Канадские зарисовки Маро Сайрян

Автор публикуемых зарисовок — Маро САЙРЯН (на снимке справа) — живет ныне в Торонто. Уроженка Армении 17 лет назад вместе с семьей эмигрировала в Канаду. Здесь микробиологу и сотруднику Ереванского филиала Всесоюзного научного центра хирургии работать по специальности не довелось. Как отметила она в беседе с корр.

«НВ», работала где придется, какое-то время занималась телемаркетингом. «В отличие от меня, муж довольно быстро нашел работу по специальности в одной из лабораторий при университете, благодаря чему мы и смогли здесь прожить с тремя детьми», — говорит Маро. Мало того, в редкое свободное время ей удавалось делать зарисовки, записывать личные наблюдения и ощущения. Как оказалось, на достойном уровне — на профессиональном уровне, дай Бог каждому писателю. И еще одна мысль, когда читаешь Сайрян: “хаим” Советский Союз, но насколько высок в нем был уровень образования…

 

 

“Бывает, в Торонто вспоминаю бабушкин дом из черного туфа…”

Ностальгические настроения по Армении у Маро Сайрян даже после полутора десятков лет «чужбинной» жизни не прошли. «Тоска то затихает, то вновь накатывает без особых причин, — признается она. — Увижу в каком-нибудь старом переулке в Торонто дом с деревянным балконом и вспоминаю бабушкин дом из черного туфа — так хочется потрогать его руками! Или бывает, что облака на горизонте сгребутся в большие горы и мне мерещится Арарат».

В Торонто есть две-три семьи из Армении, с которыми Сайряны время от времени общаются, чаще по телефону, реже вживую – такова специфика канадской жизни. Ныне две ее дочери и сын, которые, кстати, между собой говорят на армянском, выросли, выучились, и у них уже свои интересы, своя жизнь. Старшая дочь посчитала, что ее место — на родине, переехала в Ереван. Сама Маро бывает в Армении раз в два-три года, встречается с родственниками и друзьями. По собственному признанию, благодарна «НВ» за настоящую публикацию и желает всем нашим читателям — здоровья и любви!

 

Детей не трожь, или почему куры впадают в стресс

Детям здесь, можно сказать, повезло. Им можно все, или почти все. А шлепнуть ребенка нельзя, не то попадешь в черный список и больше уже не отмоешься. В детских садах и школах им объясняют, куда звонить, если родитель повел себя неподобающим образом.

У моих знакомых армян сын, пятиклассник, позвонил куда надо, и теперь папаша числится среди неблагонадежных. За ним наблюдают, вызывают в какие-то комитеты, отчитывают и проводят с ним воспитательную работу. А все потому, что стукнул сына. За то, что тот наврал в школе, что у него папа еврей, и таким образом был освобожден от уроков на Хануку. Но это еще не все. Когда наступил Рамадан и учительница спросила, у кого в семье его празднуют, он первым поднял руку. Учительница (не страдавшая потерей памяти) вспомнила про папу-еврея, но он сказал, что папа недавно принял ислам. Она, конечно, усомнилась, но отпустила его на праздник, а на родительском собрании спросила об этом папу… Вот после этого он пришел домой и стукнул…

В нашей семье, слава богу, до таких крайностей не доходило. Хотя поведение детей сильно изменилось после того, как они походили в канадскую школу. Они стали критически оценивать каждое слово, сказанное мной или мужем. Нет ли в нем ничего ущемляющего их права и достоинство. Я, к примеру, уже не говорила своей старшей: дождь идет, возьми зонт! Это считалось прямым диктатом, подавлением воли и ущемлением личности. Я осторожно намекала: кажется, дождь идет, почему бы не взять зонт? И она отвечала: действительно, почему?

У младшей в школе был учитель математики, индус. Устав от математики, он часто рассказывал классу о своей неудавшейся жизни. В детстве его били учителя. Тогда он решил стать учителем, чтобы им отомстить. И бить их детей, внуков, правнуков… Это было его заветной мечтой. Но ему крупно не повезло, семья перебралась в Канаду. И хотя он и стал учителем, мечта его осталась несбывшейся. «Иной раз так хочется врезать ученику по шее!» – с тоской говорил он детям, – «Но тут ведь не врежешь…» А кроме того, он женат на канадке, и жена достает его по-крупному. Он прямо не знает, что с ней делать. Она не убирает, не моет, не готовит, забрала его банковскую карту и тратит деньги, как вздумается. А когда он пытается ее образумить, кричит на него и ругается. Теперь он мечтает лишь об одном: уехать далеко, далеко, – в Тимбукту, куда можно добраться только на осле…

Дочь говорила, что уроки математики стали у них любимыми благодаря этому учителю. Они решили поехать к нему в Тимбукту всем классом, когда он там обоснуется. Но он туда не поехал. А дочка закончила школу.

Дети – самая популярная в Канаде тема после прогноза погоды и гомосексуалистов. По телевизору и радио предлагают советы на все случаи жизни. Как накормить ребенка, чтобы не ожирел. Как рассказать пятилетнему, что такое секс. Как не забыть его дня рождения среди кучи других дел. Как вообще не забыть ребенка в машине. Последнему уделяют особое внимание. Такое случается, особенно с молодыми родителями. Выйдут из машины, а про ребенка забудут. Он сидит себе на заднем сиденьи, пристегнутый, и молчит, не привлекая внимания, ну а мамаша уходит в молл часа на три, а машина стоит на солнцепеке – дай бог, чтобы ребенок остался жив!

Так вот, чтобы не забыть ребенка в машине, советуют психологи, которых приглашают на ТВ для специальных передач на эту тему, надо подложить под заднее сидение машины что-нибудь очень важное и необходимое, например, кошелек. Тогда, выйдя из машины, вы непременно подумаете о кошельке и, нагнувшись за ним, заметите ребенка. И вряд ли уже забудете. Вот так просто решается проблема, когда ею занимаются специалисты.

В Канаде вообще не терпят проблем. Любые, даже самые мелкие на вид проблемы не остаются без внимания экспертов. Есть эксперты в таких областях, о которых я раньше и не подозревала. Есть психологи, снимающие стресс у кур. Может кто-то и слышал об этом, я узнала недавно. Почему курица впадает в стресс, я точно не знаю. Думаю, что из-за ситуации с яйцами: не успела снести яйцо, как его уже отбирают, душевная травма налицо. Слава богу, кур у меня нет и не предвидется, уже на проблему меньше.

Сегодня сообщили по радио, что на днях состоится семинар по ряду вопросов, среди которых следующие: как правильно выйти из машины на высоких каблуках? Как быть, если каблук туфельки застрял в асфальте? Почему блондины – блондины? И ряд других актуальных вопросов. Я тогда подумала: как мало у меня на самом деле проблем по сравнению с другими канадками. Я давно знаю, почему блондины блондины – у них меланина мало, тут уже ничего не поделаешь. Каблуки я почти не ношу, но когда-то носила, и если каблук застревал в асфальте, выдергивала его на ходу и бежала дальше, с каблуком или без, лишь бы успеть на автобус. А уж как выйти из машины на каблуках, знала любая женщина в Союзе, была бы только машина. И детей у нас не забывали в машинах. Шлепнуть по случаю, шлепали, но не забывали. И ни разу, ни при каких обстоятельствах (даже представить это невозможно) наш учитель не жаловался на свою жену в классе…

Что ни говори, все же сильно отличается здешняя жизнь от тамошней, прежней, и как к ней ни привыкаешь, а все еще удивляешься чему-то…

 

Маня

Когда речь заходит о женщине удивительной судьбы, я вспоминаю Маню. Есть, конечно, и другие женщины с интересными судьбами, Мэрилин Монро, например, или Мария Стюарт, но у Мани жизнь сложилась все-таки удивительней.

Маня работала лаборанткой в баклаборатории ереванской клинической больницы N 2. Кроме нее в штат лаборатории входили также: другая лаборантка, санитарка и я. Санитарка с другой лаборанткой работали там еще при старом бактериологе, которую сменила я, когда она ушла на пенсию. Маня пришла в лабораторию позже всех, невысокая, внешне ничем не примечательная девушка 38 лет. Замужем она не была, а жила с родителями и младшим братом, которому было тридцать, в глинобитном домe с туалетом во дворе, далеко-далеко, вообще не в городе, а в одной из деревень. Хозяйство у них было незатейливое: огород, две коровы, куры, свиньи. У отца был артрит, мать тоже чем-то страдала. Мане приходилось делать все: доить коров, полоть грядки, косить сено и тому подобное. Брат не только не помогал, но был сплошным наказанием для семьи. Он нигде толком не работал и вел довольно беспутную жизнь, пил и приводил в дом друзей, таких же непутевых, как и он. Мане приходилось обслуживать их, подавая на стол и убирая. А брат еще и покрикивал на нее и даже ругал на пьяную голову, если ему казалось, что она недостаточно приветлива с ним или его друзьями. С родителями он тоже не очень-то считался, нередко повышал и на них голос. Мать, вздыхая, утешала Маню, говоря ей такие слова: «делай добро и не жди награды», или: «делай добро и бросай в воду». Маня с досадой выслушивала ее и уходила к себе плакать.

Придя на работу, она жаловалась на свою судьбу, говоря, что больше сил у нее нет это вынести, так бы и убила гада, который не жалеет ни ее, ни родителей. Но стоило гаду задобрить ее: починить телевизор или потрусить тутовое дерево, как она, забыв обиду, уверяла всех, что у него золотое сердце, и он очень толковый парень, только никак не может устроиться в жизни. Вскоре, однако, умиление сменялось ненавистью, она вновь ругала его мерзавцем и негодяем.

Маня никогда не опаздывала и приходила на работу раньше всех, ездя из своей деревни с тремя пересадками на маршрутке и двух автобусах. Маня была прекрасной лаборанткой, быстрой, аккуратной и неутомимой. Она сгребала штативы с пробирками одной рукой, другой поднимала тяжелый бак из автоклава. После огорода и коров любая работа была для нее пустяк. Мы все полюбили Маню и жалели ее за тяжелую жизнь и за то, что не замужем. Маня говорила, что был один парень, который ей нравился, но у них что-то не склеилось, потом был ухажер из соседней деревни, но он ей не очень-то нравился, словом, не везло. Она уже и не думала о замужестве и мечтала лишь о том, чтобы брат убрался куда-нибудь подальше или перестал пить и тащить в дом друзей.

И вот однажды я прихожу на работу и вижу по лицам женщин, что что-то произошло. Маня сидит растерянная, у двух других обалдевший вид.

– В чем дело? – спрашиваю.

– К Мане приехал жених, – говорят они, – и знаете откуда?

Из соседней деревни, наверное, – подумала я.

– Из Голландии!

Я ахнула от изумления.

Маня кивнула головой:

– Из Амстердама!

Она сказала, что у голландца (армянина по происхождению) большой красивый дом с садом, где растут тюльпаны и розы, хорошая работа в какой-то фирме, машина. И вот голландец узнал, что есть на свете такая Маня, прекрасная хозяйка, душевный человек, золотое сердце, и решил на ней жениться. Каким образом слава о Мане дошла до Голландии? Очень просто. О ней рассказал один из друзей ее брата, являясь одновременно родственником голландца и находясь проездом в Амстердаме. Он показал ему фотографию Мани на фоне нескошенного поля: волосы растрепал ветер, в изгибе губ горькая усмешка, в глазах тоска по хорошей жизни, словом, лицо одухотворенное. Оно ему очень понравилось. Видимо, он не встречал таких у себя в Голландии и близлежащей Франции, куда часто ездил по делам фирмы. Он взял на неделю отпуск и поехал в Армению, прямо в деревню к Мане. У Мани, конечно, был шок, так же, как и у всей семьи и вообще у всей деревни. Она сказала, что ей надо подумать. Голландец попросил ее думать быстро, максимум два дня, чтобы успеть сочетаться браком в течение недели.

Что делать? Маня стала лихорадочно мыслить: с одной стороны – Голландия, двухэтажный дом, машина, тюльпаны, наконец, муж (правда, немного плюгавый, с лысиной, зато голландец). С другой стороны – деревня, картошка, коровы, мерзавец-брат, зато все родное, к тому же родители… А у голландца двое детей от первой жены, с которой он, правда, давно развелся и дети живут с матерью, но часто приходят к нему… Что делать?! У Мани от умственного напряжения и впрямь началась лихорадка, температура подскочила до сорока, два дня она пролежала в постели, на третий день она сказала голландцу – да!

И как показала жизнь, это было правильное решение. Через год Маня с мужем приехали из Голландии на пару недель. Маня очень изменилась. Кроме того, что была модно одета, в ней появилась спокойная уверенность и раскованность иностранки. Она устроила нам роскошный завтрак в лаборатории и подарила всем голландские сувениры. О своей жизни она сказала так: сказка! Единственное, что ей приходится делать вручную – это стричь в саду розы. Остальное делают машины. Муж оказался очень хорошим человеком, он послал ее родителям деньги на покупку доильного аппарата. Брат женился, перестал пить и разводит голландские тюльпаны. Дети мужа дружелюбные и хорошо к ней относятся. Она ходит на курсы и уже немного разговаривает и пишет по-голландски. Часто ездит с мужем в Париж, который ей нравится больше, чем Рим и Венеция…

Мы слушали обо всем этом, дивясь и вздыхая. Мы больше не жалели Маню, мы ей завидовали, как принято говорить, по-хорошему. Радовались за нее, но завидовали (эти два чувства как-то уживаются друг с другом). После ее ухода мы, конечно, принялись обсуждать ее с ног до головы: волосы, брюки (она до этого брюк совсем не носила) и вообще ее новую жизнь.

– Эх! – сказала санитарка. – Вот так проживешь всю жизнь и ничего не увидишь…

– Меня утром чуть не задушили в автобусе, – пожаловалась лаборантка.

– У нас вчера весь день воды не было, – сказала я.

И мы, расстроенные, вернулись к своим делам, убрав сувениры в сумки…

А Маня, по последним сведениям, успешно работает в фирме вместе с мужем и владеет уже не только голландским, но и французским языками

На этом я завершаю рассказ о Мане, скромной труженице села, бывшей лаборантке, современной деловой женщине, хорошем человеке – женщине удивительной судьбы.

Сурвей… Сурвей до конца

Я тоже работала не по специальности – телемаркетером. Компания, в которой я работала, занималась опросами по телефону. Такие опросы очень необходимы, т.к. выявляют потребность населения в тех или иных видах товаров и услуг. Темы были самые разныe, начиная от детского питания до корма для собак, от истребления комаров до свадеб и похорон. Количество вопросов варьировало в зависимости от темы.

Мой разговорный английский в то время оставлял желать лучшего. Он и сейчас оставляет. А тогда я знала примерно сто слов, которые тщательно комбинировала в уме, прежде чем произнести. Хотя читала я довольно быстро. Неожиданных вопросов на интервью не было. Меня спросили, почему я хочу работать телемаркетером. Я заранее приготовила ответ: потому что люблю разговаривать по телефону, получаю от этого удовольствие, могу часами болтать по телефону… Меня сразу приняли.

Что такое телемаркетинг, не все, наверное, хорошо представляют. Многие думают, что это просто, сиди себе и болтай о том, о сем. На самом деле это тяжелый, изнурительный труд. К концу дня тело немеет, шею ломит, челюсти сводит, язык пухнет от постоянного функционирования. K этим физическим мукам добавляются моральные. Нас, новичков, сразу предупредили, что не все опрашиваемые граждане отличаются хорошими манерами, иными словами, могут обматерить. Но мы не имеем права ответить им тем же, как бы нам этого ни хотелось. Нам следует просто повесить трубку и набрать другой номер. И продолжать коммуницировать приветливым голосом…

Честно говоря, когда мне звонят и пристают с вопросами типа довольна ли я своим шампунем, или застрахована ли я от преждевременной смерти и сколько денег вношу на свои похороны, мне тоже хочется, нет, не выругаться, это не в моих правилах, но бросить трубку. Раньше я так и делала, теперь уже нет. Теперь я знаю, что каждый доведенный до конца опрос — это подарок судьбы, квинтэссенция счастья, предел мечтаний для каждого телемаркетера. Ведь если он не выполнит дневную норму, причем прерванный на середине опрос не защитывается, его через неделю уволят. Поэтому я вежливо объясняю тому несчастному, замеревшему на другом конце провода в робкой надежде, что на похороны денег пока не откладываю, мне бы сперва набрать на зуб, т.е. на коронку, но спасибо, что напомнили. Или, что шампунь в моей сложной и не вполне сложившейся жизни это, пожалуй, единственное, чем я довольна, и т.д. А в конце я желаю ему или ей счастья и много сурвей, это по-английски – опрос.

Были дни, когда я выполняла по шесть-семь сурвей при норме четыре. Я сама себе удивлялась. Меня выручал мой акцент. У меня интересный акцент, когда я говорю по-английски, смесь двух акцентов: русского и армянского. Люди задумывались над моим акцентом и продолжали машинально отвечать на вопросы, пытаясь отгадать мои корни. К тому же у меня привлекательный голос. В моем голосе слышатся тихая грусть и тонкая улыбка одновременно – это я давно знаю…

Когда я спрашивала среднестатистического жителя Северной Америки, пьет он пиво или не пьет (с этого вопроса начинался сурвей о пиве: аre you a bear drinker?), житель не раздражался, а спокойно отвечал: пью. Тогда я шла дальше. Я спрашивала, сколько бутылок в день он выдувает. И он, увлеченный моим акцентом, отвечал: шесть бутылок. Я любопытствовала, какое пиво он предпочитает. Он говорил, к примеру – Будвайзер. При этом чувствовалось, что он о чем-то усиленно размышляет. Я продолжала выпытывать, кто еще в доме пьет пиво. Он задумчиво отвечал: все члены семьи, кроме шестимесячной дочки… Потом, не выдержав, спрашивал: не полька ли я случайно, т.к. у меня польский акцент. Или не чешка ли я, между прочим, т.к. у меня чешский акцент (словацкий, словенский, сербский, хорватский, болгарский, румынский, даже итальянский – кому что мерещилось). Я объясняла, что я из Армении и говорю по-армянски, а также по-русски, т.к. Армения входила в бывший Союз. А-а, – говорили они, усваивая информацию, – а как там Горбачев?

Обычно к тому времени, когда дело доходило до моего интригующего акцента и Горбачева, большая часть сурвей оставалась позади. Так я набирала необходимое количество. Другие телемаркетеры мне завидовали. Дальше первого вопроса мало кому удавалось продвинуться. Со всех сторон неслось осточертевшее «аre you a bear drinker?» Одному парню из Ямайки вообще не везло. За всю неделю он не сделал ни одного сурвей. Ему грозило увольнение. Он сидел через столик и мне его хорошо было видно и слышно. Он часто вздыхал, хватаясь за голову. На голове у него был tam – большая вязаная шапка с пестрым узором, которую ямайцы никогда не снимают.

Наконец удача улыбнулась ему, он довел сурвей до конца. Что с ним сделалось, он рехнулся от счастья. Он благодарил того человека на телефоне минут десять. Он благословлял его, называл ангелом, говорил, что никогда не забудет, вечно будет за него молиться и расскажет о нем своим детям, когда они родятся. Я и китаец за соседним столиком с интересом прислушивались. «Это уже чересчур, – заметил китаец, когда тот, наконец, повесил трубку, – зачем же так много благодарить, это уже слишком, too much». Парень обернулся к нему с сиянием на лице: «Разве может быть слишком много благодарности? – сказал он, качая узорчатой головой. – Человек не пожалел для меня свое время, был терпеливым и добрым, ответил на все эти f…ing вопросы, а ты говоришь – много. Нет, благодарности не может быть много, всегда мало… Never too much to thank, never too much», – повторял он с тихой, счастливой улыбкой.

Его все же уволили через пару дней. Ну, а я проработала там три месяца. Потом пошла учиться на medical laboratory technologist, что уже ближе к моей специальности. Тоже весьма запутанная история. Но об этом как-нибудь позже.

Это разве манго? Вот у нас в Индии манго…

Больше всего в Канаде меня удивляли фрукты и овощи. Невиданные и неслыханные, со всех концов света. Какие-то рогатые питахайя и мохнатые рамбутаны, кажется, что тронешь – зашевелятся… Да и то, что вроде знакомо, выглядит странно. Клубника вообще страшная, такая огромная и хрустит под зубами, как огурец. Огурцы длиною в полметра. Баклажаны раздуты до размера футбольных мячей. И самое главное – нет абрикосов, что меня особенно огорчает, так как это мой любимейший, обожаемый фрукт. Ну есть кое-что, что здесь называют абрикосом, но это не абрикос. С виду похож, но вкус… лучше не пробовать и жить иллюзией. Виноград тоже похож на виноград, но вкус разочаровывает. Я в основном покупаю яблоки, чтобы избежать разочарований. Они здесь хорошие, ничего не скажешь.

Я стою в магазине и выбираю яблоки. Потом подхожу к абрикосам. Меня к ним ностальгически тянет, ничего не могу поделать. Время от времени покупаю штуки три-четыре в безумной надежде на чудо и снова впадаю в отчаяние. Рядом женшина, китаянка, смотрит на меня, застывшую с абрикосом в руке, спрашивает, что это за штука, абрикос, и как его следует есть, сырым или жареным? Она у себя в Китае абрикосов не видела и здесь ни разу не покупала, очень уж дорогие.

И я ей рассказываю, что такое абрикос… И что если она хочет попробовать настоящий, а не эту смешную пародию, ей надо ехать в Армению. Я сообщаю ей, что родина абрикосов Армения, отсюда и латинское название абрикоса – armeniаca, что Александру Македонскому так понравились абрикосы, что он повез их с собой в Грецию. Я описываю красоту спелого абрикоса и его божественный вкус, перечисляю полезные для организма свойства и не могу остановиться. Но вскоре чувствую, что женщина перестает воспринимать информацию и даже пытается вежливо от меня отделаться, говоря, что ей уже пора идти. Я кладу абрикос на место и на прощание снова советую ей поехать в Армению. Она в знак согласия кивает головой и уходит к баклажанам.

Я подхожу к манго, беру одно в руки. У лотка стоит индус. Присмотревшись к тому, что я выбрала, качает головой и улыбается.

– Надо брать манго, у которого кожица гладкая, красно-желтого цвета, с черными пятнышками, – говорит он. – Но главное – запах. Конечно, настоящее манго можно найти только в Индии, спелое, только что сорванное с дерева, м-м-м… ни с чем не сравнимый, божественный плод!

Поискав немного, он выбирает манго и подносит к своему носу. Потом протягивает его мне, предлагая понюхать… Я теперь покупаю манго по его совету и всегда удачно.

Иду дальше, мимо лотков с экзотикой. А там китаец выбирает личи, «драконий глаз» по-другому. Меня личи не привлекают. Я как-то пробовала, мне не очень понравилось. Но может я брала не те личи. Китайцы их очень любят и понимают в них толк. Я подхожу к китайцу, стараюсь разобраться в принципе выбора. Не разобравшись, спрашиваю. Он с готовностью объясняет, что личи следует брать крупные, яркие, без пятен, с нетреснутой кожурой. Но, конечно же, эти личи нельзя сравнить с теми, что он ел у себя, в Китае. Там личи имеют божественный вкус и аромат. Я ему абсолютно верю. Если буду в Китае, обязательно попробую личи. И еще пекинскую утку.

Направляюсь к арбузам. Вот что я умею выбирать безошибочно. Поднесу арбуз к уху и стучу по нему пальцами. Звук у спелого арбуза, как бы это сказать, насыщенный, как у рояля с нажатой педалью, и арбуз при этом должен вибрировать. Чтобы это услышать, надо иметь музыкальный слух. Я когда-то училась в музыкальной школе. На пианино я давно уже не играю, но арбузы выбираю четко. Я стучу по арбузу и вслушиваюсь в звук, сосредоточив на нем все внимание. При этом, должно, быть выгляжу весьма профессионально. Ко мне подходят люди с арбузами и просят послушать. И я с удовольствием им помогаю. Некоторые, подражая мне, стучат по арбузу, прикладывая к нему ухо. Но не каждому ведь дано. Это видно по их растерянным лицам. Тогда я вступаю в дело и протягиваю им руку помощи…

Я медленно продвигаюсь к кассе, толкая тележку с продуктами и двумя пачками туалетной бумаги, которая сегодня на сэйле. Впереди и за мною в очереди люди с тележками, заваленными продуктами и бумагой. Только один стоит налегке, без тележки – высокий худой африканец в цветном балахоне, невозмутимый, как пальма, и держит в руке кокос… О, как я его понимаю!

 

На снимках: телемаркетинг по-канадски, он же сурвей;  мы говорим зима-подразумеваем Канаду. Канада-страна иммигрантов, в том числе китайцев, армян…; продавец фруктов из Сирии, где растут лучшие апельсины.

Подготовил