«Я сутки раненый в поле лежал. Турки меня специально не убили, ноги прострелили»

О раненом солдате замолвите слово…

Фотограф и публицист Ната БРЕТТЕЛЛ сразу после войны в Арцахе начала серию очерков о людях, оказавшихся на передовой, так сказать, в жерновах 44-дневного ада. В прошлый раз «НВ» опубликовала рассказ про Инну из Хайфы и ее мужа Дэва. Герои нового ее повествования — раненые солдаты. Наши воины — настоящие львы!

Приехала в Slavmed повидаться с солдатами. И тут мне говорят: «Ребята в церковь пошли». Как пошли, думаю?.. Они же раненые — на костылях, на колясках…

Устроилась в кабинете Карена Мартиросяна, который их оперировал и делал все возможное и невозможное (о нем следующий рассказ). Жду.

— Знаешь, — говорит Карен, — я ведь оперирую уже 27 лет. Насмотрелся, пережил… Но видеть этих 18-20-летних ребят так тяжело было… Когда их начали привозить вертолетами, сотнями, тысячами… И в каком состоянии привозили! А ведь они, перебитые, как в землю вросли — ни шагу назад! Случалось командование слабину давало, а ребята — стояли!

Я чувствую себя должным им. Мне стыдно перед ними. Будто это я послал их в эту мясорубку. Понимаю головой, что не так, но все равно стыдно… И у меня вопрос возникает к пославшим их туда. К этим… Неужели у вас ничего в душе не возникает? Вы же ребят на заклание послали! Ведь у них не было ничего — минометы против самолетов и беспилотников. Послали на заклание мальчишек 2-3-месячной службы…

Тут в кабинет на коляске въезжает Тигран. Только из церкви вернулся… Сам он из Мегри. Воевал под Степанакертом.

— Бжижк джан, — говорит, — я знаете, что подумал… Хочу часовню построить. Со священником вот поговорил…

— Я тебе помогу, — говорит Карен.

— Нет, я сам.

— Ну, если я камни принесу, ты же возьмёшь?

— Возьму. Но я сам должен все сделать. Вот только на ноги встану и начну строить.

— Встанешь, Тигран джан. Потерпи немного.

— Терплю, бжижк джан.

— Ты за всех нас воевал…

— За Родину. А как по-другому?

Выезжая из кабинета, Тигран оборачивается и так по-доброму мне говорит:

— Приходите ещё.

— Что тебе принести, когда приду?

— Ничего, — улыбается, — просто приходите.

— Пойдем, — Карен встаёт из-за стола, — с Оником познакомлю. В критический момент парень на себя командование взял. Минометчиком был. Расчёты классно делал. Стопу ему чудом сохранили. Вот теперь ждём спеца из протезной мастерской. Оник — молодец. Ходить учится…

Заходим в палату. Оник — озорной такой. Глаза огромные.

— Ты сам откуда? — спрашиваю.

— Из Мардакерта.

— А планы какие?

— Хотел парикмахером, но сейчас думаю бухгалтером стать. У меня считать получается.

Фотографироваться Оник не хочет, но слово за слово…

— Тогда вы меня стоя сфотографируйте, — говорит, поднимаясь с постели. — Я уже стою!

Выходим из палаты, переглядываемся.

— Нат, и вот эти пацаны, которые вчера еще в Инстаграме зависали, сегодня всю страну защищают! Весь огонь на себя приняли… Герои они!

А Каро увидишь… Добровольцем пошёл, 46 ему. Смотришь на человека — настоящий воин. И без позёрства, без пафоса. Сам из Шуши. Ведь все потерял и впереди неизвестность. Ранения серьезные — рука, ноги… А стержень какой! Из стали!

Возвращаемся в кабинет, за нами Каро — обсудить новости. Мол, что слышно из Арцаха, с границ. Слушаю, фотографирую. Из разговоров понимаю, что ранения получил от вражеского танка, оказавшегося в 3 метрах. На себя огонь принял. За ним ребята были. Спаслись…

— Вы и в первую воевали? — спрашиваю.

— Да, разведчиком был.

— Представляю, через что прошли…

— Всякое было…

Замолкаю. Вот ведь какая штука… Как разговаривать с людьми, прошедшими войну? Может, спросишь, а это растревожит то, что тревожить нельзя? Может, они все забыть хотят? Может, больно им вспоминать потери… Вопросы задать, узнать хочется, но нет, стоп! Главное их душевный покой, их границы, которые мы обязаны уважать.

Так что, замолкаю и слушаю сердцем. Жду. Захотят рассказать, расскажут.

Разговор переключается на физиотерапевта Элизабет. Добровольцем она приехала из Америки. И на днях уезжает.

— Как же мы без нее? — сетует Каро. — Я-то разрабатываю руку как могу, но это же не то совсем…

Каро встаёт, берет костыли…

— Пойду…

И уже в дверях:

— К чему все приведёт? Ислам против христианства? Война цивилизаций? Что же будет с нашим миром?

Молчим. А что сказать?

Сижу, тереблю какой-то шнурок, думаю: «А что же будет с Каро? Он ведь теперь без дома, получается?»

— Бжижк джан, можно?

В дверях появляется Сурен. Улыбчивый, открытый. Заходит, устраивается на кушетке.

— Сам-то откуда? — спрашиваю.

— Из Масиса.

— А воевал где?

— В Джабраиле с самого начала. Потом приказ дали отступать. И в Гадрут перевели.

— Ой, Сурен (кидаюсь к рюкзаку, достаю телефон), посмотри, пожалуйста, может, ты видел этих ребят? Они там пропали. Меня просили поспрашивать.

Сурен всматривается в лица. Вижу — погрустнел.

— Нет, не видел вроде… В Гадруте в засаду попали. Я сутки раненый в поле лежал. Турки меня специально не убили, ноги прострелили. Думали, я офицер или спецназовец. Решили — ранят, а потом в плен возьмут. И я подумал: во что бы то ни стало, не дамся им. Ползти начал. Обе ноги не чувствовал, но полз. Долго, полз. Наконец смотрю — наши. Руку поднял — машу, знаки подаю. А у меня на рукаве белый крест был. Его наши и увидели. Спасли меня. Парень один, дай Бог ему здоровья, меня на себе километры протащил. А я ведь 120 кило весил.

— Сурен, а вам психолога предоставили?

— Да, послали вначале. Знаете, как было. Лежим в палате, много нас. Так девушка-психолог с солдатом, который рядом, давай сеанс проводить. И такое его спрашивает. А я рядом лежу двигаться не могу. Говорит ему: «Представь то, представь это, как камень летит»… В общем, я разнервничался и говорю: «Выйдете в коридор и там говорите. При нас-то зачем?»

Лучше бы священников прислали. Вот я в церковь пошёл, поговорил и мне легче стало. В церкви посидел и на душе спокойно…

— Суро, говорю, а можно я тебя обниму?

— Да, — улыбнулся, засмущался.

— Спасибо тебе, Сурен. За все спасибо. И за чистоту, и силу — тогда и сейчас…

И за то, что после всего пережитого ты ещё улыбаться можешь.

— Так ведь жив остался!

— Ну а твоя улыбка и нас к жизни возвращает, Сурен джан.

…И тут раздаётся звонок!

— Ната, — кричит мне в трубку Мушег. — Нашлись ребята! Шестеро. Они живы!!! 70 дней в окружении были. Я тебе сейчас фамилии назову — люди должны знать: НАШИ ЛЬВЫ ЖИВЫ!!!

Диктует мне фамилии. Последней называет «Туманян Руслан».

— Мушег, так это тот парень, помнишь, я тебе его фото показывала. Мы столько его разыскивали, всем фото давали… Вот и Сурену недавно… Так он жив? ЭТО ЖЕ ЧУДО!»

…И тут мы расплакались…

Плакали в трубку и только могли, что повторять: «О Боже, о Боже»…