Наш человек в Эрмитаже

Генеральному директору Государственного Эрмитажа, выдающемуся деятелю культуры, ученому-востоковеду Михаилу ПИОТРОВСКОМУ исполнилось 80 лет, из коих 25 он бессменный руководитель знаменитого на весь мир музея. Юбиляра поздравил президент Владимир Путин: “…Талант ученого, исследователя и организатора вы посвятили благородной цели — сбережению уникального исторического, культурного, духовного достояния человечества. Ваш многолетний плодотворный труд на посту руководителя Государственного Эрмитажа — огромный вклад в развитие музейного дела в нашей стране — пример подвижнического служения людям, отечеству”. Также президент наградил его Орденом “За заслуги перед Отечеством I степени”.

Ереванец по рождению, Михаил Пиотровский большую часть жизни провел в Северной столице России, где его справедливо считают главным интеллигентом Петербурга и гуманитарным лидером великого города. Это дорогого стоит.

Можно сказать, что Пиотровский-младший с раннего детства впитал дым и пыль отечества — на раскопках. С тех пор Михаил Пиотровский никогда не порывал своих связей с Арменией. После того как стал в 1992 г. директором Эрмитажа, эти связи упрочились. Благодаря его инициативам значительно обогатился и был модернизирован зал культуры и искусства Урарту, посвященный памяти Бориса Пиотровского, директора Эрмитажа в 1964-1990 гг. Открылся Зал культуры и искусства Армении, посвященный Иосифу Орбели, директору Эрмитажа в 1931-1954 гг. Санкт-Петербургской армянской церкви Св.Екатерины были переданы святые мощи из Скеврского реликвария — шедевра киликийского искусства, хранящегося в Эрмитаже. Прошли крупные выставки армянского искусства, в частности “Сокровища Эчмиадзина”.

Выдающийся ученый-востоковед, исламист особо отмечает, что связи между научными кругами Армении и России после распада Союза ослабли, однако научные контакты постепенно восстанавливаются и крепнут. Важными сферами сотрудничества М.Пиотровский считает, в частности, историю и археологию. В этом контексте чрезвычайно интересным и перспективным является, по его словам, работа археологов Армении и Эрмитажа на Кармир Блуре. Еще один совместный проект — издание полного свода данных по урартским памятникам и их перевод в цифровой формат. Будет расширена совместная работа армянских историков и археологов с российскими коллегами по изучению христианского Востока.

Действительно, арменоведение, история, археология — без сомнения, для Армении крайне важные области науки, ведь они также имеют геополитический аспект, чрезвычайно актуальный на фоне региональных событий. Действительно армянская наука, научная мысль постепенно восстановят ослабленные и утерянные позиции и вновь завоюют свое достойное место в обществе. Армянское государство должно уделять академической науке пристальное внимание.

Предлагаем отрывки из интервью Михаила Пиотровского, в которых он рассказывает о своих армянских корнях, о ереванских впечатлениях, о родителях, конечно, об Эрмитаже, о Петербурге и прочем — его рассуждения всегда интересны.

ЕРЕВАН, КОНЕЧНО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ГОРОД

— Ваш родной город — Ереван. Ваши впечатления?

— Во-первых, у меня несколько родных городов — как и должно быть у всякого интеллигентного человека. Город, где я родился, — это Ереван, я его очень люблю. В Ереване у меня огромное количество родственников. Еще до революции несколько заметных каменных зданий в центре города были построены семьей моей мамы — одно снесли совсем недавно. Как раз когда я после долгого перерыва приехал в родной город. И стал этому свидетелем. Что поделаешь, в Петербурге мы уже привыкли к этому. Второй родной город — Петербург, где я вырос и прожил всю сознательную жизнь. И третий практически родной город — Каир, где я год провел в качестве студента. Это был мой первый выезд за границу, в страну, которую я изучал. И теперь каждый визит в Каир для меня носит также ностальгический характер.

Что касается Еревана — это, конечно, замечательный город, и я рад, что он в целом сохранился. Не исчез этот замечательный архитектурный стиль, который изобрел архитектор Александр Таманян. Кстати, его семья — это тоже наши родственники. Кроме того, они родственники фамилий Бенуа и Лансере в Петербурге. И сам армянский стиль родился как продолжение традиций петербургского стиля, петербургской школы. Ведь до поры до времени Ереван был скопищем глинобитных домиков. Мы сами ютились в подобном — и в том же дворе, увитом виноградными лозами, с туалетом на свежем воздухе, жили семьи директора Матенадарана, нескольких знаменитых ученых-академиков. В середине двора находился общий для всех кран с питьевой водой. Но самая вкусная вода была у старой бани — туда мы за ней ходили специально. Моего дедушку — младшего из братьев — обучили геодезии, и я до сих пор встречаю людей, которым он отмерял землю в Араратской долине. Один из братьев мамы был знаменитым химиком и делал отменные коньяки, а другой был одним из руководителей армянской энергетики. В общем, большая и разветвленная армянская семья. Многие уже ушли из жизни, но до сих пор время от времени собирается вся наша семья — что, конечно, трудно представить себе, например, здесь, в Петербурге. И все стараются не забывать друг о друге, друг о друге заботятся. В последний приезд я повез туда своего сына, который никогда не был в Армении. Это было первое его знакомство со страной.

— Вы как-то сказали, что “два народа отдохнули друг от друга” и теперь, храня в памяти лучшее, необходимо по-новому взглянуть друг на друга. По-новому — это как?

Дом этот, конечно, давно снесли, на его месте построили более современное жилище, там мама с папой в свое время получили квартиру, которую они потом передали беженцам из Баку. Именно на нем сейчас мемориальная доска памяти отца. Я побывал во всех тех местах, которые связаны с памятью родителей: в картинной галерее, на раскопках… И, конечно, мы договаривались укрепить музейные связи. Будем совместно готовить большую выставку, посвященную искусству и истории Армении, — приурочим ее к столетию Бориса Борисовича Пиотровского, которое будет отмечаться в следующем году. Речь шла об участии археологов Эрмитажа в исторических раскопках на территории Армении — этим мы тоже продолжим традиции, заложенные при моем отце.

— По-новому — это значит по-старому, патриархально, я бы сказал. Во-первых, у нас у всех общая история — история Российской империи. Все народы, собранные в эту империю, прежде всего христианские, активно участвовали в формировании общей истории. Прежде всего человечески: можно назвать имена знаменитых военачальников, ученых, купцов… Прибалтийские немцы — без них представить историю России невозможно. Само существование, например, Багратиона не только по-особому освещает российско-грузинские отношения, но и отличает нашу общую историю от истории любого западного государства. Если говорить о связях в XXI веке — это прежде всего связи через культурное наследие и русский язык. У меня есть одно воспоминание, связанное с русским языком, когда я его озвучиваю, не всем это сегодня нравится в России. Многие интеллигенты из других республик — грузины, армяне, азербайджанцы — говорили по-русски лучше, чем простые русские. Потому что они учили этот язык по Толстому и Чехову. Другая сторона общей языковой среды — очень много слов и выражений из русского языка входило в национальный обиход. Когда разговаривали простые армянские жители между собой, каждое второе слово звучало по-русски. Вот это уже было плохо. Культура — та сфера, в которой при желании тоже можно найти немало поводов для противостояния — кто старше, кто лучше, — но в ней гораздо больше людей, готовых идти на компромиссы, чтобы сохранить давние связи, сохранить общность разных народов. В экономике, в политике все по-другому.

“МАМА УМЕЛА ДЕРЖАТЬ СЕМЬЮ”

— …Отец привел меня в Эрмитаж, лишь только я начал ходить. Родители почти сразу после моего рождения вернулись из Еревана в Ленинград. Мы жили в квартире тогдашнего директора музея Иосифа Абгаровича Орбели, который многих бесквартирных сотрудников селил у себя.

По рассказам, мне больше всего нравился восточный Арсенал, где мне давали играть на барабане. Сам же хорошо помню выставку, посвященную Итальянскому и Альпийскому походам Суворова: в Гербовом зале висели громадные картины, знамена, все было очень красиво. Набор открыток с этой выставки много лет лежал у меня на полочке. Вообще же я помню не столько экспозиции, сколько людей, работавших в Эрмитаже. И это совершенно удивительная коллекция, которой нигде в мире нет!

Поколение Иосифа Абгаровича Орбели почти послереволюционное, пережившее все политические перипетии. Академичные ученые, которые при этом совершили все то, что можно назвать перестройкой в науке и в эрмитажной жизни. Они приходили к нам домой, я к ним ходил, мне давали читать разные книжки, сначала на русском, потом на английском. При этом я знал, что это великие ученые.

Другое — уже папино поколение. Сотрудник Эрмитажа Леон Тигранович Гюзалян, замечательный востоковед, подарил мне первую бритву, “Жилет”, которую привез из Англии. Это было очень символично — своего рода инициация, когда ты становишься мужчиной. Он долго сидел — и подарил мне свой лагерный ватник. Я в нем ездил на картошку, при этом понимал символику подарка: так мистики передают свой плащ ученику…

— Борис Борисович, ученый-востоковед с мировым именем, возглавлял Эрмитаж с 1964 по 1990 годы. А каким он был папой?

— Просто замечательным. Очень нас с братом любил, даже в угол не ставил. В угол мы становились сами — так были воспитаны. Он очень много работал, и мы это видели — в экспедициях, в Институте археологии, в Эрмитаже, писал книги. Профессиональная жизнь отца была неразрывно связана с домашней, ведь наша мама тоже археолог. Летом мы ездили в Армению, где у родителей были раскопки.

— Папа — на раскопках, мама — на раскопках… Выросли на бутербродах или на толме? Рипсимэ Микаэловна была хорошей армянской мамой?

— Очень хорошей армянской мамой. Обед всегда был. Толму же мы ели в Ереване, там каждый день была толма. Кстати, я ее не очень любил…

Мама умела держать семью, и это качество, возможно, она унаследовала от своей матери. Бабушка была очень сильный человек. Она, беременная мамой во время армянской резни в 1918 году, прошла путь из Нахичевани до Еревана под обстрелом курдов, с двумя пистолетами на боку и с ядом. Впрочем, яд у нее потом отобрали, потому что женщины при нападениях нередко травили себя преждевременно… Рипсимэ Микаэловна появилась на свет по-библейски, в яслях. Папины предки — по большей части обрусевшие поляки. Наш дедушка — полковник артиллерии. По папиной линии все были артиллеристами… У нас хороший набор не столько предков, сколько традиций. Всегда можно быть с поляками — русским, с русскими — армянином, с армянами — опять русским…

ВРЕДНЫЙ ПРОГНОЗ БРОДСКОГО

— Вопрос к знатоку ислама. В свое время ваш знаменитый земляк Иосиф Бродский, в тот момент уже лауреат Нобелевской премии, дал прогноз о том, что XXI век будет точкой столкновения двух цивилизаций — христианской и мусульманской. Как вы к этому относитесь, можно ли этого избежать?

— Это прогноз не только Бродского, и это вредный прогноз. Во-первых, никакого противостояния христианской цивилизации и мусульманской нет! Вообще надо разобраться, что такое христианская цивилизация. Я сейчас пишу книгу “Кривые зеркала”, в ней как раз идет речь о громадном количестве противоречий, которые прикрываются религиозным флером. Начиная с крестовых походов. Объединились ребята — и пошли грабить богатый Восток. А для оправдания создавался образ врага — из тех, кто на самом деле врагом не являлся. Сейчас то же самое. Нет Советского Союза — исчез один враг. В европейских странах сейчас как-то не принято критиковать евреев — все осудят, и тогда на месте евреев как объект критики появляются арабы. Прочтите книги Орианы Фалаччи — там буквально проклятия в адрес мусульман, из-за которых европейцы теряют свое достоинство и якобы вот-вот будут вытеснены из своих городов. Есть принципиальные отличия, от которых никто никогда не отступится, но есть промежуточные сферы, та же культура, в которых понятие совместимости работает. У нас недавно вышел номер журнала “Эрмитаж”, посвященный исламу: мы напоминаем там, что исламское население составляет значительную часть и на территории современной России. Не впиваться друг другу в глотку, не настраивать друг друга на “последний решительный бой” — мы знаем, чем это заканчивается.

НУЖНО СТРОИТЬ НОВЫЙ ПЕТЕРБУРГ

— Вам принадлежит идея “нового Петербурга”. Вы могли бы сформулировать ее?

— Идея сама мне не принадлежит. Я стал ее пропагандировать исходя из того, что когда речь идет об архитектурных спорах, в них не должно быть политики. Мне уже даже как-то неприлично выступать против небоскреба “Газпрома” — тут же запишут в “Яблоко” или еще куда-нибудь. Нужно предложить что-либо конструктивное. Конечно, в городе творится безобразие. Исторический центр уничтожается: строительством, масштабными концертами на главных площадях, многими другими способами. Идея, о которой идет речь, придумана архитекторами-классицистами: когда-то ее хотели осуществить на острове Голодай. Суть в том, что исторический центр не состоит из отдельных шедевров. Он является историческим памятником в целом. Шедевров может быть не так много, а вот атмосфера, которая создается всеми этими открывающимися видами, ансамблем улиц, даже уличной толпой, — вот что неповторимо. Город должен развиваться, и единственный выход — построить новый Петербург. Он должен быть достаточно близко к существующему. Надо выбрать место и не устраивать никаких конкурсов, а просто позвать двадцать лучших архитекторов. А перед этим пригласить двадцать богатейших людей Москвы — в Питере таких почти нет. И сказать им: вот вам куски земли, стройте что хотите. И получим, может быть, что-то даже более эффектное, чем нынешний Петербург. Примерно так строили русские императоры: и Петр, и Екатерина умели выбирать, они приглашали подающих надежды, честолюбивых архитекторов и строителей. Там разместятся бизнес-центры, туда можно перенести все виды деятельности, которые разрушают старый Петербург. Половину игорных клубов — туда, офисы — туда. Понятно, что сейчас дешевле построить дом в центре города, врезаться в существующие коммуникации. Но если мы пойдем на другой вариант, те, кто его осуществит, заслужат истинную благодарность потомков. Можно даже поступиться эстетикой и построить пару новых мостов, если центром будущего строительства будет выбрана та же Охта.

МИФЫ О КОШКАХ И ЦАРСКОМ СЕРВИЗЕ

— Легенды и мифы вокруг Эрмитажа? Вот говорят о пятидесяти ваших кошках.

— Миф о кошках родился из реального события: когда вдруг все начали уничтожать этих животных, то мы стали подбирать тех, кого бросали, мы их приютили по своей доброте. Вокруг нас существуют злостные легенды типа истории о царском сервизе, который партийный руководитель Ленинграда Романов брал на свадьбу своей дочери. На самом деле никогда ничего у нас он не брал. Это, я считаю, дезинформация, которая использовалась в борьбе за власть. Есть легенда о некоем мебельном гарнитуре с эротическим оформлением. Есть у нас и эротика в фондах, и порнография, но такого гарнитура у нас нет. Еще одна злая легенда: подменили все картины. Понятна цель распространения подобных слухов: в мире предлагается масса картин, якобы украденных из Эрмитажа. Если действительно украли шедевр, продать его практически невозможно: он по-другому играет свою финансовую роль. В бандитском мире он может быть, например, залогом. Я сталкивался с ситуациями, когда коллекционерам предлагали что-то будто бы украденное из Эрмитажа. Лет пять назад турецкая полиция задержала партию картин, которая якобы из Европы попала в Кувейт, потом в Ирак, затем в Турцию, и захват этой партии картин они считали своей великой победой. На этикетках значились Эрмитаж, Лувр и прочее. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это копии, срисованные буквально с открыток: особенно пострадал несчастный Пикассо. Пока легенды подобного рода существуют, можно пытаться где-то потихоньку толкать картины под девизом: “Ну вы же знаете, в Эрмитаже все подменено!” Однако легенды остаются легендами, с действительностью у них мало общего.

— Какое кино можно было бы снять в Эрмитаже? Вариант “Ночи в музее”? Какого жанра?

— Ничего в Эрмитаже снято не будет. Это моя принципиальная позиция. То, что сделал режиссер Александр Сокуров — я имею в виду “Русский ковчег”, — он просто воплотил мечту, оживил наше представление о своем музее. Получилось кино, и сделать это мог только Сокуров. Современному кино на самом деле не нужна подлинная натура. Это совсем другой мир. Когда что-то пытались снять в Эрмитаже, всегда что-нибудь разбивали, мусорили — в общем, проявляли полное неуважение к музею. И это не только у нас. Музей сам по себе — это такой драматический сюжет, где сочетается искусство, история, архитектура, необыкновенные виды из окон… И главный герой — сам Эрмитаж.

По материалам прессы