БИ БИ КИНГ –  МАЛХАСУ: «БЕЛЫЙ, А ИГРАЕТ ЧЁРНУЮ МУЗЫКУ»

В канун Международного дня джаза корреспондент газеты «Новое время» Павел Гукасян взял интервью у патриарха армянского джаза Левона Малхасяна, которое мы приводим ниже.

    Пусть и звучит глупо, но рискну повторить банальное в своей очевидности утверждение – в каждом городе живут горожане: в Москве – москвичи, в Санкт-Петербурге – питерцы, в Курске – куряне, а в Ереване, соответственно – ереванцы. Вот только истинное лицо города, его внутренний облик и особую ауру, самобытность и исключительность формирует весьма небольшой круг людей, обладающих своеобразной аурой, наделённых определёнными духовными и человеческими качествами. Ещё в пору моей юности, лет этак шестьдесят назад, их по сложившейся традиции называли «իսկական էրևանցի» — «настоящий эреванци» и обязательно с буквы «э». С одним из них, Левоном Малхасяном — больше известным нашим согражданам как «Малхас» — у нас состоялся непринуждённый, искренний разговор, фрагменты из которого я предлагаю вниманию пользователей сайта газеты.

— Уже более 60-ти лет для всех нас Малхас и джаз – это понятия-синонимы. Как получилось, что именно этот музыкальный жанр стал для тебя целью и главным делом жизни?

— Ещё в ранней молодости я, как, впрочем, и все мои сверстники, заслушивался песнями Луи Армстронга, Эллы Фицджеральд, Рэй Чарльза и других певцов в стиле джаз. Мы слушали эту музыку, смотря трофейный фильм «Серенада Солнечной долины», в котором звучали музыкальные композиции одного из самых знаменитых свинговых оркестров под управлением Гленна Миллера. А позже и музыку из кинофильма «В джазе только девушки» с участием Мерилин Монро и Тони Кёртиса.

    А до этого я регулярно слушал программу «Тайм фор джаз», которую на радио «Голос Америки» вёл известный джазовый продюсер Уиллис Коновер. Тогда же и понял – именно это моё, этим я хочу заниматься всю свою жизнь.

— С твоих же слов, ты ещё в пору юности «заболел» музыкой, джазом – а учиться пошёл в пединститут имени Брюсова. Как это объяснить?

— Легко. При всей своей любви к музыке я не владел, впрочем, и сегодня не владею нотной грамотой, поэтому путь в музучилище, а тем более в консерваторию мне был заказан. К тому же в школе имени Пушкина, где я учился, русскую литературу преподавал завуч Эдгар Суренович, он и привил мне любовь к литературе, к словесности. Так что выбор гуманитарного вузы был как бы предопределён. Я и до сих пор много читаю, считаю это лучшим способом занять свободное время, хотя его всегда не хватает.

— Можно сказать, что ты джазмен-гуманитарий?

— Звучит необычно, но на самом деле так оно и есть. С одной лишь разницей: писатель, поэт выражают свои чувства, эмоции словами, а я – музыкой. Для них творческий «инструмент» — перо, ручка, а для меня – рояль. 

— Поскольку разговор зашёл о литературе, ответь пожалуйста на вопрос – кто твой любимый писатель?

— Если не брать русскую классику, а её знание обязательно для каждого в меру образованного человека, то это —  Сергей Довлатов. Он близок мне по духу, по своему мировосприятию и образу жизни, отношением ко всему, что происходило тогда в нашей действительности. А по чувству абсолютной внутренней и творческой свободы он типичный джазмен: не случайно одна из его книг так и называется «Соло на ундервуде». Кстати, он единственный писатель русского зарубежья, кроме Владимира Набокова, чьи рассказы печатались в очень влиятельном и крайне популярном в литературной среде журнале «The New Yorker». Его именем даже названа одна из улиц Нью-Йорка, чего не удостаивались многие именитые американские писатели.

— Однако вернёмся от литературы к музыке, конкретно – к джазу. Кого ты считаешь лучшим музыкантом в истории джаза? Кто для тебя был абсолютным критерием и даже примером для подражания?

— Однозначно Оскар Питерсон. Хотя Дюк Эллингтон и Луи Армстронг — это, если так можно выразиться, «отцы-основатели» джаза, а Чик Кориа, Каунт Бейси, Билли Эванс – выдающиеся джазовые пианисты, но именно в манере и технике игры Оскара Питерсона, в его непревзойдённом умении импровизировать нашли наивысшее отражение все уникальные особенности джаза, во всём многообразии его нюансов и мельчайших оттенков. Одним словом, это корифей – великий и неподражаемый.

 Я и в Америке так сильно хотел побывать во многом ради того, чтобы вживую увидеть и услышать его игру, хоть как-то приобщиться к волшебству, которое он творит за роялем. Мне посчастливилось несколько раз пообщаться с ним, и, хотя этим и ограничилось наше знакомство, я до сих пор сохраняю очень тёплые, дружеские отношения с его женой. А посланный ею галстук Оскара Питерсона с припиской: «Это галстук Вашего учителя» — стал для меня не только высочайшей оценкой, но и бесценной реликвией: он и сегодня в рамке вывешен на самом почётном месте «МАЛХАС ДЖАЗ — КЛУБ»-а.

— Я никоим образом не претендую на роль специалиста, но рискну предположить, что самые популярные музыкальные стили XX века родились из «спиричуэлс» — духовных песен афроамериканцев. Так ли это?

— Не могу не согласитья. Действительно, для «спиричуэлс» характерны коллективная импровизация, сочетание двух и более ритмов, особая эмоциональность – то, что с определёнными отличительными чертами присуще джазу, свингу, блюзу, а позже – соул, року и другим популярным музыкальным стилям. Он как бы своеобразная «материнская плата», если выражаться на языке цифровых технологий. Не случайно некоторые темы из знаменитой оперы «Порги и Бесс» американского классика джаза Джорджа Гершвина написаны им именно в этой манере, но при этом в них прослушиваются элементы и джаза, и блюза.

— В связи с чем мне на память приходит одна фраза: «Когда мне весело, я слушаю джаз, когда грустно – блюз». Так ли это?

— Может и так, но с определённой оговоркой. Пример из того же Гершвина: две его самые знаменитые композиции «Summertime» и «Рапсодия в стиле блюз» — яркий образец гармоничного созвучия двух однородных стилей. Так что их разделение весьма относительно.

   А наш разговор о блюзе напомнил мне очень важное, знаменательное для меня событие. А дело было так. В начале 70-х наш квартет, в составе которого, кроме меня, играли: Армен Тутунджян – «Чико», Аксель Бакунц – «Кока», Александр Захарян «Алик» – работал в ресторане гостиницы «Ани». С нами выступали Лариса Долина, Любовь Успенская, Татевик Оганесян, в будущем одна из лучших джазовых вокалисток каких я знал. В это же время в Ереван с гастролями приехал выдающийся блюзмен Би Би Кинг со своей группой. Разместились они в той же гостинице, а вечером спустились в ресторан перекусить. В восемь часов вечера мы, как и обычно, начали свою программу, а минут через десять все музыканты группы Би Би Кинга вышли из зала. От мандража я чуть не перестал играть, и вдруг видим, как они возвращаются со своими инструментами, поднимаются к нам на сцену, а потом —  четырёхчасовой классный джем-сейшен, с полным взаимопониманием и удивительной сыгранностью.

   Представляешь восторг посетителей: все билеты на концерт знаменитого музыканта давно распроданы, а тут пришли просто поесть – и такой импровизированный концерт, который никогда больше не увидишь, и не услышишь.

   А я иногда краем глаза следил за Би Би Кингом – тот вальяжно рассевшись в кресле, покуривая, прикладывался к бокалу, а потом указал на меня пальцем и что-то сказал переводчице.  После нашего совместного выступления я подхожу к переводчице – даже помню, что звали её Татьяна – и спрашиваю, что ей сказал Би Би Кинг. Та отвечает: «Он с довольной ухмылкой сказал: «Белый, а играет чёрную музыку».

И ещё одна встреча, состоявшаяся за несколько лет до этого, уже с великим композитором Арно Арутюновичем Бабаджаняном, которую устроили мои знакомые. Она укрепила мою веру в себя, заставила работать ещё больше, ещё упорнее. Было мне тогда девятнадцать лет, и когда уже знаменитый на всю страну композитор предложил мне сыграть что-нибудь, я слегка оробел. «Не смущайся – подбодрил меня Арно Арутюнович, — мне рассказывали о тебе, так что смелей, садись за инструмент». Я начал играть, а он несколько минут молча следил за мной, потом спросил: «Ты учился в музыкальной школе?».  Узнав, что я не имею даже начального музыкального образования, более того не знаю нот вообще, сказал: «Не поступай никуда. В твоих пальцах солнце – этому нигде не научат».

— Мы говорили о разных направлениях и стилях в музыке. А как ты относишься к очень популярному в молодёжной среде рэпу?

— Он мне безразличен. Хочет часть молодёжи его слушать – ну и пусть слушает. Тем более, что к музыкальному жанру его можно отнести с большой натяжкой, это скорее вербальная форма вокальной подачи, включающая в себя рифму, ритмичную речь и уличный жаргон. Здесь главное — смысл речитатива, а не зная английского языка — именно на нём звучит настоящий рэп – слушать его бессмысленно. Поэтому я удивляюсь, видя навороченные тачки, из окон которых слышатся оглушительные звуки рэпа, как бы свидетельствующие, что за рулём сидят «крутые пацаны» — по крайней мере им самим так кажется.

— Мы часто слышали, и до сих пор слышим, что в те, совсем недалёкие от нас времена, цензура жёстко подавляла инакомыслие в среде творческой интеллигенции, мешая полностью раскрыться таланту писателей, художников, композиторов. Ощущал ли ты по отношению к себе что-либо подобное?

— Никогда. Мы играли, что хотели, как хотели и где хотели. Будь иначе, мы не смогли бы создать в пединституте имени Брюсова джаз-трио, а затем и джаз-квартет, в котором играли Чико, Артур Абрамян, а позже и Алик. В 1965 году мы провели первый республиканский джаз-фестиваль, после чего регулярно играли в залах Малой филармонии и Союза композиторов. Это во многом помогло нам накопить опыт концертных выступлений, добиться ещё большей сыгранности, и поэтому не раз становились победителями и лауреатами различных конкурсов и фестивалей. В 1970 году квартет завоевал Гран-при Всесоюзного фестиваля в Куйбышеве, а спустя два года – первое место на Всесоюзном фестивале уже в Ярославле. В 1980 году при Детском центре эстетического воспитания, которым тогда руководил Генрих Игитян, я создал отделение джаза. Могли бы мы сделать всё это при наличии цензурных запретов и ограничений?

 Хотя цензура была – внутренняя: мы всегда стремились делать всё на возможно высоком художественном и профессиональном уровне. На концертах, уважая и ценя зрителя, не скатывались на обычную халтуру, а выкладывались до конца.

   А если честно, я сегодня ввёл бы цензуру, но не ту, которую ты имел в виду, а ту, которая боролась бы с дурновкусием, вульгарщиной и пошлостью.

— Здесь как нельзя более уместно вспомнить Артура Шопенгауэра. В своё время знаменитый немецкий философ утверждал: «Главная задача искусства – подавлять в человеке низменные инстинкты». Справляется ли сегодня искусство с этой задачей?

— А тебе самому как кажется? Или ты не смотришь телевизор, не слушаешь музыкальные радиоканалы, не капаешься в интернет-сайтах? Сегодня искусство трансформировалось в шоу-бизнес, охватывающий музыку, кино, телевидение и другие сферы культуры. В самом его названии заложена основная цель этой многогранной индустрии развлечений – коммерческая выгода, прибыль любой ценой. Вот поэтому телеэкраны вываливают на зрителей низкопробные сериалы, бесконечные ток-шоу, наполненные насилием, дурным юмором, плохой игрой актёров, крайне развязанным поведением участников. Музыка клипов и видеороликов звучит как турко-арабские перепевы, певцы, за редким исключением, поют надрывным фальцетом, а певицы отсутствие вокальных данных компенсируют отсутствием одежды.

 Здесь всё основано на удовлетворении скверного вкуса, желании вызвать нездоровый интерес, что в итоге приводит к увеличению зрительской аудитории, а следовательно – и доходов.

Взять хотя бы подтанцовку на концертах, в клипах и музыкальных роликах – это что-то невообразимое: создаётся впечатление, что танцевальные группы набираются из числа больных тяжёлой формой эпилепсии. Ты можешь себе представить – играет Оскар Питерсон, Каунт Бэйси или поёт великий Азнавур, а на сцене корчатся в судорогах полуголые девицы. Вот и я не могу. Поэтому говорить о сегодняшнем уровне искусства, на смену которому пришла массовая культура, считаю пустой тратой времени.

— Решением ЮНЕСКО ежегодно 30 апреля отмечается как Международный день джаза. Мы с тобой уже долго беседуем вокруг этой темы, но всё же – в чём его особенность, чем он привлекает миллионы слушателей, при том, что есть люди, которые его категорически не приемлют?

— Джаз не бутерброд с колбасой, который любят все. Настоящий любитель джаза слушает его не ради «понтов», а из-за внутренней потребности, но для этого нужно иметь определённый духовный и культурный уровень. Может слегка и отдаёт снобизмом, но и как любой музыкальный жанр он имеет свою, отличную от других аудиторию.

Джаз интернационален в своей сути – он не признаёт ни границ, ни наций: для того, чтобы его слушать не требуется знание какого-либо языка, кроме, конечно, при вокальной форме исполнения. Но и в этом случае совместное звучание вокала и музыки настолько эмоционально, настолько проникновенно, что текс песен не требует перевода или особого пояснения.

Это консолидирующее в своём содержании явление, вне зависимости от политических, религиозных и каких-либо иных предпочтений, кроме художественно-эстетических.

А самое главное-  это то ощущение абсолютной свободы и раскрепощённости, которое охватывает человека при звуках джаза. Не зря Луи Армстронг говорил, что джаз с музыкального языка переводится как –жизнь и свобода.

— А есть что-то кроме джаза, что ты считаешь самым главным, важным для себя?

— Это Ереван, город в котором я родился и живу уже восемьдесят лет. Пусть и звучит это слегка пафосно и сентиментально, но он как живая частичка моей души: улыбается, грустит иногда и хмурится. С ним можно делиться своей радостью, но в то же время он как бы сопереживает твоей печали, твоим неудачам и потерям.

Я не представляю свою жизнь вдали от Еревана: мне довелось побывать в более чем 50-ти странах мира – но уже на тринадцатый день я обязательно должен быть в своём городе, исключений не было никогда. Скажу тебе честно, у меня «ереванская болезнь», не делай таких испуганных глаз: это не врачебный диагноз – это чувство безграничной любви к родному городу.

 Но недостаточно любить Ереван – он должен любить тебя. И эту любовь нужно ещё заслужить.

— Принято считать, что архитектура – это музыка, застывшая в камне. Тебе, как музыканту, насколько нравится нынешний облик города?

— Ереван неузнаваемо изменился, особенно его центр: исчезли тихие, уютные улочки и переулки, старые одно-и двухэтажные дома, потемневшие от времени и похожие на повидавших многое стариков, укромные скверики, в которых укрывались от любопытных глаз влюблённые парочки — всё это придавало городу неповторимое очарование.

Сегодня Ереван – это современный агломерат, с комфортной городской средой, развитой транспортной инфраструктурой, уровнем сервиса, близким к европейским стандартам, безопасный в любое время суток. Он стал более прагматичен, в нём, к сожалению, иногда даже проглядываются несвойственные тому Еревану черты торгашества. Если раньше он внушал чувство покоя и размеренности, то сейчас он не в меру суетлив и всегда чем-то озабочен.

Раздражает чрезмерный избыток рекламных щитов, тумб и баннеров, которые порой заслоняют фасады домов. Додумались до того, что окна первых двух этажей одного из символов города – концертного зала имени Арама Хачатуряна – затянули концертными афишами, ещё хорошо, что не рекламой куриных ляжек или колбасы.

Я понимаю, что трудно, почти невозможно совместить коммерческие интересы со стремлением сохранить привычный для старшего поколения ереванцев облик города, традиции градостроительства, восходящие к архитектурному гению Таманяна. Это как в слегка неблагопристойной поговорке: «И рыбку съесть, и нА пень сесть».

Не могу сказать, он хуже или лучше того Еревана, к которому мы прикипели душой – он другой. И если нам что-то в нём не нравится – это в первую очередь наша с вами вина.

— В нашем с тобой разговоре ты, давая оценку тому или иному человеку, несколько раз подчеркнул – он «настоящий эреванци». Кто он, этот «настоящий эреванци», и как он выглядит?

— Трудно однозначно ответить на твой вопрос: это множество внешних деталей и особенностей духовного уклада – которые в итоге складываются в единый, собирательный образ.

Это внутреннее неприятие официоза, отсутствие меркантильности и крохоборства, желания делать карьеру любой ценой, подчёркнутое безразличие к деньгам.

Это нарочитая небрежность в одежде, но в то же время – умение при случае выглядеть изысканно, даже утончённо. Но при этом не слепо следовать моде, а иметь свой стиль, свою манеру, в том числе – и поведения. А главное – никогда не надевать к чёрному костюму белые носки.

«Настоящий эреванци» был обходителен, вежлив, доброжелателен, обладал культурой речи, но при необходимости мог обложить изощрённым матом, будучи по природе не агрессивным, не раздумывая, ввязывался в драку, защищая честь незнакомой девушки.

Он мог всю ночь провести, расписывая «пульку», а утром в беседке с соседом сыграть две-три партии в нарды.

Он был в какой-то мере гурманом: любил иногда отведать фирменный беф-строганов в кафе гостиницы «Армения», но и с удовольствием ел в закусочной около Цирка пирожки с мясом, запивая их томатным соком. Или, обжигаясь, наворачивал с большой чугунной жаровни сардельки с картошкой, которую так вкусно готовили в «Теймурноце», и где пиво отпускали в трёхлитровых банках.

Он знал толк в хорошей, качественной выпивке, но не чурался пить портвейн за рубль тринадцать. Покупал в табачном киоске у однорукого, одноногого Пуртула «Philip Morris» и «Marlboro», но зачастую обходился дешёвой «Авророй».

«Настоящий эреванци» никогда не ходил на концерты Зейнаб Ханларовой в велотреке, но делал всё, чтобы попасть в клуб КГБ, где выступал впервые приехавший в Ереван Владимир Высоцкий.  Не пропускал кинолектории в том же клубе КГБ и в Институте физики, на которых демонстрировали зарубежные фильмы, не попавшие в кинопрокат.

Слушал Элвиса Пресли, Арету Франклин, «Битлз» и «Роллинг Стоунс», но считал, что для армян Комитас превыше всего, а при звуках «Дле Яман» застывал с отрешённым лицом.

На свой день рождения он предпочитал получить в подарок не сорочку или зажигалку, а годовую подписку на журнал «Иностранная литература».

В его распорядок дня входило обязательное посещение «Сквознячка», «Козырька», «Копеечки», где можно было за чашечкой кофе часами обсуждать с друзьями любую наболевшую тему, любой злободневный вопрос, не боясь того, что кто-то может «настучать» — такие там долго не задерживались.

Сегодня многого, о чём я упомянул в кратком резюме «настоящего эреванци», уже нет – может в этом одна из причин того, что эта, условно обозначенная группа наших сограждан почти исчезла: если собрать вместе всех оставшихся, то их можно без труда «разместить» в одном подъезде пятиэтажного дома.

— Если бы музыка могла остановить время – в каком периоде своей жизни ты хотел бы жить?

— Ни секунды не думая, могу сразу ответить – в годы учёбы в пединституте Брюсова. Это было прекрасное, незабываемое время, время искренних отношений, бескорыстной дружбы и самых светлых, может и слегка наивных, надежд и ожиданий.

Снова хочется ощутить окрыляющее чувство безграничной веры в себя, в своих друзей-соратников по джаз-квартету. Хочется первый раз услышать Оскара Питерсона, первый раз прочитать «Фиесту» Эрнеста Хемингуэя, попасть на концерт Хорста Янковского, первый раз пойти на свидание с понравившейся девушкой.

Это больше, глубже, чем просто ностальгия по прошедшей молодости: когда я думая об этом времени меня охватывает ощущение потери чего-то очень важного, чего-то, что невозможно вернуть. Может это присуще всем людям моего возраста? Не знаю, но с каждым годом это чувство становится всё острее и острее. 

— Ты считаешь себя счастливым человеком?

— Безусловно. В жизни у меня было три мечты.

  Первая мечта: обязательно съездить в Америку, чтобы убедиться в правильности выбранного пути, я имею в виду занятия джазом. Там я окончательно понял – Бог указал мне одну дорогу, и по ней я должен идти, невзирая ни на какие трудности.

Вторая мечта: организовать в Ереване джаз-фестиваль с участием известных музыкантов из разных стран мира, в первую очередь – американских. В 1998 году первый Ереванский международный джаз-фестиваль состоялся, позже он стал традиционным. В разные годы в нём принимали участие Джордж Бенсон, Чик Кориа, Алджеро, Георгий Гаранян, Алексей Козлов, Игорь Бутман и другие всемирно известные джазмены.

Третья мечта: открыть в городе клуб, где собирались бы любители джаза, проводились концерты, организовывались выступления музыкантов и исполнителей джазовой музыки. И «МАЛХАС ДЖАЗ-КЛУБ» стал именно таким местом. Скажу без ложной скромности — сегодня он один из самых посещаемых достопримечательностей Еревана.

Как видишь сам – я с полным основанием могу считать себя счастливым человеком. Кстати о клубе, мы с тобой увлеклись интересной беседой, а ведь мне через десять минут играть там. Так что, извини, мне пора уходить, а прерванный разговор мы продолжим в ближайшее время.

С этими словами он, слегка сутулясь, ушёл в сторону своего клуба, а я смотрел ему вслед и мысленно приговаривал: «До свидания, Малхас — счастливый человек, влюблённый в свой город и в свой джаз».

Павел Гукасян