“Давай, Арутюн, у Громыки часы сними!”

Много лет, несколько десятилетий, советское, и не только советское, телевидение свои новогодние передачи украшало выступлениями замечательного мага и волшебника Арутюна АКОПЯНА (1918-2005). Они и сейчас смотрятся свежо и с необыкновенным интересом — он был не просто человеком, показывающим фокусы, а подлинным артистом. Ярким и необыкновенным человеком.

Уроженец Игдира, Арутюн перебрался в 30-х годах из Еревана в Москву, где прожил всю свою взрослую жизнь, но так толком русскому языку не научился. Впрочем, это ничуть не помешало достичь высочайших вершин в профессии фокусника. Акопян стал любимцем советской публики, телевидения и властей. Его слава гремела за рубежом, куда он часто ездил с длительными гастролями. Его невероятная, тонкая, виртуозная техника фокусника раздражала, буквально бесила многих коллег по цеху, которые не упускали случая усложнить и портить ему жизнь. Но он не сломался, не дрогнул, а потому остался в памяти благодарных зрителей.
Время от времени Арутюн Акопян приезжал в Армению и выступал с сольными и сборными концертами. К сожалению, он так и ни разу не смог дать интервью армянским журналистам. А рассказать и вспомнить он смог бы многое. Хотя бы выступление в ереванском СКК, возрожденном после пожара. Второе явление комплекса народу было ознаменовано грандиозным концертом. Пригласили и Арутюна Акопяна. Показав несколько своих коронных фокусов, артист напоследок пробрался к главным зрителям — руководству республики. На глазах у оторопелых зрителей Акопян вытащил из кармана секретаря ЦК Андреева 100-долларовую купюру, то же проделал с председателем Совмина Ф.Саркисяном. С валютой шутки были плохи, хотя на дворе и была перестройка, Первый секретарь ЦК К.Демирчян вне себя наехал на завотделом культуры: “Что за черт, откуда у них валюта? Он с ними прямо в ХбхЩіс играет!” Тот в свою очередь устроил баню своему инструктору. На следующий день Демирчян с присущим ему юмором провел разбор полетов. “Потрясающий фокус показал Акопян. Так и хотелось встать и влепить ему пощечину…” 
Предлагаем читателям смешные и грустные воспоминания Амаяка Акопяна о своем знаменитом отце.

…В отцовской семье ни к эстраде, ни к цирку никто не имел отношения. Папа в 42-м закончил Институт землеустройства, но так и не успел поработать инженером. И все из-за того, что еще студентом случайно попал на выступление фокусника. Волшебные трюки так поразили его воображение, что он проник за кулисы, в пустой гримерной залез в ящик, из которого на манеже доставали кролика, и стал его потрошить. Папе было ужасно любопытно разгадать, в чем заключается трюк. За этим занятием его застукал фокусник и закричал: “Караул! Воры!” К месту преступления вызвали милицию. В “воронке” преступник взмолился: “Отпустите, дяденьки, умоляю! Я не хотел ничего украсть. Мне просто было интересно, откуда кролик появляется…” Иллюзионист сжалился над бедным студентом и предложил поработать его ассистентом. Бесплатно. И отец в свободное время начал ему помогать. Мало того, очень скоро стал предлагать усложнить трюки. Устав от “новаторских” идей ученика, фокусник решил: “Коли такой умный, бери волшебный ящик и пару секретов в придачу и иди на все четыре стороны!” Отец, создав свою программу, поступил на работу в “Москонцерт”. И его в составе артистической бригады сразу же отправили на передовую с фронтовыми концертами.
Выступали как-то они под Оршей. Первый Белорусский фронт. В минуты редкого затишья в грузовике, который служил импровизированной сценой, начинался концерт для солдат. Немцы находились так близко, что можно было услышать их голоса. Поэтому снайперы через оптический прицел винтовки следили за противником весь концерт. Когда певица заканчивала песню, фашисты кричали из окопа: “Рус, пой! Пой еще!” А после выступления отца к нему подошел снайпер и сказал: “Знаете, а немцы за вами в бинокль наблюдали!” Отец улыбнулся: “Пусть смотрят! Все равно ничего не заметят”. Под Оршей концертная бригада попала в окружение. Грузовик, в котором ехали артисты, с пианино, баяном и четырьмя папиными чемоданами, набитыми реквизитом, разбомбили. На этот раз обошлось без жертв. Впоследствии же баянисту Юшину, который аккомпанировал папе, оторвало ногу, одна певица лишилась глаза, а отец был контужен и получил осколочное ранение.
После войны папа продолжал выступления. В его репертуаре было все: передача мыслей на расстояние, гипнотические сеансы, поиск предметов, спрятанных в зале, летающая во сне женщина… Он укладывал ассистентку на два стула и вставал ей на живот. Позже папа напрочь отказался от сложной и громоздкой иллюзионной аппаратуры. Он выходил на публику засучив рукава и под музыку только руками творил чудеса! Помню, меня, маленького, поразило, как он снял перчатки, бросил одну вверх, и она, превратившись в голубка, улетела. Его “реквизитом” стали карты, монеты, веревки, утренняя газета… У него обыкновенная трость начинала летать в воздухе.

…После войны отца вызвали на партийное собрание, хотя он никогда не был членом партии, и парторг, тряся от возмущения кулаками, чуть не сорвал с отца фрак и цилиндр, а еще потребовал сбрить усы — он носил тоненькие пижонские усики, как у Дугласа Фербенкса. Его обвиняли в “низкопоклонничестве перед Западом”.
Однажды солнечным летним днем в прекрасном настроении родители зашли в “Москонцерт”. На стене в черной траурной рамке висел некролог: “Умер Арутюн Акопян”. Мама упала в обморок, пришлось вызывать “скорую”. Вот такие “шутки”!
Мало того, даже покушались на его жизнь! В 1961 году папа написал книжку о чудесах и фокусах, где раскрыл некоторые простые трюки. Еще он вел рубрику в журнале “Наука и жизнь”, где тоже рассказывал о секретах своего мастерства. Думаю, иллюзионисты, которые такими трюками зарабатывали на жизнь, были очень недовольны. Однажды мы с папой и его кузеном, приехавшим из Армении, выходили из подъезда на Кутузовском проспекте. Кузен, который, кстати, был очень похож на отца, шел впереди. Когда он открыл дверь, в проеме выросла коренастая фигура с железным ломом. По счастью, лом задел за косяк двери и не успел опуститься на голову кузена. Тот, не долго думая, ударил нападавшего в пах. Все закричали, и страшная фигура мгновенно растворилась в пыли. Самое забавное, что я, маленький мальчик, потом описывал этого дядьку в милиции. Мне от страха он показался настоящим Бармалеем — лицо в шрамах, сверлящие огромные глаза и черный плащ! Не думаю, что мое описание помогло найти преступника. Помню, я после этого долго боялся выходить на улицу. Наверное, тот случай подтолкнул папу срочно поменять квартиру.
Был и такой случай: папа сел в машину, в дороге вдруг потерял управление и врезался в едущий навстречу автобус. Слава богу, скорость была небольшая. Гаишники, осмотрев место происшествия, выдвинули свою версию: “Кто-то выкачал тормозную жидкость”. В другой раз злоумышленник плеснул бензин под ворота нашего гаража, который стоял во дворе, и поджег. Машина отца не взорвалась только потому, что была огорожена щитами.
Как-то на закрытом концерте для комитетчиков ко мне подошел человек и сказал: “Я вам как внуку чекиста скажу — на вас столько писем пишут, что если бы не нынешние времена…”
1980 год. В стране Олимпийские игры. Папа для Олимпиады придумал специальный трюк. Вдруг звонок в “Москонцерт” из ЦК: “К нам поступил сигнал, что товарищ Акопян на концертах публично сжигает советский флаг”. Папу срочно вызывают на “промывку” в ЦК, где он показал номер серьезной авторитетной комиссии. Один из чекистов держал в руках розовый платок, на котором был нарисован маршрут олимпийского огня — от Афин до Москвы. Артист подносил горящую свечу к платку, и пламя от свечи оказывалось сверху и начинало двигаться, прочерчивая путь от Афин до Москвы. Это было так красиво, что все зааплодировали.
…Чекистом был мой дедушка со стороны матери. Его репрессировали в сталинские времена. Может, потому родители и любили друг друга так крепко, что у них все близкие родственники погибли…
В начале 50-х, до встречи с мамой, у папы была преданная поклонница по имени Марина. Жгучая брюнетка с черными глазами и точеной фигуркой сразу же влюбилась в него, увидев на сцене. Папа только что приехал из Армении — в прекрасно сшитом костюме, весь такой заграничный, такой нездешне загорелый. (Кстати, стоило появиться солнцу, как отец мгновенно становился черным. Помню, мы с мамой встречали его в аэропорту и не узнали в толпе чернокожих туристов!) Марина была жутко влюблена в него и не оставляла ни на секунду. Отец возил ее на родину. И когда мама приехала знакомиться с армянскими родственниками, уже беременная мною, ей отпустили пару шпилек: “Как там Марина?” Но самое интересное то, что эта женщина была не только возлюбленной отца, но и любовницей Лаврентия Берии. О чем отец, естественно, не догадывался. А Берия, узнав о сопернике, сослал отца в Армению. Так что он отделался, как говорится, легким испугом! Когда исчез Берия, исчезла и Марина…

…Мое детство прошло рядом с шикарной усадьбой маршала Баграмяна в Переделкине. Иван Христофорович был нашим соседом. Его бескрайние поля и огромный дом с колоннами располагались рядом с нашими тридцатью сотками. Папа купил у генерала Зелинского скромный по тем временам (в шестидесятые годы) домик. У маршала Баграмяна вечно жили многочисленные карабахско-армянские родственники. Все были, что называется, калорийно-колоритные! Приезжало сразу по пятнадцать человек со стайкой шумных детишек. Мы по-соседски забегали на территорию маршальской дачи.. Помню, меня особенно поражали пышные розарии и море клубники! Каждая ягода величиной с большую шишку. За розарием следил садовник. Он же удобрял клубнику, которая нигде, кроме маршальской земли, не хотела приниматься.
Рядом с Баграмяном жил Семен Буденный. Тогда на дочке Буденного был женат Михаил Державин. Мы через забор с любопытством наблюдали, как красавец дядя Миша со своей женой садится в машину. А Буденный, одетый по-простому, любил по утрам выйти на крыльцо, сесть на “тубаретку” и спеть под гармошку частушки. Как мне рассказывал Михаил Михайлович, с которым мы позже подружились, его тесть с удовольствием коллекционировал сочиненные народом частушки про самого себя.
Мы с братом играли с многочисленными карабахско-армянскими детьми, дальними и близкими родственниками Баграмяна. Родственники, чтобы вы знали, на Кавказе — страшная сила!
Отец тоже был всегда по-восточному хлебосольный. Мы с братом счастливо росли под аккомпанемент маминых романсов и веселых шуток знаменитых гостей. В нашем московском доме на Кутузовском проспекте бывали Мария Миронова, Михаил Царев, Борис Чирков, Рина Зеленая, маршал Баграмян, Бабаджаняны. Во дворе ставили мангал, и на вертеле жарили шашлыки. 23-е отделение милиции и пожарные были в курсе, что у Акопяна праздник. Народ сбегался на ароматный дымок, который вился над Кутузовским проспектом. Папа всех угощал, детям раздавал заграничные конфеты, взрослым наливал вино.
В нашем доме бывал даже сам Фантомас, представляете! Как-то папу вызвали в Министерство культуры и попросили принять французскую делегацию кинематографистов во главе с Жаном Марэ. Чиновники знали, что квартира у Акопяна шикарная, да и жена одета не хуже заграничных звезд. Когда мама выходила на прогулку, на нее не то что мужчины, собаки оборачивались, так она была хороша! Папа одевал ее как куколку. Однажды на гастролях в Париже папа в компании девушек из ансамбля “Березка” гулял по Елисейским полям. У одной витрины они завистливо заахали: “Какая красота!” За стеклом застыла блондинка, одетая во все белоснежное: нейлоновая шубка, высокие сапоги, лапша-водолазка и сумка. Акопян тут же зашел в магазин и скупил всю витрину для мамы…
Так вот, к приему важных персон тщательно готовились. Отец построил во дворе восточный шатер, внутри накрыли столы, рядом разожгли костры, на которых жарили барашков. Пол-Москвы сбежалось посмотреть на Фантомаса. Марэ подарил маме розы, она одну засушила и хранит до сих пор. Папа говорил тосты и показывал свои виртуозные фокусы с картами. Марэ, не скрывая восторга, кричал “Браво!” При этом он не забывал с удовольствием уминать борщ, запивая его водочкой. Бабушка носилась по лестницам с огромными тазами пирожков. Субтильные французские звезды сметали ее пирожки с капустой, картошкой и мясом так стремительно, что сразу же развеяли миф о бесконечных изнуряющих диетах.

…Это было уже не такое суровое время. Хрущев. Оттепель. Ощущение свободы… Хотя культ личности и разоблачили, зато всю страну задолбали кукурузой. Даже папа на эту тему подготовил ряд фокусов. Что, кстати, очень понравилось Никите Сергеевичу. Акопяна стали приглашать на правительственные концерты. Хрущев, между прочим, однажды привел папу в пример. Мама готовила на кухне и вдруг по радио услышала, как на съезде Никита Сергеевич распекает министра сельского хозяйства какой-то кавказской республики. Он грохотал, стуча кулаком по столу: “Если вы не можете сами, пригласите своего Акопяна!” Другому министру он как-то сказал: “Это вам не Арутюн Акопян, который из своего волшебного кулька достает все, что захочет. Тут работать надо!”
Однажды в Кремле на какой-то партийной сходке Никита Сергеевич поднял бокал и произнес: “Хочу выпить за здоровье жулика международного масштаба Арутюна Акопяна!” Надо ли говорить, что после этой фразы папа стал неприкасаемым… Помню, он удивлялся, рассказывая про этот случай маме: “Почему жулик? Ведь я по сравнению с теми жуликами, которые Хрущева окружают, просто никто”.
Потом Хрущев свою любовь к Акопяну передал Брежневу… вместе с постом Генерального секретаря. Ни для кого не секрет, что Леонид Ильич любил цирк, фокусы папы ему тоже очень нравились. И вот в 1976 году Брежнев приглашает Акопяна с ассистенткой в Барвиху повеселить работников аппарата. Папа работал целое отделение. Когда он спустился в зал к публике, Брежнев, кивая в сторону соседа, громко захохотал: “Давай, давай, у Громыки часы сними!” Все радостно подхватили шутку генсека и зааплодировали.
После концерта отец переодевался в гримерной и только снял штаны, как в комнату стремительно вошел Брежнев со свитой. Он был в очень веселом расположении духа, явно “под баночкой”. Отец застыл от неожиданности — в белой бабочке, крахмальной манишке, лаковых черных ботинках и… трусах. Картина “Не ждали”. Генсек обнял и расцеловал опешившего папу: “Дорогой Арутюн Амаякович, научите меня черной магии!” “Конечно, товарищ Брежнев! — от волнения папа забыл, как зовут главу государства. — А что конкретно вас интересует?” И Леонид Ильич стал рассказывать, как его маленьким мальчиком отец впервые повел в цирк. “Представляете, — удивлялся Брежнев, — фокусник сорвал мою кепку, насыпал туда опилки, разбил яйца, посолил, поперчил, поджег это все, а из огня появились баранки и печенье! Научите меня, как это делается!” Папа радостно ответил: “Ой, да это старый фокус. Он у меня в книжке описан. Давайте завтра привезу ее в Кремль”. “Приезжай”, — обрадовался генсек.
Несмотря на мамины уговоры и уверения, что Брежнев его ни за что не примет, отец, “наивный чукотский мальчик”, все-таки поехал. И удивительно: его не только пропустили через все посты, но и проводили в кабинет Брежнева! Отец привез реквизит, и они, закрывшись в кабинете, учились фокусам. Благодарный “ученик” подарил папе плакат — генсек в белоснежном кителе, усыпанном звездами, стоит у штурвала. И подписал: “Выдающемуся артисту современности”.
После этого отец не пропускал ни одного правительственного концерта в Кремле. Еще не начиналось действие, а Брежнев уже интересовался у Громыко: “Где Акопян?” — “Уже послали за ним, Леонид Ильич”. На одном приеме в честь югославского лидера Иосипа Броз Тито отец показывал номер — разрывал на мелкие клочки свою афишу, а потом из обрывков доставал ленты, карты. В завершение в потолок бил фонтан денег. И когда на гостей посыпался дождь из купюр, Брежнев повернулся к Громыко: “Давай дадим Акопяну пост министра финансов!” Тот серьезно: “У нас в стране!” — Нет, в Югославии. Вот будет у них весело, мало не покажется”. Шутку генсека тут же одобрили дружным смехом.
* * *
…После смерти папы в нашей квартире случился пожар. Неожиданно загорелась проводка. Сгорели диван, обои и три фотографии, которые висели на стене. На них папа снят в окружении поклонниц, и, как ни странно, позади него всегда одна и та же женщина. Мама считала, что это Смерть за ним ходила следом. Папа скончался, и фотографии тоже исчезли в огне.
Папа умер с картами в руках, которые не выпускал последние дни. Хотя и был в забытьи, его искусные руки продолжали помнить свое дело…