжать в Америку армяне с Ближнего Востока, вполне объяснимо. Но вот главный вопрос: почему в Америку стали уезжать из Армении? Если первые океанические судна и моторные самолеты увезли наших «ахпаров» и Армения практически осталась без этой ценнейшей для нас категории армян (к тому же лишилась полумиллиона населения), то почему, особенно после 1991-го, стали уезжать местные армяне? Неужели все настолько безнадежно, что жить здесь невыносимо? Неужели чаша терпения народа не просто переполнена, а перелилась через край? Неужели в воздухе настолько не хватает кислорода, что можно задохнуться?.. Таких «неужели» тысячи, задаваться этими вопросами можно бесконечно… Есть гораздо более сложная задача – удержать человека на своей родной земле…
В народе говорят: «Даже корова не оставит пастбища, которое ее хорошо кормит». Да, это так, но известно, что человек способен свыкнуться с голодом, холодом, но никогда – с несправедливостью, беззаконием, ложью. В самые безрадостные времена в душе человека теплится лучик веры и надежды. И, в конце концов, не для опустошения же Армении создавалась диаспора…
А что, не будь диаспоры, армяне бы не уезжали? И как могло не быть ее, а на кого тогда надеяться в тяжелые времена? В чью дверь стучаться на чужой стороне? Где, в какой школе учиться нашим детям в Бостоне или Лос-Анджелесе? Не будь спюрка (диаспоры), в какой церкви мы бы молились, крестились, ставили свечки, крестили детей, играли свадьбы? Да, мы сегодня благодарны тем армянам, которые создали, построили и сберегли центры сохранения армянской идентичности. Но какому зарубежному армянину могло прийти в голову, что церковь в Бостоне, школу в Сан-Франциско и Армянский дом в Милане он строит не для таких же, как он, скитальцев, а для граждан независимой Республики Армения? (Кстати, сегодня число последних за рубежом вдвое превосходит армян традиционной диаспоры). И главное, так быстро адаптируются на новом месте, так быстро осваивают английский язык, наизусть знают Декларацию о независимости Америки и законы штата, особенно Трудовой кодекс и Правила социального страхования пенсионера. Есть районы, где проживают только бывшие ереванцы: в Лос-Анджелесе – в Голливуде и Глендейле, в Париже – в Альфорвиле, а гюмрийцы облюбовали в США районы Монтебелло и Пасадены, в Германии – Лейпциг, Ганновер и Витенберг…
В США, Канаде, Австралии, Западной Европе и целом ряде других стран создалось такое впечатление, что в бывшем СССР проживали десятки миллионов армян, только малая часть которых предпочла остаться на «новой родине». Спюрк-диаспора, западный армянин, восточный армянин, западноармянский язык и литература, классическое правописание, Киликийский Католикосат ААЦ (Католикосат Великого Дома Киликии) и церкви, традиционные партии, пандухт-скиталец, беженец, репатриант, чужестранец, ахпар – понятия, которые в своем специфическом смысле присущи только нашему народу. У этого удивительного народа всего по паре. Католическая церковь Святого Петра – главный храм не только итальянских католиков, но и всего католического мира. Вестминстерское Аббатство – единственный духовный центр всей христианской Англии.
А мы, армяне, любим, когда всего по паре: асонк (эти) и анонк (те), hос (здесь) и hон (там), Родина и Спюрк. Отчего это? Может, причина в нашем национальном характере? А я скажу: нет, причина в нашей трагической судьбе, в горькой участи быть христианским островком в океане мусульманского мира…
А что могли сделать армяне? Они же не в силах изменить географическое положение своей страны, и потому вся история Армении – это летопись героической борьбы ее народа вопреки жестокой, неумолимой судьбе. Однако в наши дни, когда рухнул советский режим и более нет железного занавеса, когда в обиход вошли такие понятия, как международный туризм, прямые рейсы из Еревана в США, OVIR, американское посольство в Ереване, грин-карта, воссоединение семей, обучение за границей, брак с гражданином иностранного государства, рабочая виза и т.д. и т.п., многое изменилось.
Вначале «наши ахпары» в период с 1956 по 1986 годы, а потом и значительная часть местных, айастанцев, с 1986-го вплоть до сегодняшнего дня пришли к простому, однозначному выводу, что «ехать надо». Попробуй теперь останови этот поток. Воспрепятствовать эмиграции из Республики Армения пока никому не удавалось, но народ сам должен понять, глубоко осознать, где же ему жить на этой планете…
Покинуть Армению сегодня совсем не то же самое, что при Российской империи, в дореволюционный период. И не то же самое, что в 1965-1985 годы, когда существовала мощная держава СССР. Сегодня покинуть Армению – значит обнажить линию фронта, значит нанести удар в спину собственной стране…

«Гаруна, дзюна арел»

Ранним утром второго апреля я вышел на улицу – хотелось сблизи рассмотреть лица ереванцев, ощутить их живое дыхание, посмотреть и на молодых, и на пожилых, и на беременных женщин, и одиноких стариков. Я, как и они, уже отлично знал, что именно произошло прошлой ночью в мире… Это уже случилось, этому суждено было продлиться еще некоторое время. В первый день войны народу в городе было не так уж и много, стояло прохладное утро, откуда, из каких краев дул этот холодный ветер? Сейчас они – твои сыны, там, на передовой, и тревога за их судьбу, конечно, не может не отпечататься на лицах идущих навстречу ереванцев… Весть о войне в нашем городе тяжелее всего переносят женщины, особенно женщины детородного возраста. Это было третье военное утро в Ереване – 1941-го, 1991-го и 2016-го… Тоскливая, долгая зима сменилась весной, и вновь апрель отозвался трагедией, да, в самом деле: «Гарун а, дзюн а арел…»
Меня обуревало ощущение, что люди не просто вышли из дому – они вышли поддержать друг друга, и я, и они – мы нуждались друг в друге, в том, чтобы стать плечом к плечу, быть вместе, быть рядом, ведь в последние годы в городе число ереванцев катастрофически сократилось. В Ереване уже не слышно привычного галдежа и гвалта, наполнявшего город в советские годы, особенно по праздникам… Итак, с каждой минутой людской поток все более расширялся и бурлил, как река в весеннее половодье. И все уверенней и тверже становился шаг отдельных «я», растворенных в спасительном «мы». Так идут не на парад, а на всеобщую мобилизацию. В звуковой палитре мирного города еще более явственно выделялся гул шагов многотысячной толпы. Дети, молодежь, женщины, мужчины, пожилые люди и одинокие старики вливались в выходящий из берегов бушующий людской поток. Еще вчера все они жили обычной жизнью, но вмиг инстинктивно сплотились перед лицом смертельной опасности, и каждый мог наблюдать, как народ, объединившись в единый кулак, превратил свою страну в неприступную крепость.
Осознание этого наполняет душу счастьем и гордостью: идея «единства во множестве» спасительна – и ты не один, и они не одиноки.
Это мы, ереванцы, айастанцы и диаспора – мы единая армия армянства…

Из мимолетных эссе Авика Исаакяна

“Было это в мае 1952 года, — рассказывал мне Серо Хандзазян, — я, Амо Сагиян и приехавший из Степанакерта молодой критик Баграт Улубабян у входа в Союз писателей, прямо на ступенях, встретились с Аветиком Исаакяном. Варпет был в легком демисезонном пальто, со своей неизменной тростью в руках. Варпет со всеми нами тепло поздоровался. Я представил Баграта: молодой критик, живущий в Карабахе, занимается вопросами арменоведения.
Варпет крепко пожал ему руку.
— Хорошо, хорошо, что живет в Карабахе, – и вдруг спросил Баграта. – Скажи, та черная собака жива или сдохла?
– Кого вы имеете в виду, Варпет джан?
– Кого? Да Багирова, собаку.
– Жив, — тихим голосом ответил Баграт.
И тогда мы услышали резкую фразу Варпета: — Да, он подохнет тогда, когда в Москве сдохнет большая собака!
Воцарилась тишина. И Варпет спокойным шагом удалился, прямо пересекая улицу Баграмяна.
Вечером мы с друзьями звонили друг другу: “Хорошо, раз ты дома!”
“Среди наших ребят не было охотников болтать лишнее”, — заключил свой рассказ Ханзадян.

* * *
Арам Хачатурян и Аветик Исаакян в Ереване жили по соседству на улице Плеханова. Но Арам Ильич предпочитал жить в гостинице “Интурист”, что на улице Абовяна. Будучи в Ереване, он часто проведывал Аветика Исаакяна.
Как известно, знаменитая Вторая симфония Хачатуряна написана на основе стихотворения Аветика Исаакяна “мбслПіЭ іЛе»с”, и вот накануне создания этой симфонии Хачатурян встречается с Исаакяном и просит ему пояснить, что означает “мбслПіЭ іЛе»с” и кто он — герой стихотворения. Варпет дал ему очень короткое объяснение. “Армянские воины, сражавшиеся в Западной Армении против османских турок, часто себя называли гайдуками, а в народе их называли фидаинами. Народные герои, ставшие руководителями освободительной борьбы против турецкого ига. Точно так же гайдуками называли воинов и в Болгарии, и Сербии. Герой моего стихотворения — армянский гайдук, погибший в боях за свою родину, и его возлюбленная спрашивает его друга, также гайдука, не видел ли он, где ее возлюбленный, мой избранник.
Это героико-трагическое стихотворение, как я понимаю, такого же звучания должна быть и симфония, которую ты можешь свободно назвать Вторая – “Гайдукская симфония”.
Арам Ильич долго смотрел на Варпета и сказал: ”Я напишу именно такую симфонию, но назову ее Второй симфонией. А о чем она и кому посвящена, будем знать, Варпет джан, только я и Вы”.
Но как бы она ни называлась, она звучит именно как “Гайдукская симфония”.

* * *
По просьбе Беллы Ахмадулиной я должен был передать ей двухтомник сочинений Исаакяна, изданный в 1975 году в Москве, а также сборник “Исаакян и Россия”. Мы встретились в кафе на первом этаже клуба писателей, на Поварской улице. Я был беспредельно счастлив, что лично встречаюсь с поэтессой, и самое главное, что она без чьей-либо подсказки взялась перевести лирику Исаакяна. Белла Ахатовна заказала белое грузинское вино. А я затаив дыхание старался запомнить все ее слова, сказанные в этой недолгой беседе в ЦДЛ. Вечером я записал все, что она говорила о Варпете.
«Об Аветике Исаакяне я много слышала от тех, кто встречался с ним. К несчастью, мне не суждено было лично видеть Исаакяна, побеседовать с ним. Наши поколения были далеки друг от друга. Но, несмотря на это, в моей памяти был воссоздан яркий образ большого поэта.
Первое стихотворение Исаакяна покорило меня, стало родным. Чем объяснить это, затрудняюсь сказать, могу только добавить, что Исаакяна я чувствую всей своей сущностью. Поэзию Исаакяна я воспринимаю всем сердцем. Более того, я им покорена и всегда хотела перевести его так, как я его чувствую. Это желание остается и сейчас, несмотря на то, что для русского юбилейного двухтомника я уже перевела ряд стихотворений. Я хочу переводить Исаакяна по своему желанию, составить небольшой сборник, небольшой букет цветов, овеянный ароматом и душой исаакяновской лирики. Для этого, очевидно, мне нужно поближе узнать Армению, родину поэта, ее народ, который бесконечно любит своего великого поэта, боготворит и чувствует его. Настоящая поэзия бессмертна и вечна. Поэзия Аветика Исаакяна имеет свое незыблемое место в вечности».

* * *
Летом 2005 года в Москве я подарил книгу Исаакяна “Афоризмы” на армянском языке известному скульптору Никогайосу Никогосяну. Несколько дней спустя мы с ним встретились в его московской мастерской в Тишинском переулке. Я заметил на полке ”Афоризмы”.
«Читаю в день не более 10 страниц, чтобы мудрые мысли накрепко усвоить, и не сгибаться под их тяжестью, все письмена очень сродни гению Варпета, но особо силен раздел относительно женщин и любви, афоризмы гениальны, но один все время у меня в голове. “Старый мужчина – старое вино, старая женщина – старая вода”. Здорово сказано!» — с чувством заметил он.
«Разрешите, Николай Багратович, не согласиться и с Вами, и с Варпетом. Бывает, что старая женщина – старый коньяк.
Тут я направил свой взгляд на беломраморный портрет Плисецкой. Никогосян встрепенулся: «Майя, да, да, какая женщина, на все времена, вечная!»
А я продолжил: — Да, выдержанный коньяк. А еще Софи Лорен, Джина Лоллобриджида, Катрин Денев, Жаклин Кеннеди, Мария Каллас, Елена Образцова – тоже коньяки».
«Постой, постой, дай мне тоже вспомнить наших родных: – жудожницу Ваву Хачатрян, актрису Арус Восканян, Зару Долуханову, Шер… А Метаксию Симонян – ты ее видел? Да! Точно старый коньяк. И при том армянский.