“Если я, мать Зория, не вернусь в Карабах, то подумают, что дела наши очень плохи’’

Завтра один из главных дней многовековой истории армянского этноса — День независимости. Независимость была обретена ценой невероятных усилий, борьбы и победы всего народа в далеком 1918 году в Сардарапате. Органичной частью армянской независимости также является независимость Карабаха. Свою немалую лепту в свободу и защиту народа Карабаха внесла баронесса Кэролайн КОКС — второй спикер Палаты лордов Великобритании.

Кэролайн Кокс написала предисловие к автобиографической повести “Без права на смерть” Зория Балаяна, в которой автор рассказывает о судьбе своих родителей и миллионов советских людей, ставших жертвой сталинских репрессий. В книге использованы фактические документы, в том числе ГУЛАГовские, из “личных дел” героев повести. Повесть вышла в издательстве “Амарас” на армянском и русском языках, она вошла в 8-томник произведений З.Балаяна. Вышедшую в издательстве “Художественная литература” (Москва) “Без права на смерть” также перевели на английский в Лондоне и выпустили с предисловием баронессы Кэролайн Кокс и известного критика и литературоведа Льва АННЕНСКОГО. Предлагаем предисловие Кэролайн Кокс, которая в эти дни с группой правозащитников в 81-й раз побывала в Арцахе. Отрывки из книги З.Балаяна “Между адом и раем” расскажут о первых визитах баронессы Кокс в Карабах в военное лихолетье.

Для меня большая честь написать предисловие к книге, должна признаться, великого человека. Книга о судьбе героической женщины. Это мощная, острая, исторически значимая дань Зория Балаяна своей матери. Пользуясь случаем, я хочу в первую очередь рассказать о самом авторе, ибо пишу для широкого англоязычного читателя.
Многие годы я была свидетельницей того, как Зория Балаяна уважают его соотечественники, рассеянные по всему миру, равно как и убеждалась в том, что многие не армяне, но имевшие честь знать его. Доктор, который провел десять лет, практику как врач в труднодоступных и суровых краях Камчатки и Крайнего севера. Впоследствии он был избран от Нагорного Карабаха депутатом последнего Советского парламента. Мне хорошо известно, что Зорий был одним из героев в войне, навязанной Азербайджаном Карабаху, постоянно находясь рядом со своим народом в его исторической борьбе за выживание, разделяя его страдания и стремление получить поддержку любого рода на международной арене.
Неутомимое желание Зория, я бы сказала, обязательство и долг добиться справедливого решения проблемы Карабаха вынуждали его много путешествовать по миру. Кстати, благодаря этому его природному призванию мне посчастливилось встретить Зория в Москве, где он выступал на мемориальном Сахаровском конгрессе по правам человека. Этот международный конгресс был организован всемирно известным борцом за права человека, ныне покойной, Елены Сахаровой-Боннэр. Зорий красноречиво и страстно призывал почетных и известных правозащитников мира делать все, чтобы приостановить омерзительное намерение Азербайджана выселить армян из своей исторической родины. Эта агрессивная политика тогда набирала чудовищные обороты с помощью известной операции “Кольцо”. Именно после этой варварской операции последовали на глазах всего мира систематические окружения армянских сел Карабаха, брутальное обращение с гражданским населением и принудительная, насильственная депортация их с исторической земли.
По горячей просьбе Зория Балаяна Сахаровский конгресс поручил известным международным экспертам по правам человека посетить Армению для встречи с депортированными жителями Карабаха. Мне предоставилась честь возглавить эту авторитетную делегацию. Мы брали интервью у беженцев, которые недавно потеряли родину, потеряли многих своих родных и близких, пострадали от зверств азербайджанцев. И опубликовали наш доклад, документируя и выражая наше отношение к этой страшной проблеме.
Это была первая из многочисленных моих (на момент, когда я пишу эти строки, уже были совершены 78 посещений Карабаха) поездок в Армению и на историческую армянскую землю Карабах. Чаще всего посещала в суровые и тяжкие годы войны, которая бушевала до 1994 года. И все поездки организовывал Зорий.
В ходе этих визитов мне выпало огромное счастье познакомиться близко с матерью Зория Гоар, которую в Степанакерте называли “Наша Гоар”. Довелось насладиться общением с ней. И вскоре я убедилась, что имею дело с поистине героической женщиной.
В предисловии к книге Зория я хочу привести несколько историй, которые проиллюстрируют ее феноменальное мужество, ее страстное желание находиться со своим народом в это тяжелое время.
Моя первая история произошла буквально в самом начале января 1993 года. Я и мои коллеги из Англии и других стран решили на Новый год, проявив нашу солидарность, праздновать Рождество Христово вместе с армянами Нагорного Карабаха. В то время Азербайджан, использовав весь свой огромный военный арсенал, собирался в очередной раз предпринять массовые наступления на Карабах. Цель — совершить этническую чистку армян из своей родины. Поскольку погода была нелетной, а нам надо было успеть к Рождеству, мы вынуждены были поехать в Карабах на стареньком автобусе. Вместе с нами ехала мама Зория Балаяна. Она была болезненно бледной. Как выяснилось, она в Ереване лечилась от пневмонии, но не долечилась. Спешила в Карабах, где ситуация была очень опасной. Наш дряхлый автобус застрял на Сараванском перевале. К вечеру накопилось огромное количество машин. Ветер холодный, температура — минус тридцать градусов, а на ветру — все пятьдесят. И вот Зорий, сознавая, что все транспортные средства, оказавшиеся в снежном плену из-за страшной метели, рискуя жизнью, решил в кромешной тьме обойти все машины, которые не отапливались и в которых были дети и старики. И тащил их в наш автобус, который хотя и был дряхлым, но зато теплым. Все мы бросились помочь Зорию и вскоре весь наш автобус стал своеобразной медицинской палатой. И тяготы эти длились всю ночь до вечера следующего дня.
В тесноте я подошла к Нашей Гоар и спросила ее, почему она так рискует. Ведь больная совсем. Воспаление легких. И в таком состояние рвется в Карабах, где из-за ракетных ударов “Града” и бомбежек все находятся в подвалах. И Наша Гоар тихо сказала мне, почему она решила срочно вернуться в Степанакерт. Я ведь еще в прошлый приезд знала, что у нее во дворе от обстрелов погибли шестеро детей. Вот и сказала она мне: “Если я, мать Зория, не вернусь в Карабах, то горожане подумают, что дела наши очень и очень плохи.
Скажут “тут что-то не то”. И добавила: “Да еще завтра Рождество. Как же не поехать в Карабах?”
И я подумала: какая удивительно тонкая, материнская, человеческая мысль одолевает эту женщину, которая сама тяжело болеет, но настояла на том, чтобы поехать в Арцах. Она возвращается в город, перемолотый весь нескончаемыми бомбардировками и ракетными ударами. Потом я узнала: вошла домой и увидела, что все стекла окон разбиты вдребезги. Узнала и то, что погибли во дворе четырнадцать детей.

Моя вторая история — это сама память о матери Зория Балаяна. Наша Гоар ночевала, как и весь Степанакерт, в подвалах. Жизнь в них была ужасной. Тем более — зимой. Мороз и сырость. Без электричества, без питьевой воды. Вместо лампочек горело газовое пламя. Я сама видела эту самую подвальную жизнь в Степанакерте. Видела, как посещают этих мужественных людей мужественные артисты степанакертского театра и прибавляют им дух, даже юмор. Среди них всегда находилась мать Зория, которая, повторяю, была больна пневмонией. Ведь все это происходило на фоне военных действий, на фоне бесконечных потерь родных и близких, на фоне безжалостного наступления вооруженных азербайджанцев на невинное гражданское население Арцаха. И вот в такой ситуации мы готовились праздновать Рождество. Праздник в разгар страданий и борьбы за выживание.
Моя последняя, третья, история связана с тем, что я бывала в Степанакерте, когда Азербайджан в нарушение всех международных конвенций нападал именно на мирное население и стрелял не только из ракетных установок “Град”. Участились воздушные бомбардировки запрещенными кассетными 500-килограммовыми бомбами. Я помню тот ужаснейший день, когда вместе с Зорием Балаяном мы посетили не дом, а целую гору щебня. Это то, что осталось от двухэтажного дома семьи Самвела Авакяна. Адрес — дом 50 по улице Мхитара Спарапета.
Самвел и его брат Сурен, опустив головы, молча сидели на развалинах бывшего дома. Не трудно было догадаться, о чем они думали. Еще утром в этом доме играли и веселились маленькие дети Самвела. Двенадцатилетний сын Григор и восьмилетняя дочь Лилит. За малышами следила их мать Нелли, которая находилась на девятом месяце беременности. Это невозможно описать.
После вместе с моими коллегами посетили мать Зория. Она грустно сидела в кресле. Выяснилось, что уже знает о судьбе Самвела Авакяна. И она сказала, что, думая о трагедии Самвела Авакяна, невольно вспоминала, как, вернувшись из сталинских лагерей, узнала, что не только она, но и многие родственники ее были лишены домов, построенных их дедами. И добавила: “Хотя сегодня никакую трагедию нельзя сравнить с трагедией несчастного Самвела”.
Я ничуть не отхожу от темы предисловия. Дело в том, что все эти воспоминания о матери Зория Балаяна ярко иллюстрируют описанные судьбы в его книге “Без права на смерть”, которая имеет, особенно сегодня, огромное значение. Ибо мы видим, как сегодня в мире забывают о преступлениях Сталина. Дело еще и в том, что, читая книгу Зория, я вижу, как судьба его самого и его семьи тесно связана с трагическими судьбами миллионов людей, ставших жертвами марксистско-ленинской идеологии и жестокой тирании сталинизма.
История семьи Зория является своеобразным зеркалом, в котором отражается огромный гобелен картины ужасов той эпохи и создавшей ее идеологии. Дед Зория Ованес, священник храма Амарас, который я и мои коллеги посещали множество раз, был убит вместе со многими армянскими священнослужителями Карабаха. Его отец, Гайк Балаян, министр просвещения (образования), был отправлен на смерть в печально известные лагеря смерти ГУЛАГа. В книге детально рассказывается, как его мать провела девять мучительных лет в сибирских лагерях, где пыталась совершить самоубийство. Однако любовь к двум крохотным сыновьям и надежда на то, что может выжить в таких страшных условиях, сумела в последний миг победить себя. Была запрещена даже переписка с ней, и она ничего не знала о своих детях, которые выросли без отца и матери у легендарного дедушки Маркоса.
…Мне посчастливилось часто встречаться с матерью Зория много раз в суровые и мрачные годы Карабахской войны. Она никогда не жаловалась на тяжелые и многочисленные трудности, которые, собственно, были частью жизни всего народа Карабаха в те трагические дни. Ее дом, поврежденный осколками от ракет и бомб, был полон семейными сувенирами, в том числе фотографиями мужа, убитого в ГУЛАГе, священника Ованеса, убитого в двадцатые годы в Карабахе, портреты Зория в арктической одежде, когда он работал врачом и жил на Камчатке. Напомню и то, что Наша Гоар, несмотря на все горести, сохранила острое чувство юмора. Кстати, в качестве комплимента она подарила мне прозвище “Коксаян”.
Конечно, книга Зория Балаяна по жанру — это прежде всего драматическая документальная повесть о трагедии целого народа, который долгое время назывался “советским”, и о трагедии самой эпохи, которую называют сталинской. А то, что в предисловии я в основном пишу о матери автора книги, есть своя логика и закономерность. Во-первых, Наша Гоар является главной фигурой в повести, и судьба ее проходит красной нитью по всей книге. Во-вторых, так уж получилось в моей жизни, что лучше всего и глубже всего я знаю именно любимую мной эту карабахскую женщину, олицетворяющую образ карабахской матери.
Всякий раз, встречаясь с этой отчаянно смелой, пожилой, но все еще грациозной женщиной, я чувствовала, что нахожусь рядом с настоящей героиней. Она была знаковым символом мужества армянского народа, который непоколебим в решимости не отдавать ни пяди исторической земли. Вообще я обратила внимание, что в Карабахе — особенно женщины, особенно матери — готовы идти на любые жертвы во имя сохранения уникального духовного и культурного наследия своего народа.
Книга Зория Балаяна, посвященная, как уже говорила, в основном судьбе его матери, это дань уважения не только к своей матери, но и к миллионам других жертв ужасной идеологии.
Реальная сущность любого тоталитаризма в любой форме должна быть исследована и зафиксирована в печати для будущих поколений. Ибо всегда найдутся люди, которые захотят переписать на свой лад историю, дабы оправдать и обелить темные жуткие преступления, совершенные тиранами. Известно, что люди, которые забывают о преступлениях прошлого, обрекают на их повторения в будущем. Джордж Оруэлл напомнил нам: “Тот, кто контролирует наше прошлое, тот контролирует и наше будущее”.
Если мы не будем тщательно изучать и крепко помнить о преступлениях, совершенных в годы тирании в Советском Союзе, мы не только предадим память о жертвах, но и сделаем грядущие поколения уязвимыми перед новыми преступлениями. Именно поэтому от всего сердца я приветствую и публикацию на английском языке книги Зория Балаяна и вношу свою лепту почтения к автору, к его матери и отцу, к его семье и всем, кто готов даже ценой собственной жизни обретать свободу для народа. Еще четыре века назад мудрый английский поэт Джон Донн писал: “Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. Каждый человек есть часть Материка. Часть Суши. И если Волной снесет в море Береговой Утес, то меньше станет Европа. И также, если смоет край Мыса и разрушит Замок твой и Друга твоего. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе”.
Я сама считаю, что те из нас, кто имеет привилегию жить в условиях свободы, обязаны использовать свою свободу от имени тех, кто лишен этой привилегии.
Мать и отец Зория Балаяна и миллионы других пожертвовали собой за приверженность к свободе. Я надеюсь, молюсь и верю, что книга Зория Балаяна “Без права на смерть” вдохновит всех, кто прочтет ее, и тогда будут ценить свою свободу, используя ее для борьбы за тех, кто в сегодняшнем мире страдает от тирании и тоталитарных идеологий. Если все мы поступим так, то все мы осознаем, что жертвы сталинских репрессий не забыты и не будут забыты. Ибо эта книга Зория Балаяна, как вечная ценность, продолжит напоминать об этом.

Баронесса Кэролайн КОКС

Красные маки Кэролайн

(Из книги Зория БАЛАЯНА
“Между адом и раем”)

…Комиссия леди Кокс работала на восьмом этаже. Был душный летний день. Председатель комиссии, женщина лет пятидесяти, в легком ситцевом платье, после завершения очередной фразы поворачивалась к переводчику, широко улыбаясь. За длинным столом сидело человек двадцать из разных стран. Она внимательно выслушала всех. Последним должен был говорить я. Перед тем как мне выступить, в комнату вошла Елена Боннэр. Устроившись у самой двери, она что-то поспешно написала, и через минуту я получил сложенную вчетверо бумажку: “Выступи, расскажи о последних событиях, о последних беженцах, о палаточном городке и предложи, чтобы Кокс незамедлительно образовала комиссию и сама повезла бы ее на место событий…”
Я выступил. Рассказал о Геташене, селах Гадрутского района, Бердадзорского подрайона. О конкретных людях, их судьбах. Описал смысл зловещей операции “Кольцо”, когда в село с четырех сторон сначала заходят танки, обстреливая в упор дома и людей, потом бронетранспортеры и боевые машины пехоты, их сменяют азерские омоновцы, а уж за ними идут мародеры.
К.Кокс тотчас же организовала комиссию, в которую вошли представители Англии, США, Японии, Норвегии, Швейцарии. Предложила мне написать проект телеграммы на имя Горбачева, без согласия которого трудно будет осуществить такую поездку, ибо у всех виза только до Москвы. Через полчаса факс пошел в приемную Горбачева.
Весь следующий день мы ждали ответа. Но его не было и через день. На третий день баронесса Кокс отправила новую телеграмму и предупредила, что вынуждена будет обнародовать ее текст на заключительном заседании Сахаровского Международного конгресса. Через час стало известно, что Горбачев дал разрешение на поездку “в регион”, не сделав никаких пояснений по поводу того, кто и где будет оформлять документы и как комиссия доберется “до региона”. Дело осложнялось еще и тем, что день был субботний, а время вечернее.
Как мы добирались до Еревана, одному Богу ведомо. Но главное, что в воскресенье в три ночи мы были в столице.
Поздним вечером следующего дня леди Кокс собрала в гостинице “Раздан” всю группу. Выслушав членов группы, она предложила обратиться к Муталибову, чтобы комиссии разрешили поехать в Баку.
Помощник первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана ответил по аппарату ВЧ, что никто никогда не приедет в Баку через Ереван. На следующее утро баронесса с пятью другими смельчаками подъехала к границе Лачинского района и, привязав к палке белую тряпку, перешла ее. Через несколько километров они попали в руки советских солдат и азербайджанских омоновцев. Вот тогда-то Кокс окончательно поняла, что на этом этапе войны никакие примирения невозможны. Азербайджанцы не позволят, чтобы армяне уходили живыми подобру-поздорову. Только — кровь.
Вскоре группа Кокс рассказывала в Москве на пресс-конференции о своей поездке “в регион”, встречалась с министром обороны Язовым, Председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым. Встречи эти окончательно убедили второго спикера палаты лордов парламента Англии Керолайн Кокс, что Карабах используется как рычаг для воздействия одновременно и на Армению, и на Азербайджан. Обо всем этом она в многочисленных документах поведала миру открытым текстом.
…Перед отлетом в Лондон леди Кокс попросила: “Если в Карабахе будет тяжело, дай мне знать”. Я тогда воспринял ее слова как обычный знак вежливости.
* * *
Через несколько дней после освобождения сел Бузлух, Эркедж и Манашид в Армению вновь прибыла леди Кокс. На этот раз, кроме журналистов, в группе был один из руководителей всемирной организации Международной христианской солидарности Джон Айбнер. Мы решили сначала посетить Шаумянский район и оттуда лететь в Степанакерт.
Шатен повез группу Кокс в Бузлух. Старинное армянское село на склоне пологой горы. Дома разрушены, сожжены, ограблены. Мы молча бродили по пустынным улицам деревни. Я думал о своем: если бы такое сотворили армяне, то турки и азеры подняли бы шум на весь мир. А вот тот же мир молчит как камень. И лишь единицы (Кокс, Нуйкин, Гайдар, Буркова, Оскоцкий, Калинкин, словом, “КРИК”) отзываются на нашу боль…
Поднялись на кладбище. Глаза бы не смотрели. Могилы разрушены и разорены. Мраморных плит больше нет. Что не могли утащить, разбили кувалдами.
У края кладбища нам показали свежевырытую могилу. Несколько дней назад азеры вскрыли ее, вытащили тело убитого, сняли с него одежду и вырвали золотые зубы.
Кокс попросила тележурналиста не только снять могилу, но и записать рассказ на пленку.
Молча спускались в село. У стены одного из домов на валуне сидел старик, одетый в телогрейку. Это был отец того самого Эдуарда Арутюняна, у чьей могилы мы только что дивились и ужасались человеческому бесстыдству. Керолайн Кокс попросила сопровождавших всем вместе посидеть немного рядом со старым Ервандом Арутюняном.
Разговорились. Ерванд еще раз повторил нам страшную историю села. Его, фронтовика, больше всего поразило, что в село вначале вошли воины Советской армии, а уже вслед за ними ворвались омоновцы и мародеры, с опаской поглядывая по сторонам, ибо то там, то здесь еще раздавались выстрелы.
Глаза у старика были красными, но слез не было. Рассказывал он и о сыне. Немного погодя он, чуть успокоившись, спохватился.
— Нехорошо получается. Такие гости приехали издалека и хотите провести их мимо дома.
Мы пошли за ним. Балкон с разбитыми стеклами. Пустые комнаты. В углу одной — тахта с наброшенной поверху шинелью. Рядом столик. На нем несколько яблок и орехов. Старик никак не мог придумать, чем бы нас угостить. Предлагал нам яблоки, но мы отказались.
И все-таки, когда мы проход
или мимо яблоневого дерева, он заставил нас сорвать по яблоку. И сказал:
— Когда азеры ворвались сюда, деревья цвели. Я еще тогда подумал: Бог не допустит, чтобы такие варвары попробовали плоды. Так и вышло.
* * *
…На этот раз приезд баронессы совпал со днем памяти жертв геноцида армян — 24 апреля. Леди Кокс должна была поехать в село Мачкалашен, где сельчане собирались перезахоронить прах Рудика Гевондяна, одного из двадцати трех героев-мачкалашенцев, жертв Карабахской Отечественной войны. Год назад от единственного снаряда погибли сразу семь человек. Среди них был и Рудик, отец троих детей. Семья Рудика в это время жила в Ереване, и туда отправили его тело. И вот решено выполнить волю семьи: похоронить Рудика в родном селе. Известно, что и мертвые защищают родную землю. Вместе с Кокс приехали четыре тележурналиста из Би-би-си снять для будущего фильма траурную церемонию на пленку.
Траурная церемония захоронения в Мачкалашене Мартунинского района была назначена на полдень. Из Еревана привезли прах Рудика в цинковом гробу. Мы должны были вылететь в Мачкалашен на дежурившем в Карабахе военном вертолете, который в те дни ежедневно вывозил раненых с поля боя из Мартунинского района. А Мачкалашен — как раз по пути. За пятнадцать минут мы подошли к Мачкалашену. Сверху видна похоронная процессия.
К месту посадки подъехала грузовая машина. Мы перебросили в кузов тяжелое телеоборудование и аппаратуру Би-би-си и отправились вдогонку. Ход траурного шествия затормозился. Люди нас понимали. Телевизионщики должны были пройти вперед и приступить к работе.
Кокс и ее коллеги были удивлены, что перезахоронение происходит, когда война продолжается. А еще тому, что вертолет задержался с вылетом, ибо была объявлена тревога номер один. Это значит — в воздухе неприятель. Вертолетам летать запрещается до отбоя.
В голубом небе Карабаха появился Су-25. Раздался взрыв. На глазах у всех в зените появилось белое облако. Водитель Амо, никогда не расстающийся с “Алинко”, слушал по рации разговор ребят, которые сбили Су-25. Он и передал нам, что наемный летчик катапультировался, но его уносит на азербайджанскую территорию.
Еще в Мачкалашене по просьбе леди Кокс сельская детвора бросилась собирать красные маки неподалеку от вертолетной площадки. Дети очень старались, а “шотландско-карабахская бабушка” их не останавливала. Я догадывался, для чего ей столько цветов.
На следующий день, двадцать четвертого апреля, рано утром мы с огромным ворохом маков отправились на мемориальный комплекс в Степанакерт. Из Шуши туда приехал епископ Паркев. Половину цветов Кокс оставила в машине. Букеты возложили у памятника жертвам геноцида 1915 года и Сумгаита. Србазан прочитал молитву. Несмотря на раннее утро, собралось много народа.
Србазан со свитой отправился в Гандзасар, а мы — в аэропорт “Папик и Татик”.
Вскоре туда привезли раненых. И вертолет поднялся в небо.
Коксовские маки были завернуты в намоченную марлевую тряпку. Перед самым отлетом в аэропорту она щедро сбрызнула цветы водой.
На священную гору Цицернакаберд моя семья принесла цветы, купленные в Ереване. У леди Кокс были карабахские маки. Она встала на колени у вечного огня, обрамленного двенадцатью склонившимися в скорби пилонами.
Мы, может, были первыми, кому довелось в один и тот же день в Арцахе и Ереване поклониться символическим могилам миллионов жертв геноцида. Надо же, среди бесконечного моря цветов, окольцевавших кратер цицернакабердского вулкана, находятся и карабахские красные маки, как капли крови, пролитые его сыновьями. С благодарностью подумал о Керолайн Кокс, которую называю сестрой, и вертолетчиках Самсоне Самсоняне, Альберте Абрамове, Сержике Закаряне, которых называю братьями.

На снимках: Баронесса Кокс и “Наша Гоар”; Керолайн Кокс и Зорий Балаян; обложка лондонского издания повести “Без права на смерть”