Искупление

«Для того, чтобы избрать Пашиняна, надо было пасть в полном смысле слова», считает известный российский политолог Сергей Кургинян.

Так в чем же состоит горькая правда по поводу армянского поражения?

Мне было лет двенадцать, когда отец получил крупный гонорар за какой-то учебник, изданный большим тиражом. И было принято решение потратить большую часть этого гонорара на некое путешествие по Крыму и Кавказу. Пока наше семейство вкушало радости путешествия в Крыму — всё было безоблачно. Потом мы переехали на Кавказ. И для начала стали путешествовать по Грузии. Опять же, всё было столь же безоблачно, как в Крыму, пишет газета «Суть времени» (11.12.2020)

Отец вел себя как нормальный советский человек, понимающий, как именно работает сфера услуг. Он не скупился на чаевые, правильно разбирался с водителями такси и администраторами гостиниц. Короче, весь наш быт был таким, как и подобает быть быту путешественников, желающих любоваться красотами и памятниками культуры, и не имеющих необходимости совсем уж жесткой экономии расходов на путешествие.

Но потом мы переехали в Армению, и началось нечто невыносимое. Отец читал нотации всем подряд, прежде всего таксистам, которые считали необходимым заранее оговорить, сколько им заплатят. Во время очередного нравоучения, когда отец сказал, что таксист не должен ставить ему заранее условия, а должен ждать, когда он даст на чай и, может быть, в этом случае он бы получил даже больше, чем встав на путь вымогательств, таксист остановил машину и, обращаясь ко мне и матери, сказал: «Говорил-говорил, говорил-говорил, покрышка не выдержала, лопнула».

И мне, и матери было понятно, с чем связано такое резкое изменение стиля поведения отца, который в Грузии вел себя совершенно иначе: с глубоким пониманием природы функционирования грузинской сферы услуг. Отцу, который в отличие от меня и матери был стопроцентным армянином, у которого родным языком был армянский, было стыдно за специфику армянской сферы услуг. А за такую же специфику грузинской сферы услуг ему стыдно не было.

Я это называю синдромом особого отношения к не вызывающим у тебя восторга поведенческим моделям, демонстрируемым твоим родным или небезразличным тебе народом, или даже отдельными небезразличными тебе людьми.

Когда твои родные или друзья поступают не в полном соответствии с твоими представлениями о должном, ты начинаешь сильно дергаться. А когда это делают чужие люди, ты либо спокойно дистанцируешься, либо столь же спокойно терпишь нечто несоответствующее твоим представлениям о должном. И говоришь себе: «В конце концов, я — это я, они — это они. Почему у этих чужих для меня людей представления о должном обязаны совпадать с моими собственными представлениями? Если возникнет резкий диссонанс, я дистанцируюсь. А в другом случае я отнесусь к чужим небезусловностям с холодным безразличием».

Положа руку на сердце, могу сказать, что, в отличие от моего отца, у меня нет совсем уж острых реакций на то поведение армянского народа, которое не отвечает моим представлениям о должном. Но и полного безразличия к таким поведенческим аномалиям армянского народа у меня тоже нет.

Поскольку страсти в Армении накалены до предела: матери оплакивают погибших сыновей, небезразличные граждане хватаются за сердце, осознав, какое именно предательство по отношению к ним совершили Пашинян и его команда, — то усугубление травмы, переживаемой армянским народом, недопустимо. А вдвойне недопустимо злорадство: «Говорили же вам, идиотам, чем всё кончится! А вы пашиняновскую кашу сдуру заварили! И что теперь-то делать будете? Ведь эту кашу практически и расхлебать-то невозможно».

Злорадство в момент чужого горя недопустимо. Оно всегда недопустимо, вне зависимости от того, кто переживает это горе, и вдвойне недопустимо, если горе переживает народ, к которому ты в существенной степени небезразличен.

Всё это так. И распаляться от этого небезразличия нельзя, и уж тем более злорадство категорически недопустимо. Но значит ли это, что можно растворить оценку происходящего в сочувственных словесах?

Что ты должен делать, понимая, что слово — это то же дело, если такие сочувственные словеса очевидным образом утаивают самое существенное? Что ты должен делать, если эти словеса уводят от существа дела?

Есть такое известное — небессмысленное, хотя и небезусловное — правило, согласно которому ты должен поставить себя на чужое место. В простейшем случае оно гласит: «А если бы ты был директором?»

В эти горькие армянские дни я несколько раз пытался поставить себя не в положение какого-то директора, а в положение армянского духовного лица, то бишь священника.

Да, я — человек светский, говорил я себе. Но если бы я был священником, то как бы я отнесся к катастрофе армянского народа и государства? Катастрофе очевидной, беспощадной, а вдобавок еще и оскорбительной. Наверное, я бы нашел в себе силы для того, чтобы сказать, что эта катастрофа является господней карой, ниспосланной армянскому народу за его грехи. Но что бы я, дав такую оценку происходящему, сказал бы, если бы меня спросили о том, за какие конкретно грехи ниспослана армянскому народу такая кара? Ставя себя на место армянского священника, я спрашивал себя о том, в чем видел бы в этом случае свой долг. В том, чтобы уклониться от полноценного ответа, спрятавшись за общие слова о большем или меньшем отпадении от Господа как причине господней кары, или в том, чтобы сказать правду? В чем была бы моя миссия как армянского священника? В том, чтобы утешать людей, терзаемых огромным горем, или в том, чтобы заняться тем, чем занимались священники в иные эпохи. Тот же Савонарола, например, или иудейские пророки древности. Разве они не любили свой народ? Разве не верили они в то, что их горькие обидные слова могут спасти народ от погибели?

Я очень люблю и уважаю своего отца. Но я фактически не знаю армянского языка, я совсем не укоренен в армянской почве и по большей части обеспокоен пониманием русской судьбы, русской трагедии, а также того, что день грядущий готовит России.

Всё это диктует мне удвоенную деликатность в этот горький момент армянской истории. Вдобавок, оговорю еще раз, я человек светский. Но, будучи таковым, я считаю, что твоя родина и твой народ являются живыми сущностями, а не суммой количественных параметров, каковыми являются население, территория и так далее.

Коль скоро эти живые сущности тобой по-настоящему любимы (а про родовую сущность, между прочим, говорил такой светский человек, как Карл Маркс), то твое участие в их погибели ты, даже будучи светским человеком, вполне можешь рассматривать как грех или метафизическое падение.

Ровно это я сказал десять лет назад в серии передач «Суть времени», настаивая на том, что распад Советского Союза и отказ от советского образа жизни являлись следствиями того, что я переживаю как исторический или гражданский грех. И что это мое переживание сродни тому, что религиозный человек называет религиозным грехом.

Понимал ли я, говоря всё это, что отнюдь не глажу по головке и не утешаю своих сограждан, активно согрешивших, по моему мнению, через соучастие в развале СССР, демонтаже советского образа жизни, поддержке Ельцина на референдуме апреля 1993 года (последний является для меня самой горькой страницей российской постсоветской истории)? Да, я это понимал.

Понимал я и другое. Что никакая комплиментарность и утешительность со ссылками на происки враждебных сил и непорочную белизну тех народных риз, которые будто бы были осквернены только лишь этими происками, ничего не изменят в состоянии общественного сознания. А не попытавшись повлиять на это состояние, пусть даже в ущерб симпатиям, которые ты заслужил, отстаивая советские ценности в телевизионных передачах, ты поведешь себя недостойно. И будешь потом вкушать плоды этого недостойного поведения в виде развала того государства, которому ты служишь — Российской Федерации, пребывающей в определенном умопомрачении.

Оказался ли я прав, заняв такую позицию? По факту, да. Потому что именно на эту позицию, согласно которой совершен духовный, исторический, гражданский грех, он же метафизическое падение, и его надо искупать, собрались молодые люди, которые ни на какую другую позицию никогда бы не откликнулись. Собравшись, они сплотились, а собравшись и сплотившись, дали отпор деструкторам и на Поклонной горе, и в Донецке.

Не было бы этого отпора, деструкция могла бы возобладать. Конечно, такая моя позиция не понравилась очень многим из тех, кто умилялся моим отстаиванием советских ценностей в передачах «Суд времени» и «Исторический процесс». И конечно, тех молодых людей, которые собрались вокруг моей концепции совершённого гражданского, исторического, духовного греха, оно же — метафизическое падение с продажей первородства за чечевичную похлебку потребления, было совсем не много.

Классических сторонников версии не своей, а чужой вины в распаде СССР было гораздо больше. Они-то и слагали и партию под названием КПРФ, и электорат этой партии. Но ведь эти вполне уважаемые мною люди по сути уклонились от той борьбы, которая развернулась в эпоху «болотного оранжизма». А кое-кто из них даже начал дрейфовать в сторону этого оранжизма. Случайно ли это? Я убежден, что это далеко не случайно.

В Армении многие не испытывают симпатии к Ленину и утверждают, что он ошибочно поддержал Кемаля. По мне, так это глубоко неверная позиция, но я не буду здесь дискутировать по этому вопросу.

Вряд ли даже те, кто в чем-то попрекают Ленина, могут отказать этому человеку в политической интуиции и в способности брать власть, опираясь на народные массы. Но почему же тогда Ленин искренно и страстно настаивал на том, что массам надо говорить правду, сколь бы болезненна она ни была? Ведь Ленин — глубоко светский человек и безусловный политический прагматик, почему же он так считал? Потому что он знал, что опереться можно только на нечто живое, страстное и решительное. А всё живое, страстное и решительное на мякине комплиментарной лжи не проведешь.

Так в чем же состоит горькая правда по поводу армянского поражения? И нужна ли эта правда? Нужна ли она Армении? Нужна ли она России? Нужна ли она всем постсоветским государствам, входившим в СССР? Нужна ли она всему человечеству?

Если нынешняя ситуация может быть охарактеризована как погибель, тогда спасение только в правде. А если погибель — это бред моего воспаленного сознания, тогда никакая правда не нужна. Тогда нужны соцопросы, о том, за кого именно готов проголосовать твой электорат. И тут дело не в противопоставлении соцопросов и правды.

На каком-то этапе в определенной ситуации соцопросы нужны, не спорю. Думаю, и Ленин это понимал. Но он понимал и другое — что в острых кризисных ситуациях побеждают не политики, озабоченные тем, как угодить электорату и сказать ему что-то такое, что побудит его проголосовать нужным образом, а светские или религиозные пророки, ведущие за собой сначала то меньшинство, которое совсем остро переживает отчаянность ситуации, а потом и всех остальных.

Таких особо остро переживающих ситуацию людей Тойнби называл нарративом, Маркс — борцами с эксплуатацией, выводящими страдающие массы из социального ада, а Христос и Магомет — провозвестниками грядущего.

Давайте избегать излишнего пафоса и называть таких людей просто активом. Кстати, самые разные и светские, и религиозные мыслители называли такой актив локомотивом истории.

Есть ли локомотив у армянской истории? Если он есть, то ему нужно не утешение, а правда. И все разговоры о том, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», в ситуации армянской погибели звучат глубоко фальшиво. Потому что в ситуации погибели возвышающему обману нужно противопоставлять не тьму низких истин, а возвышающую же правду.

Давайте рассмотрим две разные ситуации, предполагающие два отношения к правде.

Ситуация № 1 — это ситуация относительного спокойствия, которая еще недавно носила в Армении абсолютный характер и которая до сих пор очень много где носит такой же характер. В Армении это выглядело так: Карабах победил, Азербайджан зализывает раны и не рыпается, в самой Армении цветет и пахнет общество потребления, стремящееся завоевать еще больше потребительских радостей, и даже в Карабахе имеет место относительное расслабление с переходом от абсолютной военной мобилизованности к наслаждению завоеванными скромными житейскими радостями.

И вот в эту ситуацию относительного спокойствия вклинивается этакий армянский Савонарола и начинает говорить об армянских грехах, об армянской погибели. Что ему ответят?

Ему скажут: «Слушай, дорогой, какая погибель? Ты что, рехнулся? Тебя, наверное, жена обижает. Так ты успокойся, не дергайся. На — долму покушай, коньячку выпей и иди себе восвояси домой, помирись с женой. И не мешай нам жить. А мы с любимым Николом Пашиняном поборемся с коррупцией и сделаем так, что долма будет еще вкуснее. А дома наши и впрямь превратятся в полные чаши и воссияет счастье над нашим народом».

Значило ли это, что подобный воображаемый армянский Савонарола обманывает народ, пытаясь торговать страхом? Никоим образом! Азербайджан упорно наращивал военный потенциал. Турция откреплялась от кемализма, переходила к неоосманизму и строила отношения с Азербайджаном. Пашинян готовил предательство. Западные разведки вообще и британская в особенности планировали новый формат господства в Закавказье, а потом и на всем Кавказе.

Но всё было как бы безоблачно. Примерно так, как в СССР в мае 1941 года. И потому правда воображаемого армянского Савонаролы не интересовала любителей долмы, коньяка, шашлыка, «дома — полной чаши». И такому армянскому Савонароле сказали бы в этой ситуации № 1: «Хочешь заниматься политикой, предложи электорату себя в качестве лучшего обеспечителя „дома — полной чаши“, пообещай ему некоторые большие вкусности, а не стращай его выдуманными ужасами».

Если бы тот же Ленин (оставим, повторяю, в стороне его выдуманные или подлинные ущемления армянского народа) не говорил бы о грядущей катастрофе тогда, когда Российская империя еще вкушала от относительного благолепия, никто бы не услышал его в момент беды. Но все разговоры Ленина на языке беды до наступления беды были значимы только для очень маленького актива. Он же — большевистская партия примерно в 30–40 тысяч людей. А у эсеров, меньшевиков, кадетов в партиях было на порядок больше людей. И говорили они со своим электоратом на другом языке.

А потом беда стала из ленинского умозрения абсолютной реальностью. И оказалось, что только те, кто, предвидя беду, говорили на ее языке, могли дальше от этой реальной беды спасать. И смогли обеспечить такое спасение.

Коронавирус не является очевидной глобальной бедой. Да, это очень крупная неприятность для мирового обывателя. Но транспорт функционирует, в Москве, к примеру, как-то функционируют даже зрелищные мероприятия и рестораны. Но если они не функционируют, надо немножко потерпеть и заказать себе вкусную пищу домой. Так рассуждает обыватель в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Париже, Пекине и Москве.

Пребывая в относительно небедственном состоянии, никакого Савонаролу этот обыватель не воспримет иначе как торговца страхом.

Таков удел всех, кто работает в ситуации № 1. Но в Армении наступила ситуация № 2. Туда беда пришла по полной программе. И актив армянского народа, я убежден, требует правды.

А правда эта состоит в том, что беда пришла в Армению в наказание за армянские нарастающие грехи — исторические, гражданские (то есть светские и совершенно очевидные для меня), а также иные, — но об этом пусть говорят религиозные люди.

И уж коль скоро все остальные люди, призванные работать с общественным сознанием, даже в этот момент не хотят говорить честно на языке армянской беды, то я возьму на себя эту неблагодарную роль. Настойчиво оговорив, что сострадаю беде, что не испытываю никакого желания сыпать соль на раны, но что уклонение от правды в ситуации состоявшейся беды — совсем уж позорно и погубительно.

Светские, гражданские, исторические и, наконец, духовные грехи армянского народа (сразу же оговорю, что дух — это тоже категория, вполне совместимая со светским мировоззрением) таковы.

Грех № 1. Армянский народ соучаствовал в крахе СССР, причем достаточно активно. И объяснял он это спасением Карабаха. Это было достаточно лукавое объяснение, но, скажем так, оно казалось не до конца лукавым еще недавно. А теперь?

Грех № 2. Армянский народ опять рассчитывал на помощь Запада так же, как он когда-то рассчитывал на помощь Антанты. Он забыл о том, что веками был терзаем своими крупными инорелигиозными соседями — Персией и Турцией. И что никакой Запад ему никогда не помогал и не поможет. Французский поэт Беранже писал по этому поводу почти два столетия назад, что «христиан цари не отомстят». Ну так они никогда не будут мстить — ни в царском обличье, ни уж тем более в демократическом. Западу нужен халифат для борьбы с Китаем и Россией, а также для обеспечения устойчивого неблагополучия на периферии Запада. И Запад сделал теперь ставку на турецкий халифат. Он будет дергаться, ссориться с Турцией по мелочам. Но по-крупному — он будет ей потакать. И ради этого он сдаст не то что Армению, но и Израиль. Думаю, что в перспективе и Грецию, и христианские Балканы, и еще очень многое. В любом случае Армению он уже откровенно сдал.

Грех № 3. Обзаведясь суверенитетом и Карабахом, Армения должна была стать этаким Израилем 1960-х годов, то есть предельно милитаризованной, высокотехнологической страной, способной радостно жить в ситуации осажденного лагеря. Армения не стала такой страной. Она почему-то возомнила, что сможет жить, наслаждаясь долмой и «полной чашей», рядом со своими смертельными врагами, обладающими несравненно большей мощью, чем она.

Грех № 4. Армения избрала Пашиняна, что можно было сделать только в условиях глубокого помрачения. Теперь господин Пашинян являет всем армянам свое неприкрыто порочное нутро — властолюбивое, трусливое, жалкое, исступленно антинациональное.

Но что так застило армянские глаза, что они не увидели ничтожность этой твари в момент, когда вознесли ее себе на погибель? Это страшный грех — можно сказать, смертный. Я опять-таки говорю о грехах гражданских, исторических, духовных, но именно о грехах. Потому что для того, чтобы избрать Пашиняна, надо было пасть в полном смысле слова. И это падение надо искупить. Его не искупишь одними воплями «Пашинян, уходи!»

Грех № 5. Армения, избрав Пашиняна и простив ему арест Роберта Кочаряна, серьезнейшим образом травмировала свои отношения с Россией и Путиным. Видимо, считалось, что дольше века будет длиться долма и «дом — полная чаша». Но такое преступное и очень пошлое легкомыслие — это страшный грех по отношению к своему народу и государству.

Грех № 6. Армения позволила Пашиняну себя предать. Даже Карабах позволил это сделать, избрав пашиняновского президента. С каждым днем карабахско-азербайджано-турецкой войны становился всё яснее масштаб предательства Пашиняна. Но на это не отреагировали военные, видя всё и плотно зажмуривая глаза, с тем, чтобы забыть о своей ответственности перед народом. Теперь говорится о том, что и армия не выступила на стороне Карабаха, и оружие для Карабаха не было передано Карабаху, и добровольцев не снарядили соответствующим образом. Но про это же знали — по крайней мере, люди в погонах. И что, они это знали — и подчинялись предателям?

Грех № 7. Даже после краха Армения продолжает местечковые политические игры. Она ведет себя, как заурядная сильно омещаненная страна. Армянские политики маневрируют в море этой реальности. Но эта реальность несовместима с выживанием Армении.

Если таковы армянские грехи — а я убежден, что они именно таковы, — то ясно, в чем состоит путь армянского спасения от погибели. Он состоит в искуплении этих грехов. Если Армения решится встать на этот путь, то ей придется решать следующие конкретные задачи.

Задача № 1 — поганой метлой вымести из страны не просто предателя Пашиняна и его прихлебателей, а всё «пашинянство» в целом. И не надо вздыхать, будто бы всё это помешает сделать Россия. Не Россия посадила Пашиняна на армянскую шею. Это сделало армянское помрачение. И нельзя его преодолеть, не искупив грех «пашинизации» Армении. А имя такому искуплению — армянская национальная революция, армянская национально-освободительная борьба. Судьбоносность в этом, а не в местечковых играх в выборы, на которых Пашиняна заменит что-нибудь сходное.

Повторяю: Армении нужна для искупления своих, а не чужих грехов не прорусская, а армянская национальная революция. Ей нужно не прорусское, а армянское национально-освободительное движение. И как только речь пойдет о подлинно национальном движении, оно тут же станет прорусским. Не из желания подольститься, а из подлинной национальной страсти должна родиться эта настоящая прорусскость, заменяющая собой лицемерно расчетливые расшаркивания в сторону России.

Армянская национальная революция, армянская национально-освободительная борьба должна смести с земли Армении не только мразь по фамилии Пашинян, но и всю пашиняновскую элиту. И не только эту элиту, но и весь прозападный «соросятник». Пока эти бесы правят свой шабаш на армянской земле, не будут искуплены жертвенные подвиги молодых армян, которые гибли в Карабахе, будучи преданными всеми подряд. Притом что источником этого предательства является армянское помрачение.

Задача № 2 — очистив нацию, начать правильное построение отношений с Россией. Возможны ли такие отношения? Да, они возможны, но не гарантированы. Для постсоветской России никакой особой разницы между Арменией и Азербайджаном не было и не должно было быть в течение всего периода после развала СССР. С одной стороны, имел место некий крен в сторону Азербайджана, потому что в России много тюркского и исламского населения. С другой стороны, Армения входила в ОДКБ, и христианский аспект был для России в каком-то смысле немаловажным.

Но после прихода Пашиняна и его фокусов с адресациями к НАТО и помещением в узилище Кочаряна выбор России в пользу Армении был абсолютно исключен. Вдобавок в России возобладали опасные иллюзии, согласно которым Турция и Россия могут жить в мире и дружбе. Если бы эта возможность существовала, то чаша политических весов склонилась бы окончательно в пользу Азербайджана. И ничто не могло бы переломить ситуацию. Никакие традиции, никакие христианские симпатии.

Но Турция всё больше склоняется в сторону конфронтации с Россией. Российская элита, завороженная «Южным потоком» и многим другим, этого еще не понимает. Или, точнее, понимает не до конца. Прозрение наступит тогда, когда Турция ударит по Донбассу и Крыму и когда турецкий радикализм (неоосманизм, неотуранизм и так далее) начнет подымать против русских часть тюркского населения России.

Если к этому моменту Армения, во-первых, осуществит национальную революцию и, во-вторых, встанет в результате этой революции на мобилизационно-военный путь развития, то она окажется фактором в большой игре. Но Армении-то в любом случае, если она хочет жить, нужен такой путь развития, основанный на национальном очищении и национальной аскезе. Иначе — смерть армянского народа и армянского государства.

Задача № 3 — полноценная милитаризация и духовная мобилизация Армении, сочетаемая с переходом от ларечничества к высокотехнологическому развитию, с переходом от мещанского кайфа к суровости.

Задача № 4 — выбор армянского лидера, который, во-первых, сможет возглавить военно-мобилизационное развитие Армении (демократическое или нет — это дело армянского народа), сможет превратить Армению в правильно организованный военный лагерь и, во-вторых, будет максимально созвучен русскому лидеру, каковым является Путин. Путин трудно сходится с людьми, и поэтому рассчитывать на восхождение новой армянской политической звезды не приходится. А близость между Путиным и новым армянским лидером является вопросом жизни и смерти для Армении. Потому что Азербайджан и Турция переиграли Армению не только военно, но и политически. А также идеологически, спецслужбистски и так далее. Стыд-то какой!

Национальная революция, глубокое очищение и возрождение на военной основе, тщательное построение отношений с Россией, внимательное и объективное отслеживание турецкого фактора — вот вехи искупления перечисленных мною армянских грехов.

Альтернатива — гибель Армении. Ее полная зачистка. И никакого существования в виде османского вилайета ей не светит. Ей светит резня — намного большая, чем в 1915 году.

Написав эту статью, я в очередной раз подумал о том, где проходит грань между правдой и состраданием. А также между правом, даваемым укорененностью в армянской жизни и политике, и тактом, который абсолютно необходим для человека, в этой реальности не укорененного. В таких случаях, сказал я себе, важно не то, как тебя воспримут очень разные люди, чья обидчивость вполне объяснима. Важно, как тебя воспримут близкие тебе мертвые. Твой отец, к примеру. Или жертвенно погибшие армянские мальчики.

Сказав себе это, я еще раз перечитал статью и решил ее напечатать, потому что только правда спасает от погибели. А в армянском случае эта погибель совсем близка.

Впрочем, только ли в армянском? Не является ли армянская беда и возможная армянская погибель провозвестниками другой беды и другой погибели? Я имею в виду ту беду и ту погибель, которые пока еще лишь маячат на российском горизонте. Но которые будут явлены и России, коль скоро она забудет об искуплении.

Сергей Кургинян