Граница Армения — Турция: Анипемза и Джанфида

Некоторое время назад корр. “НВ” Елена Шуваева-Петросян посетила села на границе Армения-Азербайджан — Барекамаван и Беркабер и рассказала о трудностях и радостях бытия их жителей. После публикации этого материала, который вызвал большой интерес читателей, появилась идея описать и другие режимные села. Новый маршрут — это приграничные с Турцией села — Анипемза и Джанфида. О них публикуемый ниже очерк.

Анипемза — село на границе с Турцией на берегу реки Ахурян в области Ширак (когда-то Анийской области)… Звучит отнюдь не лирично — Ани и пемза: Ани — древняя столица армянского царства, город тысячи и одной церкви и… пемза — высокопористое природное вулканическое стекло или пористый трахитовый туф трасс, который используется в строительстве. Это место изрыто карьерами, но у него более интересная и богатая история, которую предстояло узнать нашей группе.
Анипемза в советский период славилась комбинатом по обработке камня, сюда приезжали на работу со всего Союза. В селе проживали 3500 человек, сейчас — 300. Мрачные казенные двухэтажные дома давно перешли в собственность оставшихся малочисленных жителей, некоторые из которых приезжают сюда из армянской столицы лишь на лето.
Во время резни армян в Западной Армении на этой территории оказалось много беженцев — поселились недалеко от своих деревень в надежде когда-нибудь вернуться. Но надежда умерла вместе с последними старожилами, которые с грустью посматривали на разрушенный Ани. Совсем недавно умерла старушка со странным именем — Киш-Миш. Она родилась в 1914 году. Геноцид пережила младенцем. Киш-Миш помнила рассказы родителей о турецких злодеяниях, но говорила об этом редко. Часто выходила на огород и долго смотрела туда, откуда ее корни. Из старожилов в селе остался один Анушаван 1926 года рождения.
Гюхапет Арутюн Тарланян принял нас в кабинете сельского управления. Видно, что присматривается к нам, осторожно выбирает слова и пытается понять, по какой причине мы наведались в Анипемзу. Село до 1985 года было закрытой зоной, да и сейчас долгое пребывание обязательно привлечет внимание и у вас проверят документы, что Арутюн и сделал. У моих спутников не оказалось документов, кроме водительских прав. Но у них по лицу видно — армяне, чего не скажешь обо мне. Протягиваю Арутюну паспорт РФ. Еще с Москвы осталась привычка — всегда при себе иметь документы. Гюхапет внимательно изучает, расспрашивает меня и предостерегает, если мы долго будем здесь крутиться, он вынужден будет позвонить “куда надо”. Но я успеваю полюбопытствовать, откуда корни Арутюна. И тут его глаза загораются, он начинает рассказ, что его бабушка и дедушка из Карса, бежали в 1914 году, поселились, как и некоторые другие беженцы, здесь, чтобы потом вернуться. Сам Арутюн родился в Анипемзе. 13 лет на должности управляющего селом, имеет пасеку, где мы его и застали, когда приехали в Анипемзу.
Прощаясь со строгим гюхапетом, я оставляю небольшую передачку для моего московского друга Арсена, уроженца Маралика, который сейчас занимается добычей туфа на границе. Встретиться с ним не удалось. В Анипемзе плохая связь, попадаешь в зону очень дорогого роуминга, приходят непонятные предложения от турецких операторов. Когда через несколько дней Арсен подъехал к Арутюну, тот сделал вид, что никто не приезжал и ничего не оставлял.
В селе нет магазинов, один лишь ларек, в котором товары и продукты продаются за баснословную цену, но сельчане вынуждены покупать или записывать в долг.
Рядом с селом сохранились руины одного из знаменитейших памятников древней Армении — Ереруйкского храма (на снимке), о котором сейчас мало кто знает в Армении. Храм находится у самой границы с Турцией и не всегда был доступен рядовому туристу.
Ереруйк, который датируют IV в., построен на основании более древнего эллинистического храма, к которому вели шесть ступеней (числа, кратные трем, имели у эллинов сакральный смысл, поэтому в большинство храмов вели шесть ступеней), и по своей архитектуре отнюдь не похож на традиционные христианские армянские церкви. Это массивное прямоугольное здание с двумя рядами колонн внутри. “Ереруйкский храм поражает изысканностью пропорций, высокой культурой строительства, глубин воплощенного в нем архитектурного замысла, — говорят специалисты. — Стиль Ереруйкской базилики повлиял на позднейшие постройки V-VII вв. в Армении и перешел даже в страны христианского Средиземноморья”. Все стены базилики выложены из местного туфа.
Известно, что храм основан князьями армянского владетельного рода Камсаракан. История этого рода идет от Карин-Пехлевидов — одного из семи великих домов Ирана, причисляемого к династии Аршакидов.
В прошлом году международная группа археологов во главе с Патриком Донабедяном начала здесь исследования с целью, во-первых, выяснить точную дату строения, для чего были проведены раскопки захоронений, а во-вторых, исследовать целый комплекс строений, в том числе и подземных, которые абсолютно не изучены. Местные жители, среди которых есть и старожилы, предки которых бежали из Западной Армении и поселились в непосредственной близости с родными местами, чтобы потом вернуться, рассказывают, что Ереруйк — это лишь малая часть, которую мы можем лицезреть, а есть еще подземные строения и ходы, ведущие в Ани. Два хода в храме, в которые они спускались, сейчас закрыты тяжелыми бетонными плитами — видимо, в целях безопасности, так как ходы могут обвалиться, и исключения нарушения нынешней границы и вылазок армян в Ани.
Ереруйкскую базилику вполне заслуженно предложили внести в список Всемирного Наследия ЮНЕСКО, но подтверждение пока не получено.
О селе Джанфида Армавирского марза я узнала из новостей, когда в июне этого года там произошел инцидент между крестьянами и одним из пограничников российской военной части. Отец и сын, направляясь на земельный участок, решили пройти через пропускной пункт, однако пограничник не разрешил им это сделать, после чего крестьяне избили его. Тогда глава общины Джанфида Рафик Егиазарян прокомментировал, что инцидент с пограничником действительно имел место, но избиения не было. “Они просто не поняли друг друга из-за скотины”, — сказал староста. Он заверил, что в селе нет напряженности.
Джанфида… Название села возникло, когда формировалось армянское национально-освободительное движение в конце 19 века. В основе лежит “джан, фидаи”, то есть дорогой фидаи — дорогой воин-освободитель. Фидаи стремились превратить разрозненные действия в широкое народное движение, во всеобщее восстание против турецкого ига. И люди шли за ними. Это село героев, как начала 20 века, так и его конца. При въезде в селокладбище, на котором выделяется целый ряд азатамартиков (борцов за свободу) — даже здесь они стоят плечом к плечу, как стояли во время карабахской войны. Когда-то граница проходила именно здесь — об этом рассказывают насыпи, рвы и деревянная башня танка, но потом ее перенесли чуть дальше. В советское время рядом были гераниевые плантации. До сих пор жители Джанфиды умеют делать ароматное гераниевое масло. Дряхлый желтенький автобус остановился недалеко от центра. В центре строится новая церковь, рядом с которой памятник Матери и Погибшему воину. Меня сопровождает коллега по горным походам Анжела, у которой, оказалось, есть родственники в селе, но они не виделись лет 20. Рядом с нами останавливается видавшая виды “Волга”, высовывается голова веселого водителя, который, как оказалось, ждал именно нас — по селу пронеслась весть, что едет журналист. Добродушный Саркис на целый день стал нашим водителем и гидом, но первым делом он отвез нас к родственникам Анжелы — Зое и Рустаму.
На пороге нас встречает Зоя с невесткой Термине. Улыбаются, радостно обнимают Анжелу, радушно приглашают войти в дом. Дом большой, но не отделанный внутри. Зоя рассказывает, что построен он на месте родительского. Сыновья, Зограб и Саак, заработали в России, на “хопане”, вернулись и построили дом. Это обязательное условие, чтобы жениться и привести невестку. Зограб женился и привел свою Термине. Как интересно сочетаются их имена! Зоя рассказывает легенду о любви храброго воина Зограба, отца которого, к слову, тоже звали Рустам, и красавицы Термине. Младший сын Саак сейчас в Сибири — зарабатывает на отделку дома, чтобы потом тоже иметь возможность жениться и зажить одной большой семьей.
Дома в селе большие и богатые. Женщины в основном не работают. Только в школе и больнице. Термине рассказывает, что закончила Юридический колледж в Октемберяне (сейчас Армавир), но вряд ли муж разрешит ей работать. У нее на руках маленькая дочка. Термине хочет троих детей: первые две девочки, третий — мальчик. Кушаем дыню и арбуз с огорода. Женщины сетуют, что раньше вода из Аракса была бесплатной, сейчас вода поступает из Ахурянского водохранилища, если не заплатишь — отключают. Спрашиваю, есть ли в селе русские. Получаю ответ, что только русские невестки, которые приехали в Армению в советское время и остались здесь. К примеру, русская Валя работает в местном медпункте. Донимаю Зою, как она отнесется к тому — вдруг ее сын Саак привезет “невесту с Севера”. Женщина смеется: “Конечно, я не буду противиться. Лишь бы любили друг друга”.
Через некоторое время с поля возвращается глава семейства Рустам. Он тут же начинает суетиться, что негоже сидеть за скромным столом, собирается в Армавир за продуктами. Мы сопротивляемся. В это время за нами заехал Саркис, чтобы отвезти нас на страусиную ферму в Пшатаване и показать достопримечательности в округе.
Где страусы, где Армения, но между тем хозяевам фермы удалось наладить бизнес. Завезли птиц из Африки, которые акклиматизировались и уже прекрасно чувствуют себя на армянской земле. Страусиное мясо в магазине стоит примерно 12 тысяч драмов за килограмм, яйцо — 14 тысяч. Завезли не только страусов, но и медвежат. Косолапым уже 8 месяцев, они резвятся в своей огромной ванне. Подходим к клетке, что было большой ошибкой. Мишки тут же вылезли из ванны и прилипли к клетке, любопытствуя. Я стояла на расстоянии 70 см, но медведь стремительно выпростал лапу через решетку и цапнул меня — ухватив за сумку, потянул к клетке. Нет бы отпустить сумку, но я в нее вцепилась не медвежьей, а человеческой хваткой, потому что там были два моих паспорта. Потом доказывай, что паспорта двух государств на армяно-турецкой границе сожрал медведь. На помощь пришли люди. Отобрали сумку. За нами долго наблюдали страусы — почему-то каждый одним большущим стеклянным глазом. Меня поразили их размеры. Мне тут же сообщили, что если страус долбанет лапой, то придет пипец, мол, несожранная медведем, может быть убитой страусом. Когда я решила снять понравившегося мне страуса, он с любопытством склонил голову и заглянул в объектив, и мне показалось, что он сейчас спросит: “Эс инча?” В подарок за отвагу в борьбе с медведем мне подарили страусиное яйцо и выдрали из этих гигантов несколько перьев, которые оставили на моих ладонях кровь птиц. Наверно, мы теперь с ними братья по крови, тем более что они, как и я, иноземцы, обретшие родину в Армении, только они из Африки, а я из России.
Потом мы поехали к заставе. Саркис рассказывает, что знает все тропинки в буферной зоне, как и другие крестьяне. Знает, где заминировано, где чистая территория. Мы сидим в кустах, кушаем арбуз с минного поля и рассматриваем турецкие блиндажи. Вот проехала машина с начальником турецкой заставы, а каждый вечер здесь на белом коне гарцует его жена. Река Аракс — граница между Арменией и Турцией, в этом районе летом заболочена. Почва песчанистая, постоянно ползет, а весной смывается половодьем, поэтому местные жители выложили каменную дамбу и стянули ее сеткой. И это символично — хотя бы так сохранить остатки армянской земли. Недалеко один американский армянин купил 30 гектаров земли и посадил сады, чтобы обеспечить местных жителей работой. Возвращаемся в село, где нас ждет щедрый стол. В Армении всегда удивляешься проворству хозяек, которые за пару часов успевают наготовить такое количество блюд. В каждом доме в Армении ты находишь свой дом. Радушие армян, величие в своем гостеприимстве, кулинарное искусство… И это “близорукое армянское небо”, которое не мог забыть Мандельштам. Все это настолько вдохновляет, что боишься упустить какое-нибудь мгновение.
После обеда нас провожают в Армавир на станцию. Уезжаем, обещая вернуться…