Тот самый Саакян, который живет «на крыше»…
В то время как деятели культуры активно и не очень обсуждают происходящее в нашем искусстве и образовании, называя это как угодно — деградацией, регрессом, сменой ценностей и т.д., — как бы в тени, но не специально, остаются люди, в свое время четко уяснившие, что самая мудрая птица — это дятел, молча долбящий всю жизнь одну точку. Этих людей мало, но они, к счастью,есть и продолжают упорно работать во взятом направлении, достигая день ото дня все больших и больших высот.
Наш собеседник — художественный руководитель театра «Гой» Артур СААКЯН.
— Чем живет сегодня ваш театр? Что у вас нового?
— Говоря современным языком, театр переживает процесс ребрендинга. После безвременной кончины Армена Мазманяна и последующего моего назначения худруком мы пришли к выводу, что надо делать кардинальные изменения: начиная с ремонта помещения, которое в свое время, кстати, стало стартовой площадкой для таких спектаклей, как «Хатабалада» и «Mea Culpa», заканчивая ощутимыми обновлениями в направленности и репертуаре театра. Так родилась идея создания Клуба искусства. Три дня недели из шести (последние) отведены под репертуарные спектакли, понедельник отдан под «Гой-кино», с обсуждениями и дебатами в конце. Вторник объявлен днем свободной сцены, приглашаем писателей, поэтов, композиторов, словом, людей, не имеющих отношения к театру. Среда у нас музыкальный день, в этот вечер может звучать музыка, начиная с духовной или фольклорной и до джазовой или рок-н-ролла. Возможно, будут представляться монооперы или, почему бы и нет, балетные мини-постановки. В четверг смотрим новые спектакли, проводим читки сценариев и пьес, не исключены и показы в «Гое» успешных постановок студентов Театрального института. То есть Экспериментальный центр сценического искусства театр «Гой» продолжит дело Армена Мазманяна и его соратников, и зритель увидит то, чего нет в других театрах.
Осенний сезон в театре открылся 2 октября спектаклем Петера Вайса «Марат — Сад», после чего последовала премьера Гоголевского «Ревизора», ну а дальше — следите за анонсами: ежедневно, без исключений, театр «Гой» представляет интересную культурную программу и ждет своих зрителей.
— То есть, говоря словами крокодила Гены, вы решили всех передружить?
— Совершенно верно! Ведь каждый из творцов, можно сказать, заперт в рамках своего цеха, общение сводится к нулю, а такого не должно быть. Вот мы и решили создать домик, где представители разных сфер искусства будут общаться и между собой, и одновременно со своим зрителем — как со сцены, так и в обсуждениях, дебатах и т.д. То есть мало-помалу «театр на крыше» Сундукяновского театра, надеюсь, станет местом приятных встреч и открытий. Конечно, все это упирается в поддержку, которой мы пока похвастаться не можем. «Шарм» подарил нам экран, другие друзья обеспечили звук и проектор, но, допустим, от Союза кинодеятелей пока ни слова, ни действия. Все пока у нас держится на энтузиазме, которого, даст Бог хватит, чтобы воплотить в жизнь задуманное и расшевелить другие, в общем-то, напрямую имеющие отношение к этому начинанию структуры.
— На ваш взгляд, насколько независим сегодня наш театр?
— К сожалению, приходится констатировать, что мы сегодня очень бежим, очень зависим от зрителя. Пытаемся угодить, дабы собрать залы, пытаемся рассмешить, кокетничать. Не надо этого делать — зритель должен уйти из театра с новыми мыслями, новыми идеями, новыми ощущениями, а не только хорошо посмеявшись, расслабившись. Не надо пытаться натужно ублажать зрителя, нанося этим вред как ему, так и своей культуре в целом.
— Изначально театр возник как площадное искусство, где конфликты между народом и властями разрешались на театральной сцене. Насколько наш театр свободен в этом смысле и соответствует этой миссии?
— Ну, согласитесь, это не единственная позиция театра — много изменений и пертурбаций он прошел за годы своего существования. Если же говорить об остром словце, сразу вспоминаешь выступления Вардана Петросяна, но это не театр — это эстрада. Если говорить, допустим, о нашем театре, то мы не берем основной ориентир на политику, мы скорее делимся своими мыслями, произведениями, с которыми в том же 88-м, кроме как в наших театрах-студиях, пожалуй, мало где возможно было познакомиться. Но у нас есть «Марат-Сад» — уверен, если его увидит чиновник любой национальности, то проведет параллели с реалиями в своей стране. Вечное произведение…
Я не против «публицистического театра» — более того, сам являюсь режиссером некоторых таких постановок антрепризного характера. Но театр — не газета, которая сегодня актуальна, а завтра может быть использована, пардон, в бытовом смысле, спектакли должны создаваться на более долгий срок. Хотите антрепризу — пожалуйста! Но почему бы не поставить Мольера? Это бессмертные произведения, где всяк найдет ответ на много волнующих его вопросов. Вот тут мы сталкиваемся с серьезной проблемой — вопросом подачи. Важно как поставить и как преподнести! А это, увы, на фоне множества наших, откровенно безликих, гостеатров, мягко говоря, маловероятно.
Что касается лично меня, я хочу заниматься в своем театре литературой, литературным авангардом. В эру перформанса, когда слово сведено до минимума, заменено интересными, а порой и не очень, находками, я лично не хочу вливаться в процесс обезличивания театра. Для меня важно слово, его вес, глубина! Можно сказать, мы занимаемся театральной Поэзией: Брэдбэри, Айвазян, Беккет… Мне лично не хватает театра, которым, надеюсь, «Гой» станет в скором будущем, и я счастлив, что сегодня могу повлиять на этот процесс.
— Вопрос театральному поэту: кто он, герой нашего времени?
— Ответ поэту-журналисту: его нет! Более того, его и не может быть, поскольку нет пропаганды. Нет культивирования национального героя, светлого образа, ориентира. Посмотрите, какие и кому ставятся памятники — упаси Бог, быть похожими на некоторых из них. Вспомним бессмертные ленинские слова о том, что из всех искусств для нас важнейшим является кино. Чапаев, в которого мы играли в детстве и на которого мечтали быть похожими, — образ, гениально созданный в кино. Он, как потом стало известно, ощутимо отличался от своего реального прототипа. Советскому государству надо было противопоставлять что-то мировому искусству — так появлялись Хачатурян, Шостакович, Прокофьев. Была осознанная заинтересованность сверху, оформленная в рамках национальной культурной идеологии, представляющей собой стратегическую важность для государства. Сегодня, увы, этого пока нет… Есть желание поставить галочку, отметиться. В этом смысле мирная жизнь в Армении, думаю, еще не наступила — при каждом «удобном» случае власти ссылаются на сложное геополитическое положение. Молодое государство, всего 25 лет, все понятно…
— Ознакомившись с репертуаром вашего Клуба искусств, обнаружил предстоящий вечер, посвященный памяти Монте Мелконяна и Леонида Азгалдяна. Вы независимы, свободны и прекрасно осознаете важность пропаганды национального героя. Так что же вам мешает сделать то, что не было осуществлено ни разу со времен окончания Карабахской войны — поставить наконец спектакль на эту тему, представить образ армянского воина-освободителя?
— Согласен, на первый взгляд, это кажется странным, ведь для создания такого спектакля как бы не надо дожидаться госзаказа — это позиция гражданина и поэта, можно сказать, два в одном. Но давайте поймем, как этот спектакль должен создаваться. Во-первых, необходима текстовая основа, которую сегодня не так-то легко найти, потому что или это что-то среднее, или сценаристы пишут то, на чем реально можно заработать. И их можно понять — все мы люди, у всех семьи. Далее, допустим, текст найден — вы представляете, сколько придется потратить средств для создания декораций поля боя на сцене или в кино? Однозначно — это серьезные средства. А теперь допустим, что нашелся человек, который решился продюсировать такой проект, отмахнувшись от «легких» антрепризных денег, — нужна пропаганда, нужно, чтобы заполнился зал. А наш зритель сегодня больше предпочитает «фаст-фуд», нежели более «сложно перевариваемое нечто». То есть мы приходим к тому, что если даже не нужен госзаказ, то необходима поддержка, поощрение со стороны государства — без его участия, без государственной заинтересованности, такие проекты или обречены на фиаско, или будут сделаны на том уровне, что лучше бы их вовсе не было. А это, повторюсь, вопрос стратегического значения для нашей молодой страны!
…Некоторые наши театры сегодня больны отсутствием идей, некой «духовной импотенцией». Если человек приходит в театр, берет на себя позицию лидера и вожака, то должен принести с собой новое дыхание, новую идею, должен четко и ясно осознавать, что и как он будет делать, каким образом вести этот корабль. Мы сегодня свидетели процесса обратного — людей порой назначают руководителями тех или иных культурных очагов для того, что остановить корабль на неопределенный срок, пока не выяснится «приблизительный курс». Это страшно. Но… С другой стороны, говорить о какой-то строгой и четко сформировавшейся идейной направленности 25-летнего государства, возможно, несколько преждевременно. Ведь это для человеческой жизни серьезный срок, а для истории — так, пшик. Так что я настроен оптимистично — все со временем встанет на свои места, Армения и не такое переживала. Просто надо верить, заниматься Своим делом, работать не покладая рук и идти вперед!