“Монополия власти приводит к застою и развращению”

Экс-президент РА Роберт КОЧАРЯН за последние дни дал несколько интервью россиийским и отечественным изданиям. Второй президент побеседовал с агенствами РИА Новости и Лента.ру, а также с газетой «Айоц ашхар». Предлагаем вниманию читателей выдержки из этих интервью, которые дают ответы на многие вопросы и, в частности, по поводу того, с чем возвращается в политику Роберт Кочарян, какие у него планы по созданию новой партии и что ожидает Армению в случае окончательной победы Пашиняна…

“В Армении будет сформирован, по сути, однопартийный парламент”

(Из интервью Лента.ру)

 

— Кто-то считает, что грядущие парламентские выборы в Армении станут концом текущего периода нестабильности, иные уверены, что начнется новый. Кто ближе к истине?
— Это, несомненно, переломный мом ент: премьер консолидирует власть, в результате чего в Армении будет сформирован, по сути, однопартийный парламент с полным доминированием одной-единственной политической единицы. И в этой политической единице будет доминировать один человек. Не думаю, что такая ситуация может обеспечить долгосрочную стабильность. Все остальные парламентские партии заявили, что они не готовы к такому сценарию. Но он продавливается мобилизационным ресурсом, который пока что имеется у Пашиняна. Очевидно, что если парламентские партии сегодня не готовы к выборам, их результат вполне прогнозируем.

— И предопределен?
— Несомненно. Любой психолог вам скажет, что нельзя принимать серьезные решения в состоянии эмоционального возбуждения. Социальная психология утверждает, что это вполне справедливо для общества в целом. Сегодня часть электората в Армении находится в состоянии эйфории и не готова к предметной дискуссии, а значит риски принятия неверных решений резко возрастают.

— Вы недавно говорили, что формирование однополюсного парламента создаст предпосылки для нестабильности. Что именно вы имели в виду?
— Речь о власти и ответственности — полная власть предполагает полную ответственность, и это одна сторона медали, позитивная, поскольку некого будет винить в своих неудачах. Популярные сегодня слова «саботаж» и «контрреволюция» потеряют адресантов. Может, тогда власть наконец-то займется экономикой… Негатив же будет в том, что сформируется новая политическая монополия, и ничего хорошего стране от этого не будет. Как правило, такая монополия власти в итоге приводит к застою и развращению власти, какой бы революционной она ни была. В стране перестанет работать система сдержек и противовесов, крайне важная с точки зрения баланса ветвей власти.

— Существуют ли сегодня в Армении политические силы или отдельные политики, способные нарушить эту монополию, взять на себя роль оппозиции?
Это будет зависеть от того, насколько энергично и профессионально они будут выстраивать свою работу после досрочных парламентских выборов. Все понимают, что будет серьезное переформатирование политического поля, открываются большие возможности для самореализации, но кто выступит в авангарде оппозиции, зависит от того, как будущая оппозиция себя поведет.

— Вы видите себя в этой роли?
— Я думаю об этом.

— Готовы возглавить армянскую оппозицию?
— У меня есть основания для серьезного беспокойства относительно будущего Армении. Это подталкивает меня к тому, чтобы как-то влиять на эти процессы. Насколько мне это удастся, покажет время, но, думаю, что мое прошлое, настоящее, мой опыт позволят мне играть существенную роль в армянской политике.

— Вы много критикуете нынешнюю власть, указываете на их ошибки, но сами позитивную повестку не выдвигаете. Есть некий рецепт Роберта Кочаряна по улучшению жизни в стране?
— Заметная часть общества сейчас не готова выслушивать позитивную повестку, следовать каким-то рекомендациям. Нужно время, чтобы перевозбуждение несколько спало, тогда рациональные предложения будут доходить до наших граждан. Поэтому сегодня я больше говорю о том, что, на мой взгляд, нельзя делать и что непременно создаст большие проблемы в будущем. Конкретные предложения будут впереди.

— Много говорится об охлаждении армяно-российских отношений. Вы разделяете эту точку зрения?
— В этом вопросе мое восприятие может оказаться субъективным, а я этого не хочу. Могу сказать, что реальную оценку следует давать по результатам — рост товарооборота, рост армянского участия (экспорта) в нем, наращивание военно-технического взаимодействия, развитие практического сотрудничества между оборонными ведомствами Армении и России, повышении обороноспособности Армении и боеспособности армянской армии, а также в позиции России в вопросе нагорно-карабахского урегулирования. Есть вполне конкретные критерии, по которым — и только по которым — следует оценивать, насколько все хорошо или плохо. Интересы Армении и России переплетены корнями, и никто в двух странах (по крайней мере никто в здравом уме) не желает их подпортить. Полагаю, что в обеих странах настроены приложить максимум усилий для того, чтобы продолжить развивать их в дружеском, союзническом русле.

— Вы упомянули нагорно-карабахский конфликт. Тут у вас тоже есть вопросы к новой власти?
— Что касается Карабаха, я считаю, что армянская сторона должна выработать комплексную, цельную позицию, которой сейчас нет. Я слышу обрывочные заявления, вижу обрывочные позиции по разным элементам урегулирования конфликта, но какой-то проработанной, общей позиции сейчас нет.

— При вас такой подход был, при Серже Саргсяне — тоже, а сейчас нет?
— Мне кажется, Никол Пашинян пока не определился с этим вопросом. Он понимает, что это очень щепетильная тема, тонкая материя. В некоторых его заявлениях я вижу попытку в какой-то степени дистанцироваться от проблемы, переложить ее на карабахскую сторону. Но сделать это не получится — степень вовлеченности Армении в урегулирование нагорно-карабахского конфликта, в вопрос обеспечения безопасности Карабаха настолько велика, что уклониться не получится. Никто — ни сопредседатели, ни международное сообщество — всерьез это не воспримет. Поэтому лучше сформулировать общую позицию, согласовать ее с Карабахом и твердо придерживаться ее.

— И обеспечить ее преемственность.
— О преемственности можно говорить тогда, когда будет сформирована сама позиция и когда будет понятно, насколько она соответствует позиции прежних властей. Коридор для маневра здесь есть, но он не настолько широк, чтобы полностью устраниться из процесса урегулирования нагорно-карабахского конфликта.

— Вы неоднократно говорили, что не стремитесь ни к каким должностям, поскольку уже покорили все возможные высоты. Но ведь пост — это не просто кресло, а рычаг, который позволяет воплощать в жизнь политическую программу, и любому политику этот рычаг нужен. Вы не видите здесь противоречия?
— Я говорил, что личная мотивация, стремление занять определенную высоту, должность у меня гораздо слабее, чем у тех, кто на этой высоте никогда не был. Влиять на политические процессы, не исключая, однако, занятие каких-то постов, помогать здоровым силам правильно сориентироваться в сложившейся ситуации — для меня это важнее. Что-то вроде обязанности, которой я не могу пренебречь. Я не исключаю занятие должностей, но получил бы большее удовлетворение в подготовке молодых энергичных политиков, способных взять на себя управление страной. В данной ситуации это большой плюс, когда должность не является для политика самоцелью. Я достаточно эффективно себя реализовал на самых высоких должностях, и этот опыт — мое большое преимущество.

— Последний вопрос: вас уже спрашивали — безрезультатно, но все же: как вы назовете свою партию?
— (Улыбается) Не скажу!

“Эйфория прощает им очень многое из того, что не простила бы прежней власти”

(Из интервью РИА Новости. Окончание. Начало в “НВ” от 25.10.2018)

 

— Есть ли в стране политические силы, которым вы симпатизируете или которых вы поддерживаете?
— Сейчас все подлежит очень сильному переформатированию. Я не стал бы называть какие-то политические партии или силы, потому что у нас очень много партий, которые проявляли себя только на уровне лидера. То есть самой партии, институционально выстроенной, под ними нет, но лидеры достаточно активны.
С другой стороны, у нас партия власти в классическом выражении вырождается в номенклатурную партию. Это общая болезнь всех постсоветских стран. У меня есть ощущение, что этой проблемы не избежит и нынешняя власть, потому что я вижу, как они работают, я вижу, как активно они стали использовать административный ресурс и не только на выборах, но и для достижения вполне конкретных политических задач.
Такое использование административного ресурса означает, что в партию сразу потянутся люди, которые не прочь воспользоваться этим ресурсом. Это означает, что очень скоро эта партия станет классической номенклатурной партией. Как говорил Черномырдин, хотели как лучше, получилось как всегда. Это уже видно сейчас. Найдут ли они в себе достаточно внутренней силы для того, чтобы избежать этой участи, сложно сказать. По моим ощущениям, напротив, этот ресурс они будут использовать гораздо активнее, чем это делала прежняя власть. Эйфория прощает им очень многое из того, что не простила бы прежней власти, а это развращает.

— Что бы вы посоветовали новой власти?
— Я не думаю, что мне стоит что-то советовать, потому что они будут делать с обратным знаком… Советы надо давать тогда и тем в первую очередь, кто считает, что нуждается в этих советах, иначе это просто пустой разговор. И когда назревает ситуация, при которой люди сами говорят, что нуждаются в совете, опыте. Я думаю, речь даже не о советах, а о необходимости здоровой дискуссии. Формула “раз я занимаю должность, значит, я самый умный” не работает в жизни. Сегодня этой дискуссии нет, и сегодня общество не настроено дискутировать. Сегодня, скорее, действует инструктаж: идем окружать парламент, потому что они мешают. Завтра будет еще что-то, послезавтра еще что-то. И это совершенно не та ситуация, когда можно рассчитывать на здоровую дискуссию. Я надеюсь, что после выборов все-таки придет осознание того, что темы эти чувствительные, в первую очередь для них самих. Ожидания от них очень большие, и вопрос адекватности этих ожиданий и возможности их реализации станет для власти задачей номер один. Чтобы ее решить, нужно подходить комплексно. В частности, необходимо отказаться от политических вендетт и понять, что инерционность в экономике всегда очень сильна и любой неосторожный шаг — это проблемы не на месяцы, а на годы. И надо понимать, что деньги — это, наверное, самое пугливое животное, они любят тишину и спокойствие. Если не будет понимания того, что бизнесу нужна прогнозируемость, сформулированная политика, чтобы она соответствовала практике, то у нас не будет и бизнес-среды для успеха в экономике.

— Вы затронули тему политического преследования. На каком этапе сейчас находится расследование уголовного дела, по которому вы проходите фигурантом? Есть ли у этого дела юридические перспективы? Допускаете ли вы возможность обращения в Европейский суд по правам человека?
— Я не то что допускаю, обязательно туда обращусь, если такая необходимость будет. Вопрос в том, что для этого надо пройти все внутристрановые процедуры. Хотя есть отдельные случаи, когда принимаются дела и до прохождения внутристрановых процедур, в том случае, когда есть очевидное давление на суды и ситуация, при которой внутренние процедуры уже заведомо не могут обеспечить объективное судебное расследование. В моем случае такое давление есть, и сейчас адвокаты готовят уже это обращение.
Телефонный разговор начальника Специальной следственной службы и директора Службы национальной безопасности — это просто что-то невиданное в истории Армении. Скандал такой, после которого по крайней мере должна была последовать серия отставок. Но все они продолжают занимать свои должности, все они чувствуют себя достаточно комфортно, продолжают делать то, чем занимались. Хотя объективно говоря, они были пойманы во время совершения преступления, потому что давление на суды — это прямое уголовное преступление. А они продолжают занимать свои должности. То есть сам этот факт уничтожает уголовное дело, где я являюсь фигурантом. Для Европейского суда по правам человека этого факта вполне достаточно. Само уголовное дело просто сфабриковано, там нет ничего. Я называю это правовым мусором, другое слово трудно найти. И самое любопытное, ведь я не был во власти десять лет. Мне не совсем понятно, что они хотят от меня. То есть вроде бы я не был объектом этой революции. Была совершенно другая власть, с которой я почти не общался и критиковал. Но вдруг я стал объектом пристального внимания. Скажу откровенно, я до сих пор не могу понять мотивацию, что за всем этим стоит.

— Как вы считаете, почему именно вы стали мишенью правоохранительных органов после смены власти?
— Вы у них спросите, я не знаю. Возможно, им не понравилось, что я стал высказывать прямо свою точку зрения на происходящие события. Кстати, многие мне этот вопрос задают: почему? Реально не знаю, почему… Наверное, видят во мне какую-то угрозу. Это может быть и персональное, поскольку нынешний премьер-министр был активным участником событий 1 марта. Вероятнее всего, это персональное. Это политическая вендетта, по сути. В любом случае это возвращение в прошлое. Причем единственное, что мной тогда было сделано — был подписан указ о введении чрезвычайного положения и поручено соответствующим органам реализовать правовой режим чрезвычайного положения. Это полностью входило в рамки моих полномочий и это защищено президентским иммунитетом, согласно Конституции. Все это абсолютно игнорируется, и поэтому я убежден, что это уголовное дело не имеет никаких правовых перспектив. Им меня не запугать в этом плане.

— Мы знаем, что вы пишете книгу. Это мемуары?
— Я ее уже написал. Я потратил на это почти три года очень интенсивной работы, она будет опубликована где-то, я думаю, в начале ноября.

— Откроете секрет, о чем она?
— Это автобиографическая книга. Она охватывает период, события с 1988 по 2008 годы — 20 лет. Это начало Карабахского движения.

— Там будет содержаться сенсационная информация? Чего ждать читателям?
— Там будет много нового и интересного, о чем армянский читатель не знал.

 

«Революция для инвестора не является брендом, для инвестора революция – это опасность»

(Из интервью «Айоц ашхар»)

 

— Власть в лице и.о. премьер-министра Армении Никола Пашиняна заявляет, что коррупция преодолена, олигархов нет, монополий нет. Разве этого мало за 5-6 месяцев?
— Мы станем первой страной в мире, где коррупцию искоренили на уровне заявлений. Если за 5 месяцев можно преодолеть все эти явления заявлениями, то это означает, что это правительство может сделать все, что захочет, своими заявлениями. Очевидно крайне примитивное представление о сложнейших явлениях и способах борьбы с ними. Кстати, представления сегодняшних властей об уровне коррупции в период моего президентства более чем далеки от действительности. Им кажется, что в нашей стране органы управления занимались только коррупцией, ничего другого не делали. Но смотрите. Конкретно Феликс Цолакян, который получил сегодня должность министра, и предполагается, что он получил эту должность, поскольку пользуется доверием новых властей, был в 1999-2007 гг. начальником Контрольной службы несколько лет и менее 4 лет проработал руководителем налоговой службы. Он работал на должностях, представляющих наибольший риск с точки зрения коррупционного соблазна. И должен сказать, что он работал хорошо, я был доволен.

— Если бы плохо работал, то вы бы освободили от должности.
— Да. И сейчас пусть спросят Феликса Цолакяна: занимая в эти годы самые соблазнительные посты, имел этот человек какие-либо коррупционные отношения со мной или с премьер-министром или нет. Подобных отношений не было.
И если вы видите, что этот человек не делал этого, и сегодня доверяете ему должность, то почему считаете, что тогда все было построено на коррупционных пирамидах. Следует сказать, что таких примеров много.

— Есть люди, которые ожидают, что вот, произошла революция и сейчас начнется шквал инвестиций. А сейчас говорят, мол, вот состоятся внеочередные парламентские выборы, после этого начнется поток инвестиций. Начнется?
— Смотрите, сегодня власть пытается сделать революцию брендом. Но для инвестора революция не является брендом, для инвестора революция – это опасность. Я понимаю, они пришли к власти своим революционным путем и восхищены этим. Однако для инвестора революция, какой бы мирной она была или не была, это – неопределенность и риски. То есть революция, как бренд, самый неудачный с точки зрения инвестиционной привлекательности. И в этом смысле грузины, когда Саакашвили был у власти, очень быстро отказались от этого слова и начали говорить о реформах. Они все это очень быстро поняли.