“Волшебный” скальпель Виктора Апояна

Про Виктора АПОЯНА директор медцентра “Армения” Гарри Григорян сказал так: “Его уникальность как хирурга заключается не только в высочайшем профессионализме, но и в том, что он никогда не заботился о своем имидже. Подобно многим нашим коллегам, он никогда не стремился любой ценой обеспечить себе “благополучную статистику”.

Для него главным всегда было спасти больного любой ценой. И один шанс из 100 он считал шансом и использовал его до конца. Поэтому больные с заведомо обреченными диагнозами шли к Апояну. Он всегда был готов брать на себя любую ответственность, если была самая малая, самая ничтожная вероятность успеха. Чудо случалось, и не редко…
Некоторые вообще склонны считать чудом и сам тот факт, что человек, достигший 80 лет, по-прежнему оперирует, причем оперирует, как всегда, блистательно, без скидок на возраст, без пресловутого “дрожания рук”, которое считают непременным признаком старости.
Другой коллега Апояна, профессор Артур Шукурян, объяснил это так: Виктор Татевосович делает те операции, которые, кроме него, больше никто делать не может.

— Как-то во время чествования одного из известных хирургов кто-то из гостей сказал: пусть к отведенному вам судьбой сроку прибавятся все годы жизни спасенных вами людей, чтоб за это время вы могли спасти еще столько же. А скольких людей спасли вы за…?
— 55 лет. Первую самостоятельную операцию я сделал в 25 лет, конечно же, это был пресловутый аппендикс — “альфа” всех начинающих хирургов. А сколько всего операций сделал? — на этот вопрос совсем не просто ответить. Думаю, примерно 10 тысяч. Спасти удалось, конечно, не всех. Мы не боги. Но многих, очень многих…
— Можете назвать самую сложную или, скажем так, самую профессионально интересную операцию — ту, которую навсегда запомнили?
— А зачем помнить то, что было? Спасен человек, жив, дышит и радуется жизни — вот и прекрасно. А мне профессионально интересно не то, что было вчера, а то, что сегодня. Это самое важное, самое главное и, если хотите, самое сложное, потому что человеческий организм всегда непредсказуем.
— Даже теперь, после того как современная диагностика, можно сказать, вооружила хирурга до зубов?..
— Даже теперь… Хотя сейчас работать несопоставимо легче. Новейшие методы диагностики — ультразвук, ЯМР, компьютерная томография — все это неоценимые помощники. Но случается — очень редко, — и они ошибаются. Во время операции возможны самые непредсказуемые неожиданности, между тем счет идет на минуты, даже на секунды. Вот для этого и требуется самое главное профессиональное качество, без которого нет и не может быть настоящего хирурга. Это умение спокойно и быстро просчитать все варианты и принять единственно правильное решение. Всегда стараюсь воспитать это качество в своих учениках.
— А их у вас много?
— Достаточно. Я же довольно долго возглавлял кафедру хирургии ЕрГМУ в медцентре “Армения”. Радуюсь тому, что сейчас эту кафедру возглавляет один из лучших моих учеников — молодой талантливый хирург доцент Сурен Степанян.
— Вы тоже выпускник Ереванского медуниверситета?
— А как же? Поступил в 49-м, окончил с отличием. Предлагали мне продолжить образование по теоретической специальности. А мне это было неинтересно, хотелось живой, настоящей работы, согласен был поехать куда угодно. Но ни в одном районе места хирурга не нашлось — все были заняты.
— А сегодня хирурги в марзах, особенно в отдаленных районах, на вес золота. Почему за эти годы произошла такая радикальная перемена?
— Тут не одна, а целая совокупность причин. Изменилась система распределения кадров и отношение к работе. Словом, поехал я в Липецкую область и там в одном из районов был и главным врачом, и единственным хирургом. Правда, начало моей “липецкой” карьеры было зловещее. Областное руководство, отправляя меня в район, напутствовало: не беспокойся, все будет хорошо, там встретит тебя могилка. Меня даже передернуло. А на месте выяснилось, что товарищ Могилко — мой предшественник. Он меня обустроил, надавал советов и уехал. А я в свои неполные 25 лет и с багажом теоретических знаний остался один на один с моими будущими пациентами. Спасибо им, это была прекрасная школа, которой я очень многим обязан и которой, увы, нет у нынешних выпускников.
Вернувшись в Армению, работал в Алаверди. А потом прошел по конкурсу на кафедру клинической хирургии в Центральном институте усовершенствования врачей в Москве. У меня были прекрасные учителя и в Москве, и в Ереване. Но двух из них хочу выделить особо. Это выдающийся московский хирург Борис Осипов и академик Сурен Авдалбекян, под чьим руководством я прошел путь от младшего научного сотрудника до профессора.
— Гордясь своими учениками и с благодарностью вспоминая своих учителей, вы невольно затронули очень важную и актуальную, особенно в последнее время, проблему преемственности поколений. В медицине она имеет особое значение. Курс на тотальное обновление кадров, когда главным критерием отбора становится не высокий профессионализм, не накопленный с годами драгоценный опыт, не даже просто житейская мудрость, а только молодой возраст, ничего хорошего в перспективе не сулит. Процесс “пересменки” поколений должен быть очень тактичным, бережным, поэтапным, скажем так, пропорционально взвешенным, чтобы всегда рядом с молодыми в качестве надежной, крепкой спины оставались “старики”, способные поддержать их в трудный момент. Разрывать “связь времен” опасно — предостерегал еще Шекспир.
— Льщу себя надеждой, что моим ученикам спокойно, когда я рядом. Настанет день, когда мы вынуждены расстаться с практической деятельностью. Но как много полезного вместе со скальпелем мы можем передать тем, кто идет нам на смену.
— Кстати, заведующий кафедрой, ваш ученик Сурен Степанян, с гордостью рассказывал, что, несмотря на русскоязычное образование, вы первый после Шариманяна создали учебник по хирургии на армянской языке. Что вы ввели новые методы оперирования и, по сути, создали прекрасную школу хирургов на кафедре. Все это дорогого стоит. А много у вас наград?
— В разное время получал грамоты, дипломы, в частности диплом “Рыцарь науки и искусств”, медаль Мхитара Гераци.
— “Заслуженного врача” не заслужили? Впрочем, этот вопрос не к вам. Виктор Татевосович, вы, вероятно, не раз бывали за рубежом. Вот если “посравнить и посмотреть” на их хирургов и наших, много различий можно найти?
— В профессиональном плане — никаких, в отдельных специальностях наши даже превосходят. А вот что касается технического оснащения, новейших методик, высочайшей организованности и дисциплины, то здесь мы, безусловно, уступаем. Что же касается размеров оплаты, то тут вообще никакого сравнения. Врач и особенно хирург — одна из самых высокооплачиваемых профессий на Западе. А у нас даже не знаю, с чем сравнить ставку хирурга. Между тем именно с нее ему начисляется пенсия в старости. И на нее надо жить, если нет заботливых и преуспевающих детей или собственного бизнеса.
— Простите за тривиальную фразу, но раз речь зашла об этом… Устанавливая врачам такую минимальную ставку, правительство заведомо знает, что народ всегда доведет ее до приемлемого уровня. Поэтому до тех пор пока хирургия будет оставаться самым радикальным средством спасения человеческой жизни, хирурги в Армении бедствовать не будут. Вы не согласны с этим?
— Конечно, согласен. И вовсе не стану утверждать, что мои коллеги бедствуют. Но, знаете ли, получать зарплату “из рук” государства куда престижнее и нравственнее, чем зависеть от чьих-то, пусть добровольных, благодарных денежных подношений. Врач должен быть абсолютно независимым, он должен быть надежно защищен от всех подозрений, упреков и, разумеется, не давать для этого повода. Но на 40 тысяч драмов в месяц, согласитесь, это сложно. Деньги в этом случае большое искушение, в том числе и для людей в белых халатах.
— Сегодня и стать врачом очень дорого. Нынешняя двуступенчатая система высшего образования очень дорогая, а медицинского — особенно. Пять лет обучения — бакалавриат, еще 2 — магистратура, клинординатура от 2 до 4 лет, аспирантура — все это требует огромных денег. Как это окупится в будущей профессии? Если ориентироваться на официальные ставки — никак. Следовательно…
— Следовательно, мы имеем то, что имеем. И не надо винить врачей — бедность унизительна, а врач не должен чувствовать себя униженным — это сильно снижает градус его профессионализма и, что греха таить, его нравственности.
— Почти 30 лет вашей медицинской карьеры пришлись на советское время и более 20 — на нынешнее. И кому, как ни вам, легче судить о том, какая система образования и здравоохранения предпочтительнее?
— Не буду сравнивать, просто с полной ответственностью скажу — в советское время мы имели лучшие в мире образование и здравоохранение. Сегодня это признают даже за рубежом. Лучшие прежде всего по их вседоступности. Хуже ситуации, при которой человеку для спасения жизни нужна операция, а он вынужденно отказывается из-за отсутствия денег, и представить себе было невозможно.
— Но зато сегодня хирурги отваживаются на операции, о которых в те годы и помышлять не могли. Советская медицина при всех своих достоинствах была достаточно закрыта, и мы практически ничего не знали о “прорывах” в здравоохранении за рубежом. Кстати, ваши коллеги утверждают, что в Армении многие сложные операции первым начали делать вы. Какие именно?
— Не буду загружать вас медицинской терминологией, назову некоторые: хирургическое лечение бронхиальной астмы, загрудинная пластика пищевода, хирургическое лечение миастении, тотальная пластика желудка при раке пищевода, удаление эхинококковой кисты сердца, одномоментное удаление эхинококковых кист из обоих легких, закрытие свищей главных бронхов через полость перикарда и т.д.
— Судя по отзывам наших коллег, эти ничего не говорящие непрофессиональному уху названия операций в свое время были маленькими революциями в отечественной хирургии, основательно продвинувшими ее вперед. Кстати, как вы оцениваете нынешний уровень армянской хирургии?
— Достаточно высоко. У нас есть прекрасные профессионалы, ничем не уступающие зарубежным коллегам. Сегодня, за исключением пересадки некоторых органов, в частности сердца, мы практически делаем все, что уже освоила мировая практика. Но и это вопрос времени и создания надежного института донорства. Без этого о пересадке — скажем, фрагментов печени — не приходится и думать.
— В этом направлении у нас уже многое делается. Пересадку почек весьма успешно проводит профессор А.Баблоян. У нас создан очень хороший реестр доноров костного мозга и уже проведены успешные пересадки. Пару лет назад в Институте им.Микаэляна рассказывали о том, что готовятся к пересадке фрагментов печени. Главными донорами во всех случаях являются близкие родственники. Кстати, говорят, для хирурга порой общение с родственниками едва ли не сложней самой операции. У вас есть эта проблема?
— Самое мучительное для меня, когда нужно говорить близким больного правду, признаваться, что спасти его уже невозможно. Поверьте, эти минуты прибавили мне много седых волос.
— Но зато сколько спасенных. В одной книге прозвучала такая мысль. “Память человечества избирательна и неблагодарна. Каждый знает имя Гитлера, уничтожившего миллионы людей, и мало кто помнит имя Коха, спасшего столько же миллионов”. Но я думаю, при всей неблагодарности нашей памяти хирурга, чей “волшебный” скальпель спас нам жизнь, мы будем помнить всегда.
Беседовала Валерия ЗАХАРЯН