Исповедь сиреневого ветра

Фильм Али Хамраева про Сергея Параджанова продолжает путешествие по миру

Прошло 35 лет как ушел из жизни режиссер и художник Сергей Параджанов. Однако неподдельный интерес к его личности и искусству не иссякает. Предлагаем статью о новом фильме узбекского режиссера Али Хамраева о великом Маэстро.

После мировой премьеры на Роттердамском кинофестивале его показ состоялся в Алматы. «Я не хоронил Параджанова», — говорит режиссер в самом начале фильма. А гроб с телом Параджанова плывет над многотысячной толпой в Ереване. Под высоким небом, которое он и называл домом. Как заметит Роман Балаян, этот человек никогда и не жил на земле. И вот уже сам Параджанов весело рассказывает о вполне себе драматичном земном детстве, как родители при обысках бриллианты прятали у него во рту. И сразу байка — как он был тенором и даже всерьез думал о певческой карьере. Все это почти правда, но перевязанная серебряной нитью его воображения, рассыпанная в природе его бурлескного дарования. Фильм как исповедь замечательного режиссера Али Хамраева, как признание в любви к другу и гению, создающему творения без срока давности, существующему вне времени и пространства.

С Параджановым Али Иргашалиевич общался и дружил с 1985-го, когда Хамраев принимал его в Ташкенте.

Армянин, родившийся в Тбилиси, учившийся в Москве, работавший в Киеве и Закавказье, классик украинского, грузинского, армянского кино. Художник мира, ломавший стереотипы и границы — между искусствами и странами. Хамраев не снимает юбилейный байопик (в прошлом году мир отмечал столетие гения). Он просто собрал талантливых друзей, коллег и последователей: оператор Юрий Клименко, который снимал параджановскую «Легенду о Сурамской крепости» — предание персидской Грузии ХIII века, режиссеры и друзья — Роман Балаян, Ираклий Квирикадзе, Артавазд Пелешян, фотограф Юрий Мечитов (это его снимок — летящий Параджанов, превратившийся в символ), Андрей Хржановский. В дружеский круг мастеров входил и Андрей Тарковский. Это связь близких, которую не разорвать ни временем, ни арестом, ни смертью. Съемки почти без денег, камеру дал сын Балаяна. Через знакомых и соцсети отыскивали редкие фото, старые кадры, видеосъемки, уникальную хронику (например, запись роттердамской пресс-конференции Параджанова в 1988-м, когда он впервые вырвался за границу после освобождения из тюрьмы).

Их воспоминания, байки самого Параджанова, хроника, анимация сшиваются в причудливый узор судьбы. Истории художника, не вписывающегося, выламывающегося за любые рамки, творящий свою судьбу по наитию, создающий параллельную душной реальности воздушную жизнь. Но и в эту жизнь вторгается травля, изгнание. Унижение. Невозможность работать. Тюрьма. Разнообразные органы и организации запрещали фильмы, пытались стереть его самого в лагерную пыль. Но он был не похож на жертву системы, даже в тюрьме — в круге последнем — творил из мусора произведения искусства. Например, знаменитые параджановские таллеры. Он выдавливал на кефирных крышечках портреты великих предков: от Богоматери до Пушкина и Гоголя, превращал их в медальоны (теперь ими можно любоваться в ереванском Музее Параджанова). Один из таких медальонов попал в руки к Феллини. Он отлил по ней серебряную медаль, которая стала главным призом фестиваля в Римини. Ее вручали Милошу Форману, Марчелло Мастроянни.

Отлученный на многие годы от экрана, он и в тюремных условиях продолжал увлеченно рисовать и создавать коллажи. Как оценить его влияние на кинематограф авторов республик СССР? На того же Али Хамраева, ведь не случайно его философскую сказку «Человек уходит за птицами» обвиняли в параджановщине. В этой легенде столкновение поэзии и презренной прозы, полета мечты — и цинизма материальной выгоды.

Перед нами хроника со съемочной площадки легендарных «Теней забытых предков». Вот Параджанов показывает актрисе танец. И не останавливает съемки. Сам танцует… с камерой. Он напевает народную песню, вплетенную в партитуру «Теней», его руки взлетают, а он кружится, будто дервиш.

Маэстро мог бы снимать не только украинское, грузинское, армянское, но и французское, японское, иранское — всечеловеческое универсальное кино, превращающее каждый кадр в живопись. Какой у живописи язык? Он говорил, что Бог един. И язык кино — всем понятен. У него не было возраста. Был мудрец и ребенок, для которого не существует пределов притяжения. И клоун.

В фильме вспоминают историю, приезда Жоржа Помпиду с женой в Киев. Помпиду возжелал встретиться с Параджановым. А режиссер устроил целое представление. Когда гости подъехали к его пятиэтажке, вырубилось электричество, лифт не работал. Тут же подученные красавцы-гайдуки подхватили на руки жену Помпиду и понесли на пятый этаж. На первый взгляд он был неунывающим, насмешливым и сентиментальным, а в действительности очень хрупким, уязвимым.

Есть в фильме рабочие кадры к «Исповеди», фильму, который мог стать для Параджанова его главным фильмом. Возвращением, как в «Амаркорде», к пепелищу детства. Элегией о потерянном рае. Даже состоялся первый съемочный день. Он же и последний. Здоровье было совсем разрушено.

Очевидцы рассказывают, что у него был целый мир в голове. Этот мир он и воспроизводил в кино. Просил звукорежиссера найти звук из XVI века — шорох и шепот сиреневого ветра.

Лариса МАЛЮКОВА, “Новая газета”