Группу жителей Гюмри, решившую не позволить Вазгену Манукяну въехать в город, гость обозвал бомжами. Это царапнуло многих, и породило разные дискуссии Автор решил провести сравнительный анализ.

Для умудренного жизненным и политическим опытом деятеля, решившим стать переходным премьером, такое недопустимо. И пусть встреча с гюмрийцами прошла при большом стечении народа и в обстановке взаимопонимания, осадок, тем не менее, остался. Потому что слово не воробей.

Карабах не может быть в кармане

Конец восьмидесятых. Армения бурлит карабахскими страстями, многотысячные толпы скандируют: «Миацум!» («Объединение!»), «Мы не экстремисты!», почему-то «Ленин, партия, Горбачев!», требуют от Карена Демирчяна решительных мер в поддержку правого дела, ждут его слова.

И вот первый секретарь ЦК Компартии Армении приходит на раскаленную до предела площадь «Свободы», поднимается на площадку перед входом в оперный театр и остается перед многотысячной толпой один на один.

Демирчян, надо заметить, был не из робких, умел держать аудиторию в руках и знал в речах толк. А тут, начав вроде бы за здравие, закончил: «Откуда я вам Карабах отдам? Он что, у меня в кармане?».

По сути все правильно: решить вопрос НКАО (Нагорно-Карабахская автономная область) в пользу Армении Демирчян не мог. При всем своем желании, которое у него, несомненно, было. И он сказал то, что должны были понимать все, и все это понимали. Конфликт, тем не менее, возник — из-за некорректного употребления слов, это оскорбило взвинченных до предела людей. Лидеру республики следовало учесть настроение граждан и быть более осторожным в выборе выражений. Он ошибся.

Правда, Демирчяна народ уважал, но смена обстановки требовала строгости в выражении своей позиции, а этого не произошло. Первого секретаря ЦК КП подвела излишняя самоуверенность – митингующие его освистали и это было первое публичное выражение недоверия к своему недавнему кумиру – авторитет руководителя страны был повержен и уже безвозвратно. Потребовались годы, чтобы люди остыли и забыли.

Как первый секретарь ЦК со вторым поссорился

В шестидесятые годы главным начальником в Армении был Яков Никитич Заробян, а вторым человеком в республике – Ованес Минаич Багдасарян (в народе «Овмин»). Оба опытные и знающие свое дело руководители.

Заробян приехал в Армению после многих лет жизни и работы в России, где словосочетание «…твою мать!» часто не ругательство, а всего лишь эмоциональный знак одобрения, согласия-несогласия, поддержки и близости.

С Багдасаряном все по-другому. Багдасарян рос (Ленинакан) и воспитывался в строгой традиционалистской среде, где лексические вольности такого рода часто воспринимались буквально со всеми вытекающими отсюда последствиями. То-есть, сказав между делом «…твою мать» и рассчитывать после этого на понимание армян трудно. А Яков Никитич сказал.

Не могу точно знать, при каких обстоятельства и в каком именно контексте (но уже точно, чтоб не обидеть) Заробян ввернул в свою речь этот оборот, но слово было сказано, и Багдасарян с ответом не замешкался. Случился конфликт.

Не то, чтобы Ованес Минаич до того этих слов не знал и не слышал, другое дело, что не мог себе представить, что прозвучат они от начальника в свой адрес. Пусть беззлобно, без всякого желания обидеть, по привычке, но, все равно… Слово сказано, обида нанесена и не так быстро прошла.

Почему начальник железных дорог Армении царя Гагика обидел

Амбарцум Кандилян тоже приехал к нам из России – работал начальником железных дорог Астраханской области, а потом был переведен в Армению – поднимать лежащую на боку железнодорожную отрасль. Получилось лучше, чем ожидали. Но не сразу и не так легко.

Размагниченная бездельем железнодорожная элита Ереванского Управления Закавказской железной дороги (так тогда называлось ведомство) поначалу попыталось перевести нового руководителя на свои рельсы, и стало давить на незнание назначенцем из Центра вековых армянских традиций. Чего не было, того, действительно не было, и на первых порах Кандилян не противился ликбезу.

…В самый разгар уборочных работ на армянском участке железной дороги сложилась напряженная ситуация: под разгрузкой томились сотни вагонов, которых ждали в других регионах страны. И вот вызывает Кандилян ответственного за грузоперевозки и говорит: «Куда это годится? Немедленно решить вопрос и доложить!».

Вызванный на ковер товарищ соглашается, но в своем хозяйстве на дороге пытается оправдать ссылками на историю.

— Еще со времена царя Гагика, — объясняет он, — армяне привыкли не спешить… Ментальность нации… Непреодолимость традиций… и прочее и прочее.

Кандилян слушает, удивляется, но молчит. Вагоны между тем, стоят неразгруженные. Он вновь вызывает к себе того же начальника, и когда тот опять начинает свою песнь про царя Гагика, Кандилян уже не стерпел: «…и твою мать и мать царя Гагика…».

«Если к четвергу не разгрузишь до последнего вагона пойдешь по тому же адресу! Понял?!», — рассвирепел Кандилян.

Распоряжение было выполнено наилучшим образом, необходимый подвижной состав страна получила в срок. Таким образом, в некоторых случаях слово тоже дело.

…Тем не менее, в нашей ситуации нельзя не согласиться с омбудсменом Армении Арманом Татояном. Чтоб гарантировать общественную солидарность, общественные деятели должны воздерживаться от выражений, унижающих достоинство людей, учитывать все подтексты и переносные значения каждого слова и каждой фразы. Вазген Манукян этого не учел. Он ошибся.

Что делают в таких случаях ошибающиеся, объяснять надо?