Карен Шахназаров: Когда пересмотрел “Белый тигр” целиком, то впервые в жизни впал в панику…

В газете «Собеседник» недавно было опубликовано пространное интервью с известным режиссером и гендиректором «Мосфильма» Кареном Шахназаровым, в котором признанный мэтр российского кино впервые приоткрывает завесу над миром «фабрики грез» и откровенно делится своими «паническими» страхами, тревогами и надеждами.

…Шахназаров – мастер фантастики и гротеска, создатель «Курьера» и «Цареубийцы», «Города Зеро» и «Палаты №6», «Дня полнолуния» и «Белого тигра». И вот с этим Шахназаровым, которого вблизи видели немногие, разговаривать интереснее всего, звучит в преамбуле материала, фрагменты которого публикуем ниже.

— Я посмотрел киноверсию «Анны Карениной» и – простите тысячу раз – у меня возникло ощущение, что, как все экранизаторы этого романа, вы сводите личные счеты. Но у вас вроде благополучная личная жизнь, если не считать истории, отраженной в «Американской дочери»…

– Там тоже не совсем моя история. Что касается благополучия – не буду же я вслух жаловаться? У меня, как у всех, была трудная личная жизнь, она легкой не бывает. Анна сломала три биографии – мужа, любовника и сына. Не считая своей. Я знал женщин этого типа. Это прежде всего женщина сильная, которой нужно все и сразу, которая требует мужчину целиком. Инициатор в их отношениях, безусловно, она…

– А режиссеры из кого получаются? Ромм говорил: режиссером может быть любой, кто не доказал обратного.

– Нет, нужны предпосылки. Не любой. Режиссер – профессия довольно противная не столько для самого персонажа, сколько для окружающих. Он ведь манипулятор по сути. Ему надо, чтобы сто очень разных людей работали на него. Формально – на картину, а по сути, не будем прятаться, – на него. И для этого ему надо к одним подольститься, других подкупить, третьих сломать, а четвертых… иногда… уничтожить.

– Работа во главе «Мосфильма» вам сильно мешает?

– Колоссально помогает, потому что я узнал много такого… Вот бы о чем действительно снять фильм! Какая была бы черная комедия! Но кто же мне позволит это снять… Да я сам себе не позволю… Сколько всего я узнал о коллегах! И о себе!.. Внутри каждой отдельной группы существует микромир, иначе они элементарно не сделают картину. Но между режиссерами нет никаких идиллий. Там ад.

– Хорошо: надежные люди в этой профессии есть? В ком вы уверены?

– Я могу только перечислить своих друзей: у меня давняя дружба с Меньшовым, прошедшая через всякие периоды и уцелевшая. Такая же прочная – с Абдрашитовым. И почти братские отношения с Басилашвили, с которым наши политические взгляды диаметральны. И никакому человеческому теплу это не мешает. Больше того, когда я снял «Сны» – картину, отчетливо антиельцинскую и вообще антилиберальную, – была премьера в питерском Доме кино. Басилашвили позвал Собчака. Я спросил: ты уверен? Тот ответил: да. После премьеры сидели в ресторанчике напротив, Собчак вошел с лицом совершенно яростным, выпил одну рюмку водки и сразу ушел. Ну, говорю, ты добился своего? Он ответил: пусть знает. Его отношения с Собчаком, тоже весьма теплые, никак от этого не пострадали…

– Восточный вы человек, судя по вашим взглядам.

– Да, с годами все более. Я евразиец, но азиатского во мне, пожалуй, больше, чем европейского, в том смысле, что история для меня – результат действия неуправляемых сил, а не человеческой воли. Человек встраивается в ту нишу, которая ему выпала, играет ту роль, которая уже написана. Главная его драма – и драма истории – в несоответствии этой ниши и его желаний. Про это «Цареубийца», да и всё про это…

– А война не просматривается в будущем?

– Война просматривается, она не исключена, но не из-за так называемой геополитики, а из-за технологических и поколенческих причин. Хрущев и Кеннеди сумели договориться во время Карибского кризиса прежде всего потому, что оба помнили войну и представляли, что это такое. Сегодня выросло поколение, слишком много времени проводящее в виртуальной реальности. Они зачастую путают ее с действительностью. Для них нажать кнопку – уничтожить виртуальный мир, а не настоящую планету. Что такое ядерный взрыв, они представляют теоретически. И – да, они могут. «Белый тигр» все еще ездит по земле, он все еще голоден. Скажу тебе то, о чем не рассказывал никому. «Тигр» – вообще самая скачиваемая моя картина, судя по статистике, и самый реализованный замысел. Я всегда мечтал о большой картине, а в общем снимал камерное кино. Но тут я снял «Тигра» – и снял именно то, что хотел. И вот когда я его пересмотрел целиком, то впервые в жизни впал в панику. Это продолжалось две недели. Я не хотел его выпускать. Мне казалось, что я выпускаю не фильм, а…

– Демона.

– Вроде того. Я пытался его сокращать – а что там сократишь? Хотел другой финал – а никак. И в результате он вышел, но я до сих пор не знаю – не накликал ли я каким-то образом…

– Кончаловский говорит, что если замысел осуществлен на 20 процентов – это удача.

– Ну, это он что-то строг к себе. Обычно он осуществляется процентов на 40, а Феллини дал, по-моему, самый четкий критерий: если в картине есть четыре удачные сцены, она получилась. Сегодня удачными часто называют фильмы, где удачных сцен нет вообще.

– Вы никогда не боялись снимать о стариках и старости. И как она вам самому?

– Я ни от кого не скрываю, что моя история в общем заканчивается. Я снял достаточно, амбиции мои удовлетворены, потому что и «Тигр», и «Анна» – масштабные проекты. Особенность старости в том, что для начала нового проекта или дела нужно очень уж сильно загореться. Инерция сильна. Чем бы я мог сейчас так загореться? Мне хочется снять современный фильм, лучше бы комедию или черный фарс, но про современность, про эти наши времена, как показывает практика, снимать невозможно. Потому что это время переходное, оно не определилось. Во всем мире сейчас переход от конструкций ХХ века, он занимает 25-30 лет и закончится, как я понимаю, к 2020 году или чуть позже. Вот тогда что-то определится – в хорошую сторону или дурную, но мы будем иметь дело с четкой конструкцией. Сегодня все ускользает. Пишут и снимают либо фантастическое, либо историческое. Про современность выходит ложь или штамп.

– Я давно хочу спросить: почему у вас «Курьер» написан про мажора типа вас, а взяли вы мальчика с городских окраин, и вся история стала другой?

– А не знаю. В кино же тоже так: человеческая воля там мало решает и от режиссера требуется не столько заставить всех слушаться, а вовремя послушаться самому. Например, ту стилистику, в которой сделана «Палата №6» – псевдодокументальную такую, – я придумал до всякой триеровской «Догмы 95». Должен был снимать с итальянцами, с Мастроянни в главной роли. И я месяц общался с Мастроянни, и это было счастье, но итальянцы не оценили идею и отказались. Я понял потом, что он действительно в эту стилистику не вписался бы: ну что делает звезда мирового класса в провинциальной русской больнице? А потом появился Ильин, и я снял то, что хотел. В «Курьере» появился Федя Дунаевский, и я понял: это то, что нужно. Хотя не то, что я написал. А от Феди пришел и образ окраины, и совершенно инопланетный песчаный карьер, который для картины не менее важен, чем курьер.

– Кто из великих на вас влиял? Мне кажется, Бунюэль.

– Правильно кажется. А что, так заметно? Еще Феллини, конечно. Причем не тот, которого любили все, а поздний. «И корабль плывет». И главный фильм о второй половине века, фильм, в котором мы все сейчас живем – «Репетиция оркестра».

– Выходит, пока режиссер не начнет стрелять – оркестр так и не сыграется?

– Почему. Правильную музыку надо играть, тогда и зал не рухнет.

Дмитрий БЫКОВ

С сокращениями