“Кроме Игитяна никто в эту победу, в новый музей не верил!”

5 марта 1932 года — 90 лет назад — родился выдающийся деятель культуры, искусствовед Генрих Игитян. Он уходил из жизни тихо и мужественно. Все мы надеялись, что как-то повернется колесо фортуны и, может быть, все уладится… Ко всеобщей боли, этого не случилось. И все это время нас не покидает чувство присутствия Ларика или рядом, или в не слишком обширном армянском пространстве. И особенно в музее. Живое присутствие в живом музее. Тем не менее, несмотря на сакраментальное “незаменимых людей нет”, Игитяна заменить оказалось невозможно. Art-среда значительно обеднела. Место Генриха как искусствоведа, критика, движущей силы армянской культуры осталось незанятым. Нет среди нас такого человека. И долго не будет.
До последнего мгновения Генрих мечтал о новом здании Музея современного искусства. Она осталась неосуществленной… Наш долг — рано или поздно создать новое здание, достойное его имени и армянского искусства. В память о Генрихе Игитяне предлагаем отрывки из книги его друга Якова Заргаряна “Этот Игитян” о создании музея в далеких 70-х годах.

…Игитян в это время был занят своим новым детищем — Музеем современного искусства, с идеей о создании которого он носился уже много лет. Еще со времени, предшествующего основанию Детской картинной галереи.
Вот что рассказывал мне об этом времени Григорий Асратян. “Когда я приехал из Ленинакана и стал мэром Еревана, я позвал к себе Генриха и спросил его: “Давай выкладывай, какие у тебя есть идеи, планы?” Он сказал, что мечтает о трех вещах: музее современного искусства, этнографическом музее и детской картинной галерее. Даже о четырех — музее Айвазовского на Севане. Все его идеи мне понравились. Особенно первая. Я был убежден, что будь у нас музей современного искусства, как и детского творчества, мы могли бы с гордостью показать им наше сегодняшнее искусство и взрослых, и детей”.
О необходимости создания музея современного искусства Генрих говорил мне еще в самом начале 60-х годов, сразу же после поступления на работу в Государственную картинную галерею в качестве завотделом армянского искусства и близкого ознакомления со своим хозяйством.
“Дерьмо там висит, — просвещал он меня, не выбирая выражений, — а работ хороших художников нет. Безликие заняли огромные площади… Эти народные, заслуженные — колоссальная каста людей, прислуживающая идеологии системы и щедро оплачиваемая властями…”
И именно в этих залах, по его признанию, и зрела у него мысль о необходимости создания нового музея. Музея, в котором будут экспонироваться картины, критериями отбора которых будут не названия или заслуги авторов, не “измы”, идеологические или иные соображения, а только их художественные достоинства. Согласно его, Игитяна, разумеется, оценкам.

“Гости галереи недоумевают, — рассказывал мне Игитян в 60-х годах. — “И где же ваша прославленная современная армянская живопись? Все кончилось на Сарьяне? Мы же слышали, что в Армении есть очень много прекрасных художников, вы что, прячете от нас свое богатство?” Что я мог им ответить? Ведь эти вопросы адресовались именно мне, заведующему этим отделом. Хорошо, если гости располагали временем и я имел возможность водить их по мастерским. Hо чаще всего приходилось приглашать в гости в свою малюсенькую смежную комнатушку, чтобы ознакомить с работами молодых художников. Чтобы оправдаться, что ли, и доказать, что у нас в Армении действительно есть хорошие художники, прекрасные художники… Просто злость берет!”
Этот идефикс о новом музее в какое-то время, в конце 60-х, в период создания детской картинной галереи как будто отошедший на второй план, к началу 70-х годов вновь захватил его. О своем музее Игитян говорил при каждом удобном случае: во время бесед с друзьями, в мастерских художников, во время застолья, даже когда мы с ним изредка по вечерам играли в “балду”. Есть такая “интеллектуальная” игра с составлением новых слов и выражений. Если в процессе игры у кого-то из нас вдруг появлялось слово, ассоциируемое с такими понятиями, как “картина”, художник”, “полотно” и пр., нашей игре наступал конец. Мой партнер легко вскакивал на своего любимого конька и… “висит дерьмо!”… “позорят Армению… скоро все узнают, какая мощная живопись есть в Армении! “…
…Вся беда была в том, что, кроме Игитяна, никто в эту победу — в новый музей — не верил. Ни один здравомыслящий художник, писатель, искусствовед не мог представить себе, что создание музея современного искусства возможно. Одни утверждали о невозможности с горечью и сожалением, другие — с радостью и злорадством. Вердикт, однако, у всех был однозначным: этому не бывать!
Вот несколько высказываний по этому поводу.
Александр Каменский, искусствовед: “Поначалу музей был утопической идеей, — ни помещения для экспозиции, ни средств для покупки произведений художников у инициаторов не было… Многие потешались над “самонадеянностью”, в обстановке которой складывался музей, весьма язвительно толковали об инициаторах его создания…”
Агаси Айвазян, писатель: “На миг представим себе, что Музея современного искусства, созданного 8 июня 1972 года, не существует. Потому что тогда идея его создания была утопией… “Это авантюризм, — сказал я. — В одной системе невозможно создать другую систему”.
Игитян, автор идеи о музее, долгие годы вынашивающий свою мечту, опьяненный первой победой, рвался в бой: “Начнем сражение, а там видно будет”. Григорий Иванович был менее радикален: он лучше представлял себе диспозицию, знал, что их еще ожидает, какие резервы еще понадобятся. Минас выступал в роли консультанта и советника. Шло заседание этой тройки. Перед ними стояла масса нерешенных задач. В чьем ведении будет функционировать музей? Какими будут штаты сотрудников и кто будет финансировать новый очаг культуры? Как будут приобретаться экспонаты, когда денег на это нет и по крайней мере до конца года не будет, ибо бюджетом 1972 года такие расходы не предусмотрены? По какому принципу будут отбираться авторы, их работы? Кто будет решать эти судьбоносные для каждого музея вопросы?
Ответов на эти вопросы не было. Единственное, что к этому времени было точно известно, да и не только им, а всем, кто в Армении имел какое-то отношение к сфере изобразительного искусства, — то, что директором музея будет Генрих Игитян. И назначает его на эту должность Григорий Асратян, председатель горисполкома, в чьем ведении и будет функционировать музей. Это будет музей города или, как принято их называть на Западе, — Муниципальный музей.

* * *
…Трудно сказать, какие факторы в процессе противостояния Игитяна и его сторонников с властями сыграли решающую роль в судьбе Музея современного искусства. Страх перед возможностью массовой демонстрации студентов с сожжением картин на площади; покровительство такой авторитетной личности, каким был Григорий Асратян; появление на страницах “Правды” в самые критические дни, когда судьба музея висела на волоске, статьи Гургена Аракеляна “Начало положил Сарьян”, что косвенно означало согласие “главной политической газеты страны с возможностью существования и такого музея; откровенная и активная поддержка идеи Игитяна такими авторитетами, как Мартирос Сарьян, Ерванд Кочар, Гукас Чубарян, Григор Ханджян, Рипсиме Симонян, Рубен Шахвердян, или это было проявлением обычного, как всегда, более лояльного, чем в среднем по СССР, отношения руководителей республики к проблемам искусства. Скорее всего свою положительную роль сыграл каждый из этих факторов, а все они вместе взятые привели к тому, что руководство республики смирилось с реальностью и перестало бороться. Повторяю: руководство республики, а не коллеги по цеху. Но факт свершился — музей открылся!
…Итак, “утопия”, “бред сумасшедшего”, “авантюризм”, “вздор”, “ересь”… или, иначе говоря, Музей современного искусства Армении 8-гo июня 1972 года открыл двери перед посетителями.