Если не можешь изменить мир, вызови хотя бы лифт
Наш сегодняшний автор – Маро САЙРЯН (на правом снимке) – микробиолог по первой «советской» профессии. 17 лет назад вместе с семьей она эмигрировала в Канаду. Работать по специальности ей больше не довелось. Благо муж довольно быстро нашел работу в одной из лабораторий при университете, поэтому они и смогли прожить в Торонто с тремя детьми. Сама же работала где придется, какое-то время занималась даже телемаркетингом. Убеждена, что постичь «приливы и отливы» эмигрантской жизни ей помог известный спасательный круг – юмор. За него и держалась, когда в редкое свободное время делала зарисовки, заносила в компьютерную память личные наблюдения и ощущения. Как водится, о стране пребывания, ее устоях и нравах. И конечно же, все это — в тесном сравнении с доэмигрантской жизнью, со своим ереванским прошлым. Как в итоге оказалось, ее рассказы написаны на достойном и даже искрометном профессиональном уровне, дай Бог каждому писателю! Ныне две ее дочери и сын, которые, кстати, меж собой говорят на армянском, выросли, выучились, у них уже свои интересы, своя жизнь, маршруты которой они прочерчивают самостоятельно. Так, старшая дочь вернулась в Ереван, посчитав, что ее место — на родине. Сама Маро не так часто бывает в Армении, но, как призналась, безмерно рада и благодарна «НВ» за публикацию ее произведений, за, пусть и заочное, но общение с ереванскими соотечественниками.
Зеркало заднего вида
Есть вещи, которые я умела делать еще до приезда в Канаду. Например, переходить улицу на зеленый свет. Этому я научилась в Москве, учась в аспирантуре. В Ереване в те годы все шли на любой свет: на зеленый, красный, пешеходы, машины… И всем это каким-то образом удавалось.
А приехав в Канаду, я научилась пользоваться банковской картой и водить машину. С картой я быстро разобралась. В первый раз только пересчитала сто долларов, которые мне выдал автомат, и убедившись, что он не зажал, с тех пор доверяю ему безоговорочно. С машиной было сложнее. Хотя экзамен по вождению я сдала с первого раза…
Первое время я ездила неважно, то и дело сбивала боковыe зеркала то слева, то справа с прямо-таки удручающей частотой. Сначала я сбила левое зеркало, задев о грузовик. Грузовик не пострадал, а зеркало отлетело далеко на мостовую и распалось на части. Пришлось отыскивать их посреди улицы, остановив движение. Собрав все куски, оправу, коробку и само зеркало, которое, к счастью, уцелело, я отнесла их механику. Механик, мужчина лет пятидесяти, армянин из Еревана, склеил куски, прицепил зеркало к машине и пожелал мне счастливого пути. Через неделю, въезжая в гараж, я задела за столб и сбила правое зеркало. Правда, на этот раз удачно: оно не отлетело, а только повисло на шнуре. Я поехала к механику с болтающимся сбоку зеркалом. Я спросила его, нельзя ли вообще обойтись без зеркал, они мне только мешают. Он покачал головой, сказав, что они вообще нужны и в них принято смотреть. Потом укрепил зеркало и пожелал мне удачи. Через две недели я снова задела за столб, теперь уже за другой, но с тем же успехом. Мне было даже неловко перед механиком, я сказала, что зеркало, наверное, кто-то сбил ночью… Я старалась не смотреть ему в глаза. Он припаял зеркало и тепло попрощался со мной, пожелав везения в жизни.
Однако вскоре случилась другая беда. Мы поехали в African safari, что в двух часах езды от Торонто, и на машину сразу влезло штук двадцать обезьян всех размеров. А самая большая села на зеркало, и оно, сломавшись, упало на землю вместе с обезьяной. Обезьяна схватила его и хотела уже умотать, но мы подкинули ей банан. Она бросила зеркало и начала есть банан.
Я вновь появилась в мастерской с зеркалом в руках и рассказала механику, как нам не повезло, и что на зеркало села большая обезьяна, скорее всего вожак. Механик посмотрел на меня с интересом. «Да, да, понимаю, конечно, вожак…» – говорил он, кивая головой, но без особой убежденности в голосе, что меня несколько задело. Я посоветовала ему поехать в сафари, где он, конечно, ни разу не был, и прихватить с собой бананы.
Вначале мне нравилось возиться с машиной. Я ее постоянно мыла, сдувала пыль, каждые две недели ездила в моечную. Я с удовольствием наблюдала, как мой «Бьюик» медленно движется сквозь душевую весь в мыльной пене, а огромные щетки трут его со всех сторон и наконец – вуаля! – он появляется на свет весь сверкающий, как новенький… Теперь экономлю время и деньги, мою свой «Бьюик» под дождем. Когда из пешеходного, если можно так выразиться, состояния человек переходит в водительское, всё вокруг него кардинально меняется. Я по себе это знаю. Пока ходила пешком, я смотрела на все вокруг вполне доброжелательными глазами. Голуби, бестолково снующие по мостовым, умиляли меня. Велосипедисты, неутомимо крутящие педали, забавляли. Мотоциклисты, проносящиеся с ревом, восхищали. Полицейские особых эмоций не вызывали. Я обращала внимание на полицейского, разве только если он был похож на Грегори Пека или Бельмондо.
Начав водить машину, я поняла, что прежнее мировосприятие было ошибочным. Пешеходы на перекрестках специально волочат ноги, чтобы взбесить водителей. Мотоциклисты все как один – пижоны и выскочки. Велосипедисты – самоубийцы. Голуби – идиоты. А все, кроме меня, водители машин – клинические кретины. Я человек сдержанный, как мне казалось, постоянно ругаюсь, сидя за рулем.
Но хуже всех полицейские. Это такие сволочи! Стоит мне увидеть полицейского, я вся холодею, даже если ни в чем не виновата. Когда меня останавливает полицейский, даже если это вылитый Грегори Пек, я теряю дар речи. Меня несколько раз штрафовали за превышение скорости, всякий раз достаточно подлым образом. Вместо того чтобы стать на виду, подлый коп хоронился в кустах и выскакивал оттуда с этой мерзкой штукой, радаром, целясь в меня, как из пистолета – жуть!
Я, конечно, не всегда езжу в машине, а хожу иногда пешком для разнообразия. Когда я пешеход, меня возмущает водитель, сворачивающий на зеленый свет прямо перед моим носом. Когда я водитель, меня возмущает пешеход, прущий на зеленый свет прямо под колеса… Как сложно устроен человек, несущий в себе два противоборствующих начала, две логически несовместимые сути: водителя и пешехода. До сих пор не могу понять, что во мне сильнее. Наверное, все же водитель, так как, шагая по улице, я торможу перед знаком Stop.
Детектор дыма
Наше первое знакомство с канадской противопожарной службой произошло на второй день нашего пребывания в Канаде. Случилось это так. Узнав, что в доме имеется бассейн, мы, конечно, сразу решили искупаться. Я, муж и дети, взяв полотенца, поднялись на последний этаж. Бассейн был небольшой, но с чистой водой и искусственными пальмами по бокам. Мы были в восторге, тем более что кроме нас там никого не было. Ну понятно, в рабочее время в бассейне плавают только новые иммигранты. Вдоволь наплескавшись, мы уже собирались выйти из воды, когда сын, выйдя первым, подошел к стене, где висел компактный стеклянный стенд, за которым поблескивала ручка пожарной сигнализации, и, открыв дверцу, сказал в шутку: «А сейчас приедет пожарная машина…» И не успели мы что-либо сообразить, дернул за ручку, думая, что ничего не произойдет.
Все произошло очень быстро. Под жуткие звуки аварийной сигнализации мы выскочили из воды и заметались, хватая полотенца. Муж крикнул: «Бежим!» И мы поскакали, шлепая босыми ногами, к выходу. Впереди бежал муж, потом дети, за ними я, хватая на лету тапки. Толкая друг друга, мы вылетели в коридор и бросились к лифту. «Нас оштрафуют из-за тебя, кретин, здесь есть камеры, спрячьте лица!» – кричал муж, наматывая на голову полотенце. И тут сквозь леденящий душу вой сигнализации мы услышали нарастающий вопль пожарной сирены – это мчалась пожарная машина. «Пропали! – завопил муж, – к черту лифт, бежим по лестнице!» Мы кинулись к лестнице и помчались вниз сломя голову. К счастью, и на лестнице никого не было. Еле дыша, мы добежали до своей квартиры и затаились в ней, боясь выглянуть в окно, ожидая с минуты на минуту справедливого возмездия. Но слава богу, никто ничего не узнал, и пожарные, ничего не обнаружив, уехали.
С того дня пожарная сигнализация повсюду сопровождает нас и является неотъемлемой частью нашей канадской жизни. Мы давно уже к ней привыкли и перестали вздрагивать. А раньше хватали все самое ценное и бежали на улицу. У нас оказывалась куча ценных вещей, больше, чем у кого-либо в доме: большая клетка с ежом, которого мы купили сразу, как приехали, кастрюля из нержавейки, которую спасала я, несмотря на протесты мужа, пудовая гиря, которую спасал муж, несмотря на мои протесты, две сумки с косметикой, которые тащила старшая дочка, большой мешок с мягкими игрушками, которые волокла младшая, компьютер, который нес сын, и еще много всяких мелких вещей – документы, деньги и т.д.
Со временем мы привыкли жить в условиях постоянной угрозы воспламенения и теперь, услышав сигнализацию, никто не двигается с места. Кроме меня. Я выхожу в коридор и втягиваю носом воздух, проверяя наличие дыма, потом иду на лестничную клетку и проверяю таким же способом. Способ надежный, ни разу не подводил, тьфу, тьфу, не сглазить (я пробовала подключить своих, но они сказали, что у них носы не такие чуткие, могут не учуять). Потом я укутываю надрывающийся динамик общей сигнализации (не путать с детектором), удобно расположенный во всех квартирах в прихожей, двумя вязаными шапками, набитыми ватой. Полностью заглушить его, конечно, не удается, и сквозь вату прорывается «у-у-а-а! у-у-а-а!» с паническим крещендо на «а».
К счастью, в подавляющем большинстве случаев тревога оказывается ложной благодаря усердию детекторов дыма, которые обычно привинчивают к потолку, чтобы до них трудно было добраться. Но люди добираются и часто выдергивают их с корнем, а те, что похладнокровнее, просто снимают батарейку. Мы сняли батарейку. Наш детектор обладал патологической чувствительностью и мешал мне готовить на кухне. Стоило мне чуть-чуть пережарить картошку, он впадал в истерику и мне приходилось обмахивать его со всех сторон полотенцем. Особенно бурно он реагировал на чеснок. Всякий раз, когда я пекла чесночный хлеб или буженину, он начинал вопить и потом очень долго не мог успокоиться. Нет-нет да и вскрикивал, когда я, спрятав от него буженину и перестав размахивать полотенцем, уже думала, что он утих.
Потом нам поставили новый детектор. Этот был прямой противоположностью старому. Его отличала редкая для детектора сдержанность. Три года его вообще не было слышно. Я жарила картошку, давила чеснок – никакой реакции. Я сожгла кастрюлю, дым стоял столбом – он даже не пикнул. Но однажды, когда муж, искупавшись, вышел из ванной и оттуда повалили клубы пара (муж моется долго), детектор не выдержал и зашелся истошным криком. С того дня он начал реагировать на пар…
Я даже не представляю теперь, как мы жили без детектора дыма и пожарной сигнализации в Армении. Хотя там пожарным и делать особенно нечего. Дома каменные, народ выносливый, по пустякам не беспокоит. Один раз только на моей памяти случился пожар у наших знакомых. В высотном доме загорелся мусоропровод, ночью. Горел довольно сильно, жители всполошились. Кто-то позвонил в пожарную. Сонный голос сказал:
– Алё.
– Это пожарная?! У нас пожар!
– Что горит?
– Мусоропровод!
– И вы звоните из-за этого в два часа ночи?
– Приезжайте скорее, огонь доходит до крыши! Наш адрес…
– Не нужен ваш адрес, что, думаете, у нас нет других дел, как только тушить мусоропроводы?
– Так вы не приедете?!
– Если мы станем гнать машину по таким пустякам, бензина не хватит. Пусть каждый возьмет ведро воды и плеснет в мусоропровод со своего этажа. Все. Удачи!
Ну, жители так и сделали, огонь потух и все отправились спать. Канадцы, если им рассказать это, не поверят, скажут, выдумываю. Но и они, между прочим, не всегда довольны своими пожарными. При мне на глазах у пожарной команды сгорел дом. Двухэтажный, напротив нашего, через улицу. Нельзя сказать, чтобы что-то было сделано не по инструкции. Пожарные, “скорая” и полиция приехали одновременно и быстро. Первым делом перекрыли улицу на два блока в оба направления, чтобы никто не мешал тушить пожар. Машины выстроились в ряд с двух сторон, в том числе и моя. Я ехала домой, поэтому не видела, что происходит, мне потом дети рассказали, они смотрели в окно: сначала сгорела четверть дома, потом половина, потом весь дом. Пожарные все это время вели себя странно. Ползали на обочине дороги, копаясь в снегу, который выпал в ту зиму в большом количестве, образовав сугробы. А к дому не подходили, несмотря на бурную жестикуляцию жителей дома, метавшихся между пожарными и домом, заламывая руки и грозя кулаками. Наконец, весь дом запылал и пламя взметнулось в небо. Пожарники, не обращая внимания, продолжали копать снег вдоль дороги. Потом выяснилось, что они искали пожарный кран, который завалило сугробами, а когда его наконец нашли, не могли отвинтить вентиль, который заржавел, или примерз намертво…
Авария: бомжи – регулировщики
Однажды случилось невероятное – в Торонто погасли все светофоры. Все сразу, без исключения. И не только в Торонто, но и во всем Онтарио. И не только в Канаде, но и в восьми штатах Америки. Электричество вырубило начисто. Произошла небывалая по своему масштабу авария.
Сначала из-за большой перегрузки вышел из строя один генератор в штате Огайо, что на первый взгляд не должно было повлиять на работу светофоров в Торонто. Но дело в том, что Торонто, как и Онтарио в целом, входит в зону единого Североамериканского Восточного Энергетического Межсоединения. А в тот день из-за каких-то помех в программном обеспечении компьютерной сети система управления не получила своевременной информации об аварии и не были приняты срочные меры. В результате после первого генератора молниеносно в каскадном порядке полетели все остальные, как в Америке, так и в Канаде.
Был жаркий августовский день 2003 года. Я ехала по хайвею, слушая рапсодию Листа, не подозревая, что в Огайо уже сгорел первый генератор. Съезжаю с хайвея – светофоры на перекрестке не функционируют. И нет полицейского. Еду дальше – и там все вымерло, еще дальше – та же картина. И это в час пик! Машины толкутся на перекрестках, все спешат, гудят и возмущаются. И ни одного полицейского – невероятно! Что же, думаю, происходит, куда они все попрятались? А их в срочном порядке дислоцировали в банки и магазины, чтобы граждане в темноте не прихватили чего-нибудь лишнего. Это я потом уже сообразила.
Доехала до даунтауна. Смотрю, на перекрестке стоит бомж – регулирует движение. Стаканчик с кофе пристроил рядом и размахивает руками, как полицейский. И все ему подчиняются, радуясь, что хоть кто-то взялся за дело. Подъехала к другому перекрестку – и там бомж. И дальше по ходу везде стоят бомжи и наводят порядок, каждый на своем участке, надо же спасать положение! Водители благодарно махали бомжам руками, проезжая мимо.
А дома – о ужас! – лифты стоят, а мне пешком тащиться на 16-й этаж, точнее, на 15-й (напомню, что здесь 13-й корректно именуют 14-м), что не намного легче. На лестничной клетке как в колодце, ни окон, ни щелки, тьма тьмущая. Народ цепочкой бредет на ощупь, отсчитывая пролеты. Кое-кто успел обзавестись фонариком или свечкой. Я примкнула к мужчине с фонариком, но он шел до 9-го, дальше я продвигалась в кромешной тьме… Дома меня ожидали приунывшая семья, бесполезная плита и потекший холодильник. А вечером мы зажгли свечки. Забытое, казалось бы, прошлое вновь всплыло и стало явью. Воды тоже не было. Вода без насоса поднималась по трубам до третьего этажа.
Бедные канадцы и американцы, привыкшие к кондиционерам и холодному пиву, страшно мучились от жары и тяжелых бытовых условий. Некоторые сошли с ума, семеро умерли… Надо сказать, что на душевном и физическом состоянии иммигрантов из бывшего Союза отсутствие электричества особенно не отразилось. Что такое два дня для людей, закаленных годами, чей инстинкт выживания, многократно усиленный опытом, обострен до предела! Они тащили воду ведрами из бассейна. Во многих домах есть бассейны. Канадцы, увидев это, тоже взялись за ведра. Но ведь не каждый канадец, а тем более канадка, потянет ведро и на один этаж по лестнице. А русская женщина (нет, не даром ее воспевают поэты!) повесила на шею фонарик, взяла в обе руки по полному ведру и пошла на 20-й этаж, кряхтя и охая…
Больше в Торонто ничего подобного, к счастью, не происходило. По мелочам, правда, случаются неисправности, но их живо устраняют. Недавно на нашем перекрестке появилось новое усовершенствование в помощь слепым пешеходам (тут поблизости дом для слепых и глухих граждан), чтобы знали, когда им переходить улицу. К светофорам подключили звуковое устройство. Как загорится зеленый, так оно включается и производит довольно приятный звук – птичий щебет. Переходишь улицу, а над тобой – тив, тив, тив с частотой 60 в минуту. Всем понравилось. Правда, вначале звук шел со всех концов перекрестка с одинаковой силой, затрудняя ориентацию. В результате слепых заносило по диагонали в центр, где они бесцельно топтались, сбившись в кучку и мешая движению транспорта. Потом на одном конце звук поубавили, и все пошло как по маслу. А на днях в звуковом механизме что-то испортилось, как в старых проигрывателях, когда пластинка замедляет вращение и колоратурное сопрано переходит в бас. Вместо чириканья пошел сиплый собачий лай. С той же частотой. Такая интересная метаморфоза. Пешеходы в недоумении переглядывались: одни находили это забавным, другие выражали недовольство и даже обиду. Слепые вообще не понимали, в чем дело, и все время спрашивали, есть ли у собаки намордник. Через два дня звук починили, и опять пошло щебетание. Здесь беспорядка не терпят.
Аэропорт: барабаны, арфы, трубы
У меня лично в аэропортах никаких проблем с таможенниками не возникает. Я везу обычно один чемодан средних размеров черного цвета, который ни по своему виду, ни по весу подозрений не вызывает. И никогда не беру с собой острые, режущие предметы, наркотики, бомбу, ветчину и т.д. Брат мой тоже не берет ничего такого, но его постоянно обыскивают и копаются в его портфеле, ища второе дно. Он ездит всюду с одним портфелем, без чемодана. Возможно, это и вызывает подозрение. Брат объясняет им, что он профессор такого-то университета, кафедры биофизики, едет на конференцию на пару дней, но они продолжают молча его обыскивать. Я посоветовала брату взять чемодан. Он взял, но его опять обыскали. Возможно, выражение лица вызвало подозрение. Он заранее принял безразличное выражение, а сам напряженно ждал, как поведут себя таможенники. Когда в голове такие мысли и стараешься это скрыть, лицо выглядит неестественным, а у таможенников глаз наметанный. Они долго изучали его паспорт на предмет фальшивки.
Брат жаловался начальнику аэропорта, отправлял письма членам парламента и премьер-министру, ничего не помогало, его продолжали обыскивать. Наконец он сделал сканирование сетчатки и всюду подставлял свой глаз для идентификации, думая, что этим парализует таможню. Но нет… Брат совершенно отчаялся и пошел за советом к другому профессору на кафедру философии. Тот покопался в книгах и сказал: «Если не можешь изменить мир, измени свое отношение к нему». Брат подумал и решил, что в этом что-то есть. Теперь, когда его обыскивают, он весело шутит, рассказывает анекдоты, сообщает последние новости, желает здоровья и долгих лет жизни всем работникам аэропорта. А раньше спорил, кричал, возмущался…
Законы аэропорта несокрушимы и жестки. Это ощущают на себе все граждане пассажиры. Но больше всех – музыканты, самые ранимые члены общества. Музыканты никогда не расстаются со своими инструментами и всюду берут их с собой, кроме, разумеется, пианистов. Последние с трудом переносят разлуку со своими роялями и всю дорогу смотрят на фото, где они запечатлены вместе с роялем… Каким же надо быть черствым человеком, чтобы отнять у скрипача скрипку или у тромбониста тромбон. Все равно, что отнять у ребенка конфету. Но работнику аэропорта чужды жалость и сострадание.
На моих глазах обидели скрипача. Это случилось в московском аэропорту. Скрипач был с длинными волосами, скрипка в футляре, как положено. И тут ему говорят, что скрипку надо сдать в багаж, так как она длиннее нормы для ручной клади на 20 см. Скрипач оторопел:
– Вы с ума сошли! В багаж – скрипку?! Это же Страдивари!
Он, конечно, приврал, решив сразить их именем. Не думаю, чтобы у него был Страдивари. Ему сказали:
– Ради Вари или ради Шуры, не имеет значения, или в багаж, или покупайте для нее отдельный билет!
Чем все это закончилось, я не знаю, нас повели на посадку…
Виолончелисты – те всегда покупают билет для виолончели и сажают ее у окна, пристегнув ремнями, а сами садятся рядом, чтобы ее никто не тронул. Но недавно (об этом писали в газетах) группа польских музыкантов, летевшая из Калгари в Торонто, а оттуда в Варшаву с четырьмя виолончелями, для которых были куплены четыре билета, столкнулась в аэропорту с непредвиденным осложнением. Им сказали, что в салон можно взять только две виолончели, остальные следует сдать в багаж или отправить другим рейсом. Поляки взвыли и пошли стеной на регистратора, крича, что впервые сталкиваются с таким хамством, всю жизнь летели с четырьмя виолончелями, в том числе и в Калгари. Но в Air Canada им возразили, что туда они летели на самолете польской компании, а обратно – на их. А у них лимит: по две виолончели на рейс. Это закон и надо ему подчиниться. Полякам ничего не оставалось, как лететь в Торонто на двух самолетах…
Разные компании – разные законы, ничего не поделаешь. И если вдуматься, то в каждом законе можно найти смысл. Ну действительно, если уж сажать в самолет четыре виолончели, то почему бы не весь оркестр? Представьте себе, летит самолет, а в креслах сидят барабаны, арфы, трубы… Где же поместиться простым людям? Так что по две виолончели, или по три скрипки, или по барабану – вполне разумная мера.
Дом, лифт и… замысел судьбы
Дом, в котором мы поселились, приехав в Торонто, был не совсем обычным по своему обогревательному устройству. Возможно, он такой единственный в Торонто или даже во всей Канаде. В доме не было настенных радиаторов, отопительные структуры были вмонтированы в потолки, что на первый взгляд даже удобно в плане расстановки мебели, т.к. стены не имеют решеток и прочих выступов. Если бы не один факт, один, вроде бы, безобидный закон физики, согласно которому теплый воздух легче холодного и тотчас взмывает вверх. Проектировщики дома о нем, очевидно, забыли. А закон этот срабатывал четко. То есть нагревался не потолок квартиры, в которой поднимали температуру, а пол в помещении, расположенном сверху.
В результате получалась такая картина. Жители первого этажа вращали ручку регулятора тепла до отказа, чтобы хоть как-то согреться, а люди на втором этаже изнывали от зноя, бродя по горячему полу как по пляжу, максимально оголившись. И соответственно, вертели свои регуляторы в обратную сторону до отметки «ноль». А на третьем этаже стучали зубами от холода и круто сворачивали ручки, упираясь в высший предел, пытаясь прокрутить еще выше (поэтому ручки часто ломались). На четвертом этаже стояла экваториальная жара… И так далее до последнего этажа, жители которого успешно грели крышу.
Обитатели дома толпами ходили к суперинтенданту с жалобами: с четных этажей на жару, с нечетных на холод… У супера голова ходила кругом. Он все время ссылался на закон физики и, не переставая, ругал проектировщиков дома.
Сначала мы жили на 12-м этаже, у нас круглый год было лето. А на полу в пластиковом контейнере можно было греть суп, как в микроволновке. Но что нам, привыкшим к ереванской жаре, какие-то 28–30. Антикварной мебели у нас не было, слава богу, и сейчас нет – хлопот меньше, так что мы не жаловались. Потом мы переехали на 16-й в квартиру побольше. Тоже четный этаж, казалось бы, но не совсем. Ведь в Канаде нет 13-го этажа. То есть он, разумеется, есть, но маскируется под 14-ый, чтобы не пугать жителей. И в лифте нет 13-й кнопки, сразу после 12-й идет 14-я, как ни в чем не бывало. Значит мы, фактически, переехали на 15-й, то есть холодный.
Но что нам, пережившим блокадные ереванские зимы 90-х, без электричества, с 0 по ночам в квартире (с потушенной керосинкой), какие-то 13–15 градусов. Нам, конечно, пришлось докупить несколько пледов. А днем мы не выключали на кухне плиту. Так что в целом было неплохо. Мы не жаловались…
Надо сказать, что уникальность дома не ограничивалась одним только отопительным механизмом. Передвижные устройства – в доме было три лифта – тоже функционировали весьма своеобразно. Своеобразие заключалось в том, что они доставляли людей не туда, куда те хотели, а куда сами считали нужным. Нажмет пассажир кнопку первого этажа, а лифт, выждав эффектную паузу, везет его вверх на 17-й, забирает там другого пассажира и спускается вниз. Но, доехав до пятого этажа, срочно едет обратно вверх, очевидно, думая, что там его кто-то ждет. А там никого не оказывается!
Время от времени лифты чинили. После ремонта они вели себя достаточно благообразно. То есть могли проскочить этаж или не доехать парочку этажей, но не больше. Очень скоро, однако, им это надоедало и они возвращались в прежнее анархическое состояние, с еще большим рвением доказывая свою независимость. Со старыми жильцами, однако, они держались довольно покладисто. Жилец со стажем не тыкал в кнопку сто раз подряд, впадая в истерику, а уверенно нажимал на нее твердым пальцем. Если лифт шел не в ту сторону, он не бился о стены, рыдая и взывая о помощи, а спокойно ждал, пока тот нагуляется. И снова нажимал на кнопку, давая понять, что он от своего не отступит. Почуяв старого жильца, которого нелегко сломать, лифт терял к нему интерес и быстро довозил до места. Но новичков и чужих, кто приходил в дом по каким-то делам, лифт доводил до умопомрачения. Разносчики пицц и страховые агенты вываливались из лифта с ошалелыми лицами, проездив вверх и вниз мимо цели раз двадцать подряд, после чего садились в другой лифт, бедняги, надеясь на лучшее.
Так же доставалось жильцам с велосипедами. Лифты терпеть не могли велосипедов. Однажды я вызвала лифт, а в нем мужчина с велосипедом. Я спросила его: вверх, вниз? Вопрос в тех условиях риторический, но все по привычке спрашивали. Мужчина посмотрел на меня затравленными глазами и произнес: «Он едет… куда-то вбок, я уже полчаса еду…» При этом он давил на кнопку пятого этажа посиневшим от напряжения пальцем. Я сказала, что не буду вызывать первый, чтобы не сбить лифт с толку. Пускай довезет сначала его с велосипедом.
Лифт, как всегда, не спешил сдвинуться с места, решая, куда ему ехать и ехать ли вообще. Потом, дернувшись пару раз, пошел вниз и, не колеблясь, проехал мимо пятого этажа под стон несчастного велосипедиста. Однако благополучно довез меня до первого. Я выразила мужчине сочувствие, пожелала удачи и тут обнаружила, что забыла взять зонт, а на улице шел дождь, пришлось ехать обратно в той же компании.
Лифт и на этот раз прокатил мимо пятого, за что получил сдавленное «f… you!» Он также проскочил 16-й и высадил меня на 18-м. Я прошлась два этажа, взяла зонт и снова вызвала лифт. Пришел тот же лифт с мужчиной и велосипедом… Ну, что сказать, в велосипеде я не нашла особых изменений, но мужчина заметно сдал, побледнел и как-то пространственно сжался. В ответ на мое приветствие молча забился в угол. Я решила его взбодрить и, порывшись в сумочке, протянула ему конфету. Но он уже в контакт не вступал, весь сосредоточившись на кнопке пятого этажа…
Думаю, однако, что он добрался к себе в тот же вечер, так как утром его и велосипеда уже в лифте не было.
Почему, приехав в Канаду, мы попали именно в этот дом, не знаю. Ничего подобного мы больше нигде не видели, сменив впоследствии несколько адресов. Таков, видно, был замысел судьбы, чьи мотивы нелегко постичь и пути неисповедимы…
Подготовил
Валерий Гаспарян