Полухохол Бондарчук, армянин Кеосаян, эстонец Сауль и прочие “вгиковцы”

Два друга — Кеосаян и Бондарчук.

Двадцать лет назад Тигран КЕОСАЯН окончил ВГИК и окунулся в кино – он режиссер, актер, сценарист, телеведущий и т.д. В институтские годы подружился с Федором БОНДАРЧУКОМ, которого снял в своем первом худфильме. Федор в свою очередь весь в кино – продюсер, режиссер, актер, плюс ресторатор. Оба из киносемей: отцы-режиссеры и мамы-актрисы. И вообще их многое роднит. А еще друзья умеют писать очень смешно и весело. И оба публикуются в “Русском пионере”. Едва не каждый их текст – сценарий. Предлагаем два забавных рассказа-«сценария» о давних вгиковских годах, о временах, вызывающих жгучую ностальгию. Не пожалеете…

Та самая “дикая” драка.

ЮханФедор БОНДАРЧУК

Эстонец, сидевший по 88-й

Двадцать лет тому назад (я жил еще с родителями, хотя нет… уже не жил с родителями) мне позвонил Ванька Охлобыстин — мы все учились во ВГИКе — и сказал:
— Старик, твое время правления во ВГИКе закончилось, у нас появился новый герой.
— Кто такой?
— Сидел по 88-й, потом второй раз — по статье «Несоблюдение контрольно-паспортного режима», потому что у него была жена-финка.
Так я впервые узнал о Юхане из Таллина (он же Сауль Гросс, он же Юхан Хярм, он же Юхан Сауль), который поступил в мастерскую Лисаковича на документалистику. Этот парень опубликовался во всех перестроечных изданиях, рассказывая про известный эстонский праздник (не помню, как называется, когда они в таком круглом амфитеатре пятитысячные хоры собирают). По этим работам его приняли.
Я приезжаю во ВГИК, там такой парниш ка — высокий, красавец, в двадцатиградусный мороз босиком, в смысле без носков, ездит на «копейке» с нивской торпедой, с финскими литыми дисками и с табуреткой вместо переднего сиденья. При деньгах, что для студентов было невероятно, и разговаривает на полуломаном русском, деятельный такой — одним словом, как-то он меня и всех заинтересовал.
Юся пригласил нас всех в Таллин. Так началась моя история с Юханом. Мы, когда туда приехали, все деньги прогуляли, вот я к нему подхожу и говорю:
— Старик, у нас есть два варианта: или мы уезжаем отсюда, так как у нас есть 200 рублей на всю нашу компанию, чтобы купить билеты. Либо мы сейчас идем в ресторан, их пропиваем, а потом на следующее утро я у тебя одолжу на дорогу, а в Москве отдам.
— Что такое, конечно, о чем ты говоришь?
Мы, конечно, успешно все это прокутили. Настал час «икс». Он говорит:
— У меня тут родственники есть хорошие, у них тюльпанный магазин, очень большие предприниматели, о-о-очень!
Идем по улице, навстречу идет человек — это, кстати, был первый случай, который меня насторожил. Юхан узнал этого человека и кричит ему:
— Ирва, Ирва, привет!
— Юхан?
— Да, это я, Юхан.
И тут прохожий показывает Юхану характерный жест рукой от локтя.
Зашел он в этот магазин, и увидели мы его следующий раз через полгода. Вся эта компания, кстати, каким-то образом все-таки добралась до Москвы.
Московский международный фестиваль ПРОК 89-го года — профессиональная крутая невероятно свежая тусовка: Гарик Сукачев, Саша Абдулов, «Аукцыон». И кого я там вижу? Юхан в шортах, сланцах как ни в чем не бывало заявляет:
— Федька, куда ты пропал?
А дальше? Дальше наступило новое время, тогда мы и начали снимать клипы, все начали хвалиться друг перед другом достижениями…

“Yesterday” на фоне марксизма-ленинизма.

“На русской земле живете…”
Группа студентов Всесоюзного государственного института кинематографии в компании азербайджанца Фуада Шабанова, эстонцев Пети Ребене и Юхана Сауля, армянина Тиграна Кеосаяна, русича Вани Охлобыстина, египтянина Ашрафа Самира и полухохла Федора Бондарчука получила стипендию имени Герасимова. Это повышенная стипендия: все учились хорошо. Конечно, решили, что ее лучше пропить. Мест пропивать было три: отель «Интерконтиненталь», он же двухзвездная гостиница «Турист», потом пивняк «Ангар» и, конечно, главное место — это ресторан «Охотник», все на ВДНХ! Вся эта компания заказала песню «Черный ворон», раз двадцать заказала, а внизу цыгане сидели, барон какой-то праздновал день рождения. Когда уставшие музыканты опять затянули «над мое-е-ею головой, ты добы-ычи не дождешься…», подошли цыгане, началась дикая драка. Со словами «На русской земле живете!» Фуад Шабанов, Тигран Кеосаян и Ашраф Самир коммуниздили цыган тарелками и приборами. Подъехала милиция, и вот тут действительно кинематографическая склейка: внизу были телефонные автоматы с синими пластиковыми козырьками — считались верхом дизайнерской моды того времени. Так вот все шестеро стоят у телефонных аппаратов и бурно разговаривают, а из грузовика выпрыгивают менты с собаками и начинают упаковывать цыган. Но нам этого было мало, мы не остановились, и причина нашлась: хахаль какой-то был из МГИМО, который ухаживал за Светкой, как мне тогда показалось. Так вот поехали ему морду бить. А тут я еще вспомнил 37 ошибок в сочинении, которое писал при неудачном поступлении в МГИМО. И вот был повод разобраться: я глазом не моргнул, как Тиграша с ноги парнише в костюме сером зарядил и был тут же бит головой об асфальт. Я его когда сейчас встречаю, на нос его знатный со шрамом от той драки смотрю, то время всегда вспоминаю. Накостыляли нам и мы им: довольные и с разбитыми мордами разошлись. Все бы ничего, если бы назавтра не было показа: мы «Пролетая над гнездом кукушки» ставили — этот показ долго не могли забыть во ВГИКе.
…Тигран Кеосаян мне звонит:
— Че делаешь?
— Ничего не делаю.
— Пошли выпьем.
— Пошли. У таксистов купим?
— Не, в ресторан.
— Ты с ума сошел, — говорю. — Сейчас два часа ночи.
— Старик, открыли первый ресторан, где можно ночью выпить.
— Ты врешь, — говорю я.
— Я тебе клянусь, — говорит Кеосаян.
Это был 1989 год, наверное.

Гостиница “Космос” — прибежище киношников.

Красный “опель-вектра”
…Где-то три года тому назад встречаюсь с Антоном Табаковым, случайно вспомнили про Юхана. А он говорит:
— Ты представляешь, звонит мне один мужик из Мурманска и говорит: «Славик как?» — «Отлично. А кто такой Славик?» — «Ох, Антон Олегович, Антон Олегович, когда открываемся-то?» — «Что открываем?» — «Ну как? Ресторан “Подмосковье”». — «Какой ресторан?» — ничего не понимает Табаков. «Ну как? Славик у папки деньги взял. Миллион долларов». — «Я очень рад за Славика, что он взял деньги у папки. А я-то тут при чем?» — «Ну как? Юхан же с ним и вами, под ваше имя организовал». — «Пошли вы в …с вашим Юханом!»
…Юхан был и есть сумасшедше талантливый человек. Отдельная история, как он проводил переговоры. Тогда только вошли в моду чемоданы, с которыми летчики международных авиалиний ездили, такие квадратные. Почему-то у московских коммерсантов это была атрибутика того времени. В этом чемодане у Юхана лежали огромная «монблановская» ручка, газеты, тапки и дневник. Он приезжал на переговоры в очках без диоптрий, что придавало ему ума и убедительности. Долго доставал и откручивал «монблан» и каракули свои писал. Все велись страшно. Сыпалось невероятное количество заказов, вот только деньги куда-то уходили.
Женщина, с которой он жил, на полном серьезе думала, что он швед. Он ездил по Москве по international student card, выдавая гаишникам, что это международные права и что он представитель какой-то большой европейской компании. Также у него были какие-то свидетельства, что он сдавал кровь по всему миру и был представителем Красного Креста. На самом деле это все была фуфляндия полная.
Финны реконструировали цирк, так он удачно втюхивал им кроличьи шубы неприметного вида, выдавая их за редкую сибирскую шиншиллу. Так он и существовал. При этом мы умудрялись снимать, он был как бы директор «Арт Пикчерс». Но у Юси были очень сложные отношения с деньгами. Приезжаю я как-то к нему домой, чтобы отвезти на съемочную площадку, а у него там полный двор чеченцев. Одного я знал прекрасно, Вадик его звали. Я говорю:
— В чем проблема?
— Ни в чем, просто Юхан обидел, обманул.
Я поднимаюсь к нему, говорю:
— Слушай, Юся, надо как-то решать этот вопрос. Они там сидят, сейчас ножами будут тебе задницу колоть.
— Пусть приходят, я жду.
И сидит с кухонным тесаком. Я говорю:
— Может, ты все-таки извинишься? Как-то решим эту ситуацию.
— Не пойду, я прав.
Там внизу они правы, тут наверху он прав. Все это происходит во дворе простой московской пятиэтажки. В итоге я спустился вниз, и Вадик мне говорит:
— У него там есть «опель-вектра» красный.
— Забирайте, потом сам с тобой вопрос закрою, — облегченно говорю я.
Поднимаюсь наверх к Юхану.
— Отдавай ключи. Резать тебя не будут, а машину надо отдать.
Отдали машину, проходит дней десять, я собираю деньги, приезжаю к Вадику, забираю машину Юхана, приезжаю в тот же двор, счастливый, что все закончилось. И тут с двух сторон подъезжают шесть «восьмерок» «жигули» — мокрый асфальт, длинное крыло, ну все как положено: теперь солнцевские. И спрашивают:
— Юхана машина?
— Да…
— Отдавай сюда.
— Не-е-е-ет!
Вадик-чеченец в ту зиму погиб: вылетел с моста в Москва-реку и ушел под лед.

Карабах наш
Был единственный ресторан в Москве с дискотекой, куда сложно было попасть, — «Интурист» на улице Горького по субботам. Туда все пытались прорваться, например грузины, выдавая себя за итальянцев. Но югославские студенты обычно помогали. Тогда только начался Карабах, и приехали мы туда всей компанией: Ваня Охлобыстин, Кеосаян и Юхан в том числе на его машине. А до этого Тигран фломастерами разрисовал всю машину: «Свободу бедным армянам, Карабах наш». Напились, как водится, оставили машину, уехали к нему на Мосфильмовскую, где мы все жили: и я, и Света, и Сережа наш там родился. Приезжаем на следующее утро — машина стоит вся закрытая аккуратненькими картонками. Я вызвался сесть за руль, остальные отошли в сторонку, подошел с ключами, открыл, тут меня и забрали в отделение, в 108-е!

Мефистофель от Юхана
Юхан уезжает на фестиваль документального кино с какой-то своей песней. До этого он не поленился заехать во вгиковскую общагу к таджикам: как-то дорогу надо скрасить, купил у них отменной чуйской травы. Сидит на перроне вокзала и приколачивает. Рядом сидит мужчина. Заколотив огромную штакетину, Юхан прикуривает и говорит:
— Не хотите, извините, пожалуйста, господин хороший, покурить?
— Конечно, хочу.
И показывает ксиву майора милиции. Его тут же закрывают. Во ВГИК приходит дикое письмо…
Сашка Баширов, мой однокурсник, ставил этюд «Появление Мефистофеля». Он нам с Юханом говорит:
— Постойте на световой пушке во время показа.
Это такой прибор, который направляешь на человека, и луч света выхватывает его из темноты.
— Когда тебя подсвечивать? — спрашиваю я.
— Как увидишь, что я вышел на авансцену, тогда и врубай!
Мастерские маленькие, это не зал какой-нибудь. Сидят Тамара Федоровна Макарова, Сергей Аполлинариевич Герасимов — и это не переcтройка, это 1984 год. Юхан на листах кровельного железа исполняет «гром», бьет железяками по батарее и всячески усугубляет появление Мефистофеля. В какой-то момент зажигается свечка, и мы видим Баширова, косматого, который с бумагами работает, я готовлюсь к своей секунде, когда я должен выстрелить из световой пушки. Я световых дел мастер, Юхан на «громе», Саша Баширов должен был обеспечить появление Мефистофеля. Впереди Тамара Федоровна и Сергей Аполлинариевич, а мастерская маленькая. Баширов выходит, я включаю пушку, а он голый — штука как раз напротив Сергея Аполлинариевича. Все. Скандал. Вопли, крик. В результате, правда, Герасимов назвал нас звездной мастерской, но выговоры получили все.

Шведский подданный
Едем со съемок. Юхан пьяненький за рулем. Москва жила тогда другой жизнью. Никто не спал по ночам, все было в новинку, безумное время, часть из которого я просто слабо помню. Я ему говорю:
— Может, ты не поедешь все-таки? Опасно…
— Что такое? Я шведский подданный.
— Дурак ты. Шведский подданный тоже не может пьяным ездить — это первое. А второе — ты простой советский эстонец, а не шведский подданный.
Он обиделся, развернулся и уехал на Бережковскую. Проходит три секунды, он едет обратно на этой же машине, только не за рулем, а в наручниках на пассажирском сиденье — его менты везут. Я выхожу на улицу, останавливаю.
— Я, конечно, все понимаю, но уволить всех нас, сорвать погоны и сказать, что мы нарушаем права человека?! — возмущается милиционер.
Я кое-как прошу отпустить. И дальше рапидная съемка: в тот момент, когда его все-таки отпускают благодаря моим нечеловеческим усилиям, когда с него снимают наручники, он вытягивает губы, и я с ужасом понимаю, что он собирается сделать, но поздно. Он плюет. И я вижу как в замедленной съемке, как этот огромный плевок летит в майора. И дальше я пытаюсь закрыть его голову руками, потому что град дубинок обрушивается на Юхана.
Через пару дней звонит все-таки живой Юся и говорит:
— Иду жаловаться шведскому послу!
Утро. Приезжаю разбираться с Юсей, куда делись все наши деньги.
— В бумажнике посмотри, — отмахивается Юхан.
Я смотрю, там один доллар лежит.
— Украли, тцуки! Проститутки, тцуки, украли, — грустно объясняет Юся.
Я понимаю, что в итоге я с ним разорюсь и жить я так больше не могу, и говорю:
— Давай ты своим путем пойдешь, я своим.
Ровно через два дня мы сидим у Ромы Прыгунова, выпиваем, приезжает Юхан на «восьмерке» БМВ — то ли краденая, то ли где-то откочерыжил.
— Федька, мы с тобой хоть и расстались, но я тебе сделаю студию, я сейчас занимаюсь нефтянкой.
— Юхан, ты можешь уехать куда-нибудь, пожалуйста?
Первые пластиковые окна. Новый бизнес. Естественно, Юхан был представителем крупной европейской компании по установке пластиковых окон. Был у него друг татарин, который попросил поставить у себя в доме одно большое окно.
— Конечно, — говорит Юхан. — Двадцать пять тысяч долларов.
— Сколько?
— Двадцать пять тысяч — и все сразу будет.
Друг уезжает в Испанию в отпуск, оставляет Юхану ключи.

Заложник совести
Юхан снимает где-то офис у маленькой старушки. Думает о себе, что он минимум Говард Хьюз, максимум Билл Гейтс!
— Трансконтинентальный перевод, бабка, тебе придет, скоро, обязательно придет. Гонконгская биржа просто еще закрыта, сейчас Доу-Джонс выровняется, и все придет, жди, бабка!
И не платит аренду уже полтора года. В результате бабкин сын, крепкий малый из ВДВ, приходит к нему с помповым ружьем, стреляет в кресло и говорит:
— Юхан, если через день ты не заплатишь моей маме аренду, следующий заряд солью засажу тебе в одно место.
— Ах так!
На следующий день Юхан со своими друзьями буцкают сына этой бабки, бабка подает заявление, Юхан в розыске.
…Приезжает друг татарин из отпуска. И видит, как на ореховом наборном полу лежит куча сухих листьев и зияет дыра во весь дом, где никаких окон нет, только снежок кружится.
— Юха-а-а-ан!
Со всех сторон на него нападают, и Юхан уезжает за границу. Он не может, слава богу, въехать в Россию и присылает мне разные письма.
— Все на мази. IT-технологии, водородное топливо, опреснители морской воды — вот будущее, старик.
Одновременно с этим он вспоминает, что семья его очень интеллигентная, сильно репрессированная за стихотворение про чаек: чайки загадили колхозный маяк, и двое влюбленных плыли и разбились о скалы, а комсюки нашли в этом подтекст — маяк-то колхозный был. Семья подверглась репрессиям.
Это одна из версий, почему он всегда был заложником совести.

Вудсток в иллюминаторе

Тигран КЕОСАЯН

Вундеркинд с “Лунной сонатой”

Говорят, в младенчестве, когда я плакал в ожидании молока, мой крик напоминал посвященным людям иногда арию Герцога из оперы Верди «Риголетто», но чаще — самое начало 40-й симфонии Моцарта. В то время семьи с гуманитарным уклоном повально отдавали своих детей в музыкальные школы, и я не стал исключением. В 11 лет я самостоятельно разучил сонату Бетховена номер 14, более известную под названием «Лунная». Этим я значительно опередил школьную программу, о чем с недовольством мне объявили в музыкальной школе, но дома мой энтузиазм вызвал понятную радость. Особенно у старшего брата. Великая музыка, звучащая прямо тут, в квартире, в моем исполнении, видимо, поселила в сердце Давида невероятную гордость за меня, и он очень хотел этой гордостью делиться. Происходило это следующим образом.
Родители в то время постоянно бывали на съемках, съемки происходили чаще всего не в Москве, и надзор над нами в эти периоды поручали великовозрастным кузенам, спешно вызываемым из Еревана. Кузены радостно соглашались, строгости их хватало дня на два, потом невиданный для Армении разврат столичной жизни становился для них основным делом и совсем уже скоро надзор требовался им больше, чем нам. Так вот, пользуясь безответственностью кузенов, мой старший брат и сам пускался во все тяжкие. Тяжкие выглядели достаточно безобидно на сегодняшний взгляд: Давид с друзьями прогуливали школу, потом шли пить пиво, выдергивали желающих развлечься одноклассниц и где-то в час ночи заваливались в пустую квартиру всей компанией. Пустой квартира была условно, ведь там спал 11-летний я, потому что рано утром мне надо было в школу.
Давид достаточно требовательно расталкивал меня и, когда я открывал глаза, говорил одну и ту же фразу:
— Сыграешь «Лунную» сонату?
И я играл. Сонный, в майке и трусах я играл бессмертную музыку на домашнем пианино «Petrof» перед 16-летними подростками. Любовь к музыке привела меня в конце 80-х в немногочисленный стан режиссеров музыкального видео. На всю страну нас было человек пять, не больше. Дело было новое, заказы приходилось искать и находить их получалось очень нерегулярно. Я тогда большей частью жил один в родительской квартире. Страна рушилась, ориентиры были потеряны, и только юношеская уверенность в том, что весь мир принадлежит тебе, помогала не впасть в грех уныния. Скажу больше: тогда я даже не подозревал об этом грехе. Я приютил у себя друга-однокурсника Федю и его девушку Свету, и мы превратили мою квартиру в островок постоянной бесшабашной радости и праздника среди мутного перестроечного моря. Радоваться почему-то получалось, невзирая на отсутствие денег.
Состояние искренней радости от процесса жизни – вещь невероятно притягательная.
Серега, которому можно было верить
Однажды, в мой день рождения, мы не обнаружили за общим столом нашего друга-оператора. Выяснилось, что он снимает клип какой-то музыкальной группе в районе Красной Пресни. Мы, пьяные и шумные, тут же погрузились в единственную машину, приехали на съемочную площадку, и через короткое время всем стало очевидно, что никакой клип не может быть важнее моего дня рождения. Съемки свернулись, и главные действующие лица очень скоро оказались в моей квартире. Радость от импровизированного праздника была важнее потраченных на съемочную смену денег. Кстати, потом еще неделю в разных углах моей не самой большой квартиры я встречал продюсера той самой музыкальной группы, даже имени которого я до того не знал. Видимо, протрезвев наутро, он понял, в какую рискованную финансовую аферу он пустился ночью, отменив на половине работы съемки. И начал снова пить. Он бродил по квартире, засыпал, где придется, тактично не претендуя на родительскую спальню, ел и грустно слушал наши разговоры. В какой-то момент мы с другом заметили, что он стал плохо пахнуть. Потом он исчез.
Компании сменяли друг друга, кто-то оставался, кто-то пропадал навсегда. Квартира на Мосфильмовской улице становилась в столице местом, почти еженедельно рождающим легенды, неким современным вариантом салона мадам Шерер. Немногие из популярных в молодежной среде музыкантов прошли мимо нашего жилища. Здесь рождались романы, заводились полезные и бессмысленные знакомства, придумывались песни, шумели споры и происходили драматические расставания. Много чего могли рассказать тогдашние мои соседи и еще больше мебель и стены самой квартиры. Но, как говорится, что происходит на Мосфильмовской, остается на Мосфильмовской.
Тот день не предвещал ничего особенного. Даже наоборот. Кроме нас с другом и его девушкой, в доме были только пара незнакомых парней от какого-то Дмитрия, мирно пьющих водку на кухне со своими девушками.
В комнату вошел Федя.
— Серега звонил. Говорит, к нему чел из Питера приезжает, близкий его друзей. Этот чел, говорят, в Вудстоке выступал.
Я внимательно посмотрел на Федю. Интерес ко всему советскому в конце 80-х на Западе был до такой степени ненормальным, что я легко мог поверить в то, что какой-то советский человек выступал на самом продвинутом роковом фестивале мира. А вот Федя мог иногда выдать с железным лицом полную туфту. Друг правильно оценил мою паузу.
— Серега так говорит…
Судя по звукам из кухни, там разливали по рюмкам водку.
Сереге можно было верить. Он очень мало говорил, постоянно улыбался и замечательно снимал черно-белое кино. В те годы он был юн и строен. А еще тогда в нем жило неистребимое желание сделать мир лучше. Помню, мы выехали как-то снимать рекламный ролик для японской компании в Ялту. Оператором был Серега, и он должен был приехать позже нас на пару дней. Вселившись в отель, мы всей нашей бандой бросились коротать дни до съемок в гостиничный бар. Все мы были ровесниками и нас мучила страсть к приключениям и новым знакомствам. Знакомства не заставили себя ждать. Три девушки легкого валютного поведения скучали за столиком. Для работы было слишком рано. Поэтому они просто скучали. В нашем кругу разгорелся спор. Многие говорили, что не надо тратить время на склеивание девушек, потому что результативным подобное знакомство не будет, в силу отсутствия у нас какой-либо валюты кроме купонов (были тогда такие деньги на Украине, очень похожие на банкноты из игры «Монополия»). Мы с товарищем все же подошли, и произошло чудо: то ли был не сезон на интуристов, то ли мы с ним были нешуточно убедительны, но очень скоро девушки органично влились в нашу компанию. Два дня пролетело в пьянках и веселье, потом прилетел Серега. Отсняли первый день, вернулись в гостиницу, я познакомил его с девушками и пошел в бассейн. Потом мы все сидели в баре, и Серега, выпивая коктейль, долго о чем-то с ними шептался.

Мужик, порвавший Вудсток
Наутро снова были съемки, а вечером в баре девушек уже не было. На вопросы Серега не отвечал, только застенчиво и по-доброму улыбался. Прямо перед отъездом я покупал что-то на рынке, и меня окликнула одна из наших валютных знакомых. Она была одета во что-то очень бытовое, без «боевого» раскраса. В отличие от Сереги она объяснила причину их исчезновения. Оказывается, Сережа весь вечер убеждал девушек в нелепости занятий проституцией в век открывшихся возможностей, долго говорил об ответственности перед будущими детьми и заверил девушек, что все в их руках. Серега даже не воспользовался предложением о бескорыстном групповом сексе, должном, видимо, узаконить прощание молодых женщин с порочной профессией. Он просто поцеловал их в лоб и попросил разойтись по домам. Все это она рассказала мне ровным голосом. В глазах явственно читалось неожиданное просветление. Попросив передать привет ребятам и особенно Сереже, она ушла.
Потом в гостинице мы долго задавали Сереге один-единственный вопрос:
— Зачем ты, падла, нам праздник испортил?
Серега что-то неразборчиво бурчал в ответ. Угадывалась фраза:
— Да нажрался я чего-то…
При этом он сжимал лицо в виноватой и очень доброй улыбке. Одним словом, ему можно было верить.
На кухне затянули «абра-абракадабра».
– Он гитарист. Говорят, мужик Вудсток просто порвал, его там на руках носили. Тут по делам на день. Он с гитарой будет, — зачем-то добавил Федя.
Вечером, в ожидании человека, покорившего своей гитарой целый Вудсток, собрались все сливки нашей компании. Почему-то с верными подругами и женами. Все были одеты чуть-чуть праздничней, чем обычно. В воздухе ощущался аромат чуждого моей квартире официоза. Из магнитофона громко пел Мазай. Или это Мазай сам пел в туалете – не помню. Кто-то резал колбасу, кто-то разливал спиртное. В свете балконного освещения суетилась мошкара. Кто-то рассказывал анекдоты, в ответ громыхал смех. Женщины сплетничали по углам. Композитор из Тбилиси Вахтанг успешно дискредитировал свою нацию – он уже пять минут не мог открыть бутылку вина.
Где-то к десяти вечера ребята привезли гостя. Если бы не предварительная информация, я бы никогда не подумал, что этот человек мог быть музыкантом. На вид ему было лет 30. Грубое лицо, никакой субтильности в кряжистой фигуре, огромные ладони с грубыми широкими пальцами, холодный взгляд серийного убийцы. Некоторое отношение к музыкальному сообществу в нем выдавали только собранные в пучок по-рокерски длинные волосы и чехол акустической гитары в руках.
Проходя мимо, Федя коротко бросил:
— Мля, странный он какой-то…
— Да я вижу. А Серега что говорит? — спросил я.
— Да ни х..а не говорит. Улыбается!
На приветствия собравшихся гость коротко бросил:
— Володя…
Потом, аккуратно положив на пол кофр с гитарой, сел на диван и молча обвел глазами накрытый преимущественно выпивкой стол.
— А богато тут у вас, — сказал он достаточно громко. Отказался от водки и надолго замолчал. Словно выцеливающий зверя таежный охотник, он внимательно смотрел на наших женщин. Это вызывало глухое раздражение, но к человеку, покорившему Вудсток, отнеслись снисходительно. Компания была веселой, но в основе своей воспитанной, и никто не приставал к Володе с расспросами о роковом триумфе.
Вечеринка проходила, как и положено проходить многолюдной вечеринке. Близилась полночь, и звонки от ближайших соседей верно свидетельствовали о том, что все протекает правильно. Особенно возмущалась соседка снизу, жена пожилого стоматолога, дяди Изи. Ее звали Эля, родом она была откуда-то из Средней Азии. На момент, когда покоритель Вудстока стал доставать гитару из кофра, соседка Эля звонила уже трижды.

“Земля в иллюминаторе”
Доставанию гитары предшествовало несколько событий. Сначала Йонас, фронтмен известной тогда в стране фолк-группы, заснул на полу в туалете, заблокировав ногами дверь. После сорока минут борьбы с естественными потребностями и костлявым телом прибалта санузел оказался свободен, и тут выяснилось, что закончилась водка. Федя, как самый трезвый из нас, решил сгонять в таксопарк. Ночью в то время водку можно было купить только в таксопарке. Вытащив ключи от машины у продолжавшего спать Йонаса, он уже через полчаса гремел в прихожей новой порцией спиртного. Именно этот момент сыграл решающую роль в дальнейших событиях.
Как я уже говорил, наша питерская знаменитость весь вечер не прикасалась к алкоголю. Владимир почти все время молчал, изредка отвечая на вопросы участников вечеринки. Отвечал коротко, без особого желания, и в какой-то момент, по мере опьянения публики, перестал кого-либо интересовать в принципе. В его глазах читалось раздражение и скука. А еще он часто-часто облизывал губы бледным языком.
…Минут через 20 он достал гитару из чехла.
В принципе, именно из-за этого момента все сегодня и собрались. Послушать роковые баллады в исполнении знаменитого музыканта. И пусть никто из нас не знал его композиций – в Вудстоке фуфла не держат! Первый гитарный перебор заставил замолчать даже самых пьяных. Владимир подтянул пару струн и среди всеобщего внимания грянул:
— Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна…
Мы стали переглядываться: может, шутит? Но нет. Володя с чувством, если не сказать с надрывом, достаточно точно и очень громко пел шлягер группы «Земляне». Где-то на второй строчке припева зазвонил телефон.
Информацию об орбитах, по которым летят ракеты, и о том, насколько грустно сыну-космонавту без матери, я слушал уже под аккомпанемент тирады от соседки Эли, насыщенной пограничными выражениями. Я попросил не вызывать милицию, положил трубку и вышел на балкон.
Там уже скопилось некоторое количество гостей с удивленным выражением на лицах. Тут же стоял Серега. В комнате продолжал рвать струны Владимир.
— Он вообще нормальный? – спросил я.
— А х..р его знает… — безмятежная улыбка не сходила с Серегиного лица. – Зачем вы его вообще домой притащили?
— Притащили?! Ты же сам Феде сказал: рокер, из Питера, в Вудстоке выступал…
Приступ смеха заставил Серегу перевеситься через перила, сотрясаясь всем телом. Я ненавидел группу «Земляне» за бесконечное повторение припева – Владимир исполнял песню очень близко к оригиналу.
— Ты чего? – я тряхнул за плечо плачущего от смеха Серегу.
— Какой он на х..р рокер?! Он матрос, рыбу ловит, приехал к отцу показать, как играет на гитаре, уже два года закидывает его письмами, батя пожалел, сказал, что послушает…
Федя стоял тут же, на балконе. Я позвал его. Он быстро подошел и, помахивая головой в сторону комнаты, с кривой усмешкой произнес:
— Я же говорил, он какой-то странный, мля…
— Федя! – я пытался не будить криком оставшихся соседей. – Ты на х..ра этого дебила привел?!
Федя искренне удивился. Быстро кивнул головой на Серегу.
— Так Серый же сказал!
— Что я сказал?! – к разговору подключился Сережа.
— Что рокер из Питера приезжает этот. Про Вудсток!
— Х..юдсток! Это батя мой гостем туда едет, а ты, мля, все перепутал!
Владимир наконец закончил песню финальным ударом по струнам. Кто-то из совсем пьяных гостей одиноко зааплодировал. Вслед за этим раздался звук разбитого хрусталя. Судя по глубине звука, это была любимая мамина ваза…
(С сокращениями)