Диалоги эмигранта

Ашхен Мелик-Мартиросян, филолог по образованию, в начале 90-х переехала из Армении в США. Ныне живет в городе Хартфорд — столице штата Коннектикут. Преподает английский и русский в одном из хартфордских вузов. Случается, приглашают читать лекции в Коннектикутский и Йельский университеты. Как сказала Ашхен в беседе с корр. «НВ», она прошла все стадии иммигрантской адаптации: от острой тоски по дому — до привыкания и полной интеграции в американскую жизнь.

Так что, по ее словам, ностальгии, сильно давящей на психику, как таковой уже нет. Тем

более, что раза два в год бывает в Армении, а дома, то бишь в Америке, почитывает газету “Новое Время”. Что касается нижепубликуемых зарисовок,  то их автор исключительно самокритична, называет их «несерьезными писульками», с чем “НВ” категорически не согласна… Побольше бы таких “писулек”. Предлагаем нашим читателям по достоинству оценить эмигрантские наблюдения и размышления Ашхен Мелик-Мартиросян (на снимке справа, она же на роликах на среднем снимке).

 

 

Две Америки

У каждого в эмиграции жизнь по-своему складывается, и зависит это в первую очередь от самого человека, конечно, от его характера, от его восприимчивости к переменам, от умения адаптироваться ко всему новому, подчас очень отличному от привычного, даже диаметрально противоположному, от способности принимать новое без оценки, без осуждения, а просто как новое и незнакомое, с которым приходится знакомиться, в которое нужно вливаться, раз уж оказался в этой новизне, вдалеке от дома. Кроме этого, в эмиграции важны, разумеется, и образование, и профессия, и общий уровень, и социальный статус людей. Всё важно, всё. Как

дома важно, так и в эмиграции. Но я сейчас не об этом подумала, а о том, как еще важно, куда конкретно в новой стране человек попал, потому что и это дает определенное направление жизни эмигранта, это во многом определяет весь последующий ход его эмиграции, тональность его эмигрантской жизни.

Я попала в США не самым типичным образом. Семейной эмиграции у меня не было, да и намерения эмигрировать не было. Приехала я сюда в начале 90-х в 23 года без мамы с папой и не к родственникам в Лос-Анджелес, как это часто бывает. Я приехала одна по студенческой визе – учиться в аспирантуре — в совершенно не армянский штат, в самый что ни на есть среднестатистический американский университет, не зная там ни души, надеясь отучиться два года и вернуться домой. В Америке я была и до этого по работе, и хотя страна мне понравилась многим, желания жить в ней у меня не возникло после первой поездки. Так что и в этот раз я приехала на учебу с твердым намерением получить степень и ехать обратно домой. Планы наши редко, однако сбываются. Вот и у меня всё произошло совсем не по моему плану: вторглись различные обстоятельства (и события 90-х годов в Армении, и личные обстоятельства), и в итоге я в Америке осталась. Но речь сейчас немного о другом.

Первые два года моей жизни в Штатах сложно назвать жизнью в Америке, потому что жила я в университетском городке, училась в большом университете (25 тысяч студентов), общалась со студентами и аспирантами со всего мира. На нашем факультете иностранных языков параллельно со мной учились и преподавали ребята из практически всех стран мира. Я вела русский и английский, а они – свои языки. Среди профессуры у нас было много европейцев-полиглотов. Американцы, которые со мной учились или преподавали мне, были не самыми типичными: все знали несколько языков, все часто бывали за границей, в самой Америке много общались с иностранцами. В общем, я оказалась не в самой типичной Америке. Даже как будто и не в Америке совсем. Америка началась потом.

Получилось так, что за 20 лет жизни в США мне не пришлось пожить в армянских или русскоязычных общинах. И сейчас я живу в обычном американском городе в Новой Англии, на северо-востоке США, среди американцев, с большинством которых у меня очень мало общего. Окажись я в свое время где-нибудь в Глендейле или Голливуде, или в русском Бруклине, моя иммигрантская судьба, наверное, сложилась бы по-другому. Не лучше или хуже, а просто по-другому. Периодически, бывая в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, я окунаюсь в жизнь тамошних бывших советских граждан, в ее колорит, в ее специфику, от которых я в своем городе оторвана. Людям, в самом начале эмиграции попавшим в свою этническую среду, трудно понять, как живется в отрыве от нее. Для них мало что изменилось: те же люди, тот же язык, те же страсти, примерно тот же образ жизни, что и дома. Америка живет параллельной жизнью, к их жизни имеющей мало отношения. «Мы в Америку не ходим», как в таких общинах часто говорят. Вот и получается, что есть две Америки: Америка американская и Америка наша, эмигрантская…

 

Гору Арарат из Библии помнишь?

— Ты откуда?

— Из Армении.

— Из Румынии?

— Нет, из Армении.

— А, из Албании! Знаю, знаю!

— Да нет, я из Армении.

— Хм… У нас, американцев, с географией плохо. Это где?

— Это в бывшем Советском Союзе.

— А, Россия?

— Не совсем. Но близко.

— А, ну да. Так ты русская, значит.

— Нет, я армянка. Гору Арарат из Библии помнишь?

— Хм-хм… Нет…

— Ну, про Ноев ковчег слышал?

— А, да-да!

— Вот он во время Всемирного Потопа на горе Арарат и оказался.

— А, да-да-да. Так это в Армении?

— Тогда это была Армения, а сейчас уже Турция.

— Ясно. Теперь буду знать!

 

А куда же делось черноморское побережье?

— Я тебе говорил, что на Бермуды 15 раз ездил? Иногда даже по месяцу там отдыхал.

— Говорил.

— Там умопомрачительные пляжи!

— Слышала.

— А гольфовые поля там — самые лучшие в мире! А ты в Армении в гольф играла?

— Нет, не играла.

— Ничего, мы тебя здесь привлечем. Вот будет в церкви пикник, поиграем. (Речь идет об армянской церкви, мой собеседник — один из активистов этой церкви и ярый “патриот”).

— Слушай, а тебе никогда не хотелось в Армению поехать? Ты так часто говоришь о своих армянских корнях, о Родине. Тебе не интересно было поехать и увидеть свою историческую родину?

— Интересно, конечно, но это очень дорого.

— Дорого? А 15 раз летать на Бермуды не дорого? Вместо одной поездки на Бермуды, наверное, можно было бы слетать в Армению при желании…

— Это несправедливый упрек! Это не так просто.

— А что сложного?

— Ну, время, деньги, и это так далеко, и вообще…

— Ясно…

— Кстати, у вас там в Армении какое море, Черное?

— Ты давно на карту Армении смотрел?

— А что? Разве у Армении нет черноморского побережья?

— Нет, у нас нет никаких побережий, и давно.

— Но оно же было.

— Было сотни лет назад.

— А, да? Ну, я как-то не очень следил за историей.

 

Я должна быть там, с ними, дома

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Прошла очередной курс химии. Вот немного приду в себя – и снова в Армению.

— Это всё по делам вашего детского дома?

— Да. Там надо ремонт делать. Деньги мы уже собрали и перевели. Поеду, посмотрю, как они там справляются, как дети, как всё вообще. Из-за этой дурацкой болезни я уже год не ездила.

— Джули, какая ты молодец, столько лет ты этим серьезно занимаешься… Сколько уже лет?

— Ну, после землетрясения мы этот дом открыли. Уже больше двадцати.

— А тебе сейчас не тяжело летать?

— Уже сложнее, да и доктора не советуют, но я буду летать до упора. Я не могу спокойно сидеть в этой сытой Америке и на расстоянии заниматься благотворительностью. Я должна быть там, с ними, дома.

— Но ты же родилась в Америке.

— К сожалению. Всё равно мой дом – в Армении…

 

Получается, что Армений целых две

— Я заметила, у вас армянская фамилия — Бояджян.

— Да, у меня армянские корни с отцовской стороны.

— А вы что-нибудь знаете о своих предках?

— Знаю, что они из Армении, но ничего конкретного.

— Наверное, из Западной Армении?

— Я точно не знаю. А что, есть Западная и Восточная?

— Да, есть… По-армянски вы, видимо, не говорите?

— Нет. И я, и мой отец, и его родители уже в Америке родились. Мы не говорим по-армянски.

— Понятно. А вы что-нибудь об Армении знаете, о ее истории, о том, что сейчас там происходит?

— Да не особо. Как-то не интересовался. И времени нет.

Ах, эта неизбежная ассимиляция…

 

Вражеская подливка

— Простите, у вас наршараб есть?

— Да, вон там на полке посмотрите.

— А, да, вижу… Посчитайте мне, пожалуйста: печенье, хлеб и творог.

— А наршараб вы брать не будете?

— Не буду.

— Почему, вы же хотели?

— Уже не хочу.

— Почему?

— Он сделан в Азербайджане, а я не покупаю азербайджанские товары.

— Почему?

— Не хочу поддерживать экономику Азербайджана.

— А, да-да, у вас же там с ними что-то было. Конфликт какой-то, кажется.

— Ага, какой-то…

 

Мустафа и его учебники

— Тема следующего сочинения — “Культурный шок: что меня удивило в Америке”. Давайте обсудим.

— У меня есть вопрос!

— Да, пожалуйста.

— А это правда, что у Армении никогда не было своей государственности и своей территории?

— Нет, неправда. Вопросы по сочинению у кого-нибудь есть?

— А я читал, что это правда.

— Вы не то читали.

— Как не то? Это информация из серьезных турецких учебников по истории.

— Мустафа, я бы поговорила с вами о ваших “серьезных” учебниках по истории, но здесь не время и не место. Нам нужно обсудить предстоящее сочинение.

— А можно тему сочинения изменить?

— Как вы хотите ее изменить?

— Можно я напишу о своем любимом турецком спортсмене?

— Ну, если вам очень хочется, то напишите.

(На следующем уроке Мустафа сдает сочинение о своем любимом турецком спортсмене-борце. О спортивных достижениях его там практически ничего не сказано. Львиная доля сочинения посвящена тому, какой он правоверный мусульманин и как он чтит Аллаха).

 

Лето. Ереван. Подружки

— Мы летом снова в Ереван поедем?

— Наверное. А ты хочешь?

— Да, конечно, хочу! Я соскучилась по подружкам. Они меня уже на “Фейсбуке” спрашивают, когда я приеду. Они уже ждут!

— Ну, напиши им, что мы постараемся в июле прилететь.

— Ура!!!

— У тебя такие хорошие друзья в Ереване, Нина, это так здорово!

— Да! Даже если я 100 лет в Америке проживу, у меня здесь таких друзей не будет. Я это точно знаю!

 

Несостоявшийся диалог с Шимоном Пересом

Каждый раз, когда в новостях мелькает имя нынешнего президента Израиля Шимона Переса, я вспоминаю, как мы с ним когда-то “пообщались”.

Это было десять лет назад, в апреле. Объявления о предстоящем визите Шимона Переса были расклеены по всему университету: такого-то числа в такое-то время в актовом зале будет выступать с лекцией бывший премьер-министр Израиля Шимон Перес (на левом снимке). Все желающие могут прийти, вход свободный. После лекции господин Перес будет отвечать на вопросы аудитории. В то время Перес, как и многие другие политики, часто ездил по разным американским университетам с лекциями — легкий и верный способ солидного заработка. Вот и к нам он решил заехать, на американскую периферию, в один из коннектикутских университетов. Я пришла с работы и рассказала об этом дома. Отец сразу сказал, что не только пойдет, но и вопрос задаст. Вернее, вопрос он напишет по-русски, ему так проще, а я переведу его на английский и задам. Хорошо, так и решили. Я бы сама вряд ли пошла на эту лекцию, но отцу очень хотелось пойти и задать вопрос. И в назначенный день мы с ним пошли.

Вокруг здания, где должна была состояться лекция, уже с утра стояли с антиизраильскими лозунгами демонстранты-палестинцы и сочувствующие им. Кто-то — из наших студентов и преподавателей, кто-то — из местных жителей. Рядом, конечно, дежурила полиция, но инцидентов не было: демонстранты скандировали и размахивали транспарантами, люди проходили мимо, ненадолго задерживаясь и не проявляя особого интереса к происходящему. Зал был битком набит. Я и не подозревала, что предстоящее выступление вызовет такой отклик. Один из наших профессоров-политологов представил Шимона Переса и зачитал короткую биографическую справку. Потом на сцену вышел сам премьер, встал за кафедру и прочитал довольно бледную, скучную и какую-то расплывчатую лекцию о проблемах сегодняшнего Израиля. Я думаю, многих он этой лекцией разочаровал: от умного, опытного политика ждали блестящей речи. Ждали — но не получили. Бывает.

И тут началось самое интересное — вопросы и ответы. У микрофона выстроилась очередь желающих задать вопрос маститому государственному деятелю. Я к ним примкнула. Стою, жду своей очереди, слушаю чужие вопросы и ответы выступающего. Разумеется, почти все вопросы касались или израильско-палестинского конфликта, или израильско-американских отношений, или проблем мирового антисемитизма. В основном настрой у задающих вопросы был произраильский. Но иногда звучали довольно неожиданные, даже откровенно антиизраильские вопросы, и, что самое интересное, исходили они от евреев. Например, одна женщина с возмущенным видом подошла к микрофону и выдала: “Я — еврейка. Я — дочь раввина. Я во всем и всегда поддерживаю свой народ. Но мне стыдно за то, что вы творите с палестинцами. Вы ведете жестокую и непримиримую политику против народа, который имеет на эту землю такие же права, как и мы, евреи. У нас общая земля — Палестина. Этот народ — палестинцы. И они должны иметь право жить на своей родине, на которой мы, кстати, не жили 2000 лет, а они продолжали там жить. Мы вернулись через 2000 лет и заявили о своих правах. И стали палестинцев усиленно притеснять и изгонять. Вы убиваете их женщин и детей, и они вынуждены отвечать тем же. Вы их провоцируете на войну с нами. Вы считаете, что это делает честь нашему народу? Вы считаете, что это правильно”? В зале начали свистеть и требовать, чтобы дама немедленно замолчала: большинство не разделяло ее пропалестинского энтузиазма. Но одновременно раздались и жиденькие аплодисменты в ее поддержку. Сам Перес, сделав экскурс в историю создания государства Израиль, ответил на вопрос очень осторожно, очень уклончиво, как и на практически все остальные вопросы. Ничего конкретного, ничего резкого, ничего политически некорректного.

Подошла моя очередь. Мой вопрос предварялся небольшим предисловием — для ясности. Я начала:

— Уважаемый господин Перес, как вам хо

рошо известно, многие демократические страны признали и осудили организованный и приведенный в исполнение турецким правительством геноцид армян 1915-го года. Было уничтожено более полутора миллиона армян. 88-ая годовщина этой трагедии будет отмечаться 24 апреля, через 10 дней. Законодательные органы некоторых американских штатов тоже уже признали и осудили этот факт. В связи с военным и политическим сотрудничеством с Турцией правительство Соединенных Штатов до сих пор не выразило своего конкретного мнения на этот вопрос. В зале нетерпеливо заворчали, зашумели: “Задавайте уже вопрос, не тяните”! Меня, человека привычного к работе в больших аудиториях, на сцене и перед камерой, нимало не смутили побочные шумы. Предисловие к вопросу было необходимо, и я спокойно продолжила:

— Многие исследователи холокоста отмечают прямую связь между тем безразличием, которое проявил мир к армянскому геноциду, и холокостом. Это безразличие к первому геноциду 20-го века развязало руки немецким нацистам и позволило им уничтожить миллионы евреев во время Второй мировой войны. В 1939-ом году, отвечая на вопросы своих генералов о том, каков будет рейтинг нацистской Германии в мире после еврейского холокоста, Гитлер заявил: “Кто помнит сегодня об истреблении армян”? До сих пор государство Израиль не признало и не осудило факт армянского геноцида. В связи с этим хочу спросить: каково ваше отношение к геноциду армян 1915-го года и как бы Вы лично отреагировали, если бы мир не признал холокост?

За спиной послышалось: “Хороший вопрос”! Бывший премьер-министр заговорил, снисходительно улыбаясь. Он не удивил меня своим ответом: это был такой же обтекаемый и уклончивый политкорректный ответ-лозунг, как и на предыдущие вопросы. Суть его сводилась к тому, что дело политиков — не анализировать историю, не давать ей свою оценку, не возвращаться к прошлому и ворошить его, а прилагать все усилия к миротворческой деятельности в сегодняшнем мире. Надо забывать прошлое и двигаться вперед во имя процветания человечества. В общем, миру мир! Мир, труд, май! Коммунистические лозунги советских времен. О своем личном отношении к интересующим меня вопросам господин Перес, разумеется, не сказал ни слова.

Не знаю, на кого был рассчитан ответ Переса. Видимо, он решил, что в профессорско-студенческой аудитории сидят если не полные идиоты, то — частично. Ведь мало-мальски думающий человек увидит в этом ответе серьезное противоречие! О холокосте, произошедшем в 40-е годы 20-го столетия, забывать не нужно. Можно и нужно об этом постоянно говорить, писать и трубить на весь мир, несмотря на то что Германия давно официально повинилась и выплачивает немалую контрибуцию евреям. Но о самом первом геноциде 20-го века, об этом преступлении, котoрому еще и ста лет нет, нужно забыть и не ворошить прошлое? Престуник никак не наказан, преступление не осуждено, последствия его — ужасны, трагичны и все еще ощутимы миллионами людей, но об этом нужно забыть, замолчать и двигаться вперед? Тогда, получается, евреям нужно забыть о том, где они жили 2000 лет назад и куда они вернулись через 2000 лет, и не предъявлять никаких претензий к Палестине? Нужно принять сегодняшнюю реальность, смириться и жить в мире с палестинцами? Но почему же этого не происходит? Почему господин Перес не проповедует то же самое своему народу?!

Когда Перес замолчал, я услышала за спиной: “Он ушел от ответа”. Да, ушел. Конечно, ушел. Ничего другого, наверное, и нельзя было ожидать. Я вернулась на свое место. По взгляду отца я поняла, что и он не был удивлен. Всё логично, всё типично, всё как всегда…

Прозвучали последние вопросы и ответы. Встреча с премьером закончилась. Ко мне подошли две незнакомые женщины и заговорили со мной по-армянски: “Вы молодец! Вы не побоялись задать ему в лоб такой вопрос! Мы тоже из Армении и очень рады знакомству с вами”. Подходили мои коллеги-преподаватели: “Молодец, что задала такой вопрос. А он, конечно, никогда бы прямо и честно не ответил. Никто и не сомневался”. Подлетел какой-то репортер с микрофоном — из местной газеты. Задал несколько вопросов: кто, откуда, чем занимаетесь, давно ли в Штатах? Я ответила. Подошел, представился и протянул мне свою визитку какой-то мужчина: “Я Джон Киракосян, ваш коннектикутский конгрессмен. Спасибо вам за вопрос. И не расстраивайтесь из-за ответа: так и должно было быть. Всем всё понятно. Но главное, что такой вопрос прозвучал! Такие вопросы должны звучать! Заходите как-нибудь ко мне в офис — пообщаемся”.

С тех пор прошло 10 лет. Каждый очередной президент Америки в день годовщины геноцида, 24 апреля, произносит политкорректную, прилизанную речь, не называя вещи своими именами. Каждый год мы, наивные армяне, ждем: а вдруг в этом году прозвучит слово “геноцид”? Но оно не звучит и вряд ли прозвучит. В последних своих апрельских речах президент Барак Обама придумал новый финт — использовал армянскую фразу “Мец Ехерн” (“Великая Резня”), которая американцам, естественно, ни о чем не говорит. Очередной политический трюк. Ничего не меняется. Скоро снова будет 24 апреля. Скоро снова прозвучит бесполезная и равнодушная речь президента самой могущественной державы мира…

 

Вы знаете, что такое толма?

Наступило лето, и скоро в Ереване начнется жаркая пора “закатов”. Проворные армянские хозяйки начнут закатывать многочисленные банки со всевозможными фруктами и овощами — на зиму…

Америка. Наши дни. Мои родители, недовольные качеством магазинных баночных виноградных листиков, греческих, калифорнийских или турецких (которые они не покупают), сами собирают листья и сами их закатывают. Уже не первый год. Во время очередного сбора и произошла нижеследующая сценка. Берег реки недалеко от дома родителей. На берегу растет виноград. Ничей. Он почти не плодоносит, потому что полудикий и неухоженный, но листья у него тонкие и нежные — в самый раз для толмы. Рядом ресторан с открытой террасой. Родители собирают листья, при этом переговариваясь между собой то по-армянски, то по-русски. Публику с террасы ресторана этот необычный процесс заинтересовал. Одна отобедавшая пожилая пара спускается с террасы и подходит к родителям. Смотрят как на дикарей. Заслышав неанглийскую речь, смотрят как на еще больших дикарей. У дамы озабоченный взгляд.

— Это есть нельзя, — говорит она моим родителям громко, медленно и жестикулируя, чтобы до дикарей быстрее дошло.

— Мы знаем, — отвечают ей родители на спокойном английском. — Мы и не собираемся это есть просто так.

— А зачем же вы собираете эти листья? — подключается муж озабоченной дамы.

— А мы будем из них готовить толму. Вы знаете, что такое толма? — отвечает мой папа, и при этом выражение лица у него такое же, как y Рубика из “Мимино”, когда он говорит: “Потому что у вас не умеют готовить толма”.

— Не знаем, — отвечает американская пара.

В это время подходит еще один любопытный дядечка и, услышав папино объяснение про толму, подключается к разговору:

— Да-да-да, я знаю, я помню! Моя итальянская бабушка готовила что-то подобное. Я ел это в детстве. Это очень вкусно!

Озабоченная дама вдруг восклицает:

— Ой, я же, помнится, тоже ела такое когда-то в греческом ресторане! Да-да, это очень вкусно! Сверху еще лимонным соком поливали. А вы греки?

Родители терпеливо объясняют, что они не греки, а армяне. И что греки обычно толму с лимонным соком едят, а армяне — с мацуном (ну, с йогуртом, то есть по-американски выражаясь). Конечно, об армянах и Армении эти трое американцев никогда не слышали и ничего не знают. После стандартных разъяснений, что это не Румыния и не Албания, и ссылок на вселенский потоп и приземление ковчега на Арарате, на армянское первохристианство и национальность Андре Агасси и Шер американская троица начинает понимающе кивать. Американская бабулька активизируется и просит рецепт толмы. Получает устный пересказ и заверяет, что всё запомнила и обязательно приготовит. А мои родители, попрощавшись с любопытной публикой, заканчивают сбор листьев, приносят их домой, обрабатывают, закатывают в банки, и зимой мы едим вкусную толму, почти такую же, как в Ереване.

 

Армянский петух

Выходишь на пробежку, а на дорогу перед тобой вылезает петух. Ну, в американском пригороде такое встречается. Поздоровались мы с ним, пообщались коротенько, новостями районного масштаба обменялись. Подъехала машина — не может проехать: петух встал посреди дороги и плевать ему на всех. Я стала на него шикать и сгонять его к обочине — чёрта с три: начхать он хотел и на моё шиканье, и на тётеньку за рулём. Кое-как согнала его с дороги. Шествовал он не торопясь и с достоинством. Гордый и отважный петух. Армянский, наверное!

 

Культурные ковбои

Стоим с дочкой как-то в очереди в кассу, а за нами — мужичок такой общительный, из наших, бывших советских, свой в доску. Услышал, как мы по-русски говорим (вперемешку с армянским), и затеял, значит, разговор:

— Привет, ты с России?

— И вам привет. Нет, не из России.

— Я просто услышал, по-русски с ребенком говоришь и еще на каком-то другом.

— Да, по-русски говорю, но не из России.

— А откуда?

— Из Армении.

— О, армянский коньяк — уважаю! Давно тут живешь?

— Давно. — Вежливости ради тоже задаю вопрос: — А вы откуда?

— А я с Ростова. — И с места в карьер: — Да чё ты выкаешь? В Америке ж живём — в английском “вы” нету.

— Ну, мы же по-русски говорим. А “вы” в английском как раз есть.

— Да ты чё?! Нету! У них только “you” есть.

— Ну да! Это и есть “вы”.

— Эт как? А как же тогда “ты” будет?

— А “ты” будет “thou”. Но оно уже давно не употребляется. Только в поэзии встречается. И в молитвах, когда к Богу обращаются.

— Ха! И чё, америкосы, знач, все друг к другу на “вы”?

— Получается, что так. (Я еле сдерживаюсь, чтоб не рассмеяться — очень уж он колоритный).

— Знач, культурные они такие, да?

— Значит, да.

— Ну чё, круто! Культурные ковбои!

Подошла наша очередь. Попрощались.

 

Поговорили…

Недавно на бескрайних просторах интернета пересеклись с одноклассником, с которым после окончания школы не было никакой связи. Русский ереванец, который в тяжёлые девяностые переехал в Россию. Сейчас, как выяснилось, живёт в Сибири. Ну, как это водится, обменялись тёплыми традиционными «Привет! — Сто лет! – Ты где? – А ты где? – У тебя что и как? – А у тебя? — А с кем из наших общаешься?» Это всё заняло пару минут. На третьей минуте нашего совершенно аполитического разговора я внезапно читаю: «Ты там всем этим америкосам передай, что если они на Россию полезут, я их, б****, порву! Этой вашей черномазой обезьяне так и передай! Лучше России страны в мире нет, б****! Мы их всех порвём»!!! Несколько опешив, спрашиваю: «Валер, ты о чём? Ты в курсе, с кем ты сейчас разговариваешь? При чём тут американцы? При чём тут «на Россию полезут»? Мы же с тобой совсем не о том говорим». В ответ – всё в том же духе: передай обезьяне, порвём, убьём, мы лучшие и много-много мата… «Тёплый», однако, у одноклассников разговор получился. А просьбу его я так и не передала. Ни «всем этим америкосам», ни «обезьяне»…

 

Из невольно подслушанного, заупокойного

— Марина, ты напрасно не пошла на похороны мужа Лайзы. Это была такая прекрасная церемония. Тебе бы понравилось.

— Послушай, как ты можешь так говорить о похоронах? Вы и о свадьбе говорите «прекрасная церемония», и о похоронах. Что может быть прекрасного в похоронах?! А тем более, что умер молодой еще человек.

— А что тут такого? Церемония была на самом деле красивая. Странные вы люди, русские.

— Это вы странные! У вас всё – шоу: и свадьба, и похороны… Сплошной Голливуд…

***

— Аркадий, представляешь, сейчас на кладбище ремонт, дорогу ремонтируют, и совсем невозможно бегать. А мне так удобно там бегать по утрам: это прямо рядом с домом, и дорожки там широкие. Скорей бы закончили.

— Ты бегаешь на кладбище?? И тебя не смущает, что это кладбище?

— Нет, конечно.

— Но можно же бегать в парке или даже просто по улицам. А мертвые пусть лежат там себе спокойно. Зачем ТАМ бегать?

— А что тут такого? Многие бегают на кладбище. Это очень удобно: там безопасно и мало народу.

— Но не всё же упирается в практицизм. Есть же всё-таки какие-то вещи, которые просто делать нельзя.

— Может, у вас в России так. А у нас если что-то удобно, то почему бы и нет? Какая разница – парк, стадион или кладбище? Удобно же!

***

— Джессика, у тебя что – новая машина?

— Привет, Ольга! Да! Нравится? Три дня назад купила. Я так счастлива!

— Погоди, три дня назад ведь были похороны твоего отца. В прошлую пятницу же?

— Ну да, в пятницу. Я в этот же день ее и купила, после похорон. Вы все разошлись, и мы с мужем поехали сразу. Такая грандиозная распродажа была, нам повезло!

— И у тебя было настроение сразу после похорон заниматься покупкой машины?

— А что? Конечно! Я уже давно собиралась новую машину покупать. А тут – такие скидки! Я так счастлива!

***

— Добрый вечер, Виктор!

— Здравствуйте, миссис Форд. Как вы?

— Хорошо! Вот на танцы собралась. Сегодня в нашем клубе вечер латинских танцев. (Миссис Форд при полном параде: макияж, укладка, каблуки и новое платье цвета морской волны. У миссис Форд меньше двух недель назад умерла от рака 32-летняя дочь, оставив после себя двух маленьких детей.)

— На танцы???

— Да! Не вечно же мне горевать! Я же не могу похоронить себя вместе с Мишель! Жизнь продолжается, и мне нужно как-то развлекаться!

— Понятно…

— Приходите и вы с женой. Будет очень весело!

***

— Я терпеть не могу этот дурацкий ковролит-пылесборник. Вот старушки очень его любят. У них в домах под ковролитом – прекрасный паркет, а они его ковролитом покрывают. У моей мамы то же самое. Она специально покрыла отличный дубовый паркет ковролитом. Я ее столько уговаривала не делать этого, но она – ни в какую! Когда она умрет, я, прежде чем продать ее дом, сначала сниму этот ковролит и отшлифую паркет. Цена сразу поднимется, и намного!

— А что, ваша мама так плоха???

— Да нет, она еще очень бодрая. Ей всего 68 лет. Но ведь когда-нибудь она умрет и придется продавать ее дом. Вот тогда я наконец и сдеру ковролит, приведу в порядок паркет, а потом продам. У нее дом в хорошем районе, так что, я думаю, продастся он быстро и за приличную цену.

***

На блошином рынке:

— Эта дрель нормально работает?

— Да-да. Все инструменты, которые я продаю, в рабочем состоянии. Это инструменты моего мужа, он постоянно ими пользовался.

— Так они ему больше не нужны?

— А он умер. Неделю назад.

 

Ашхен МЕЛИК-МАРТИРОСЯН

Окончание следует

Подготовил