Космос — всеобщий и наш
“ВЕДЬ ЭТО ЖЕ ШАЛЬНЫМ НАДО БЫТЬ —
НА ТАКОЕ РЕШИТЬСЯ”
…Когда я двадцать седьмого марта встретил на вокзале маму и привез домой, она с порога, освобождаясь от шали и пальто, сообщила:
— Юра-то наш в дальнюю командировку скоро отправляется.
— В какую дальнюю?
— А уж и не знаю, — вздохнула она, — не назвал адреса. Спрашиваю его: куда, мол, сынок, а он только и намекнул, что, мол, так далеко поеду, как никто еще не ездил.
Подступились мы к маме с расспросами, но больше относительно предстоящей командировки ничего не могла она сказать. Задал нам Юра загадку! И до чего ж, думается сейчас, до чего ж все-таки слепы и наивны мы были. Недогадливы…
Ведь тогда еще, в дни ее гостевания у Юры, состоялся у матери с сыном разговор, который на многое мог бы открыть нам глаза.
И состоялся он, кажется, за день или два до рождения Галинки.
В тот день до самого вечера мама была в квартире одна. Ни телефонные звонки, ни звонки в наружную дверь не беспокоили ее. Это было немного непривычно, потому и запомнился он хорошо, тот день.
Мама приготовила ужин, заскучав, взяла в руки газету.
Юра вернулся поздно. Принял душ. Надев спортивный тренировочный костюм — так он всегда ходил дома, — сел ужинать.
— Что это тебя так увлекло там? — спросил он, показывая на газету.
— Да вот, сынок, пишут, что уж вроде и кабину испытали, в которой человек в космос полетит.
— Дела… — неопределенно отозвался Юра.
— А я вот все думаю, — чистосердечно призналась мама, — думаю все: какой же человек согласится в этакую даль полететь? Неужто дурак какой найдется? Ведь это ж шальным надо быть — на такое решиться.
— Почему же непременно дурак? — весело полюбопытствовал он. — Дураку, я думаю, в космосе делать нечего.
— Так-то оно так, — не сдавалась мама, — да ведь рассудительный, серьезный человек откажется от этой затеи. Голову-то потерять трудно ли? Вон Мушку с Пчелкой запустили, а они сгорели.
— Понимаешь, мама… Любое новое дело всегда связано с известным риском. Сколько летчиков принесло в жертву свои жизни, пока самолеты научились летать. Но ведь авиация нужна людям — не будешь же ты с этим спорить. И космонавтика тоже нужна. Мы уже не можем ограничивать свои знания о Вселенной пределами одной Земли, нам уже тесно на Земле. Не проникнуть в космос, когда есть такая возможность, значит, обкрадывать самих себя. Это и для науки, и для народного хозяйства нужно. А техника космическая у нас, я думаю, надежная. И потом, в ее сооружение государство вкладывает большие средства. Так что дураку, как ты изволила выразиться, космический корабль доверять нельзя. В копеечку станет… Да и велика ли будет нам честь, если мы первыми в мире пошлем обживать космос неумного человека?
— Я это понимаю, сынок, а все ж таки страшно.
Справедливости ради нужно напомнить, что в это время Юра и сам еще не знал, кому предстоит стать космонавтом-один.
А провожая маму в Гжатск, прощаясь с ней, Юра все-таки полушутливо намекнул о командировке, причем в такие дали, куда еще никто не ездил.
Прошло несколько месяцев. Понемногу привыкли мы к мысли, что да, в самом деле причастен наш Юра к полету “Востока”. Улеглось волнение, вызванное нашей поездкой в Москву, волнение от встречи с ним на Внуковском аэродроме. Как и прежде, занимались мы каждый своим делом: отец плотничал, я шоферил, женщины вели хозяйство, нянчили детей.
И ждали, ждали все мы, когда, наконец, Юра навестит Гжатск. А у него в то время были другие, очень важные заботы.
О том, где он сейчас, что с ним, мы узнавали из газетных сообщений. Космонавт Гагарин, писали газеты, приглашен в Чехословакию… в Болгарию… Юрий Алексеевич навестил родное училище в Оренбурге… Майора Гагарина встречает Калуга — город, где прожил свою жизнь Константин Эдуардович Циолковский…
А маленький Гжатск терпеливо ждал своей очереди, ждал приезда своего ставшего всемирно знаменитым земляка. На Ленинградской улице, через дорогу, как раз напротив старого родительского дома, возводился новый — двухквартирный особняк.
И так случилось, что, когда новый дом уже был готов к заселению, Юра позвонил маме:
— Буду завтра, — сказал он. — Часа в три, вчетвером…
Телефонистки, слышавшие разговор, не удержали его в тайне. Через час о предстоящем приезде Юры говорил весь город. Молодежь, среди которой было немало друзей его детства, преисполнилась намерением встретить машину на магистрали Москва — Минск и внести космонавта в город на руках, как когда-то, полтораста лет назад, наши предки на руках внесли в Гжатск победителя французов Михаила Илларионовича Кутузова… Утром местное радио объявило о том, что в шестнадцать часов в городском парке состоится митинг, посвященный встрече с космонавтом.
Город обрядился в красный ситец. В час дня парк был уже переполнен. Примерно в это же время у дома родителей появились Федоренко и другие руководители района. Они пригласили отца и маму в новый особняк, строительство которого было закончено буквально накануне, и председатель райисполкома торжественно зачитал документы о дарении. Из документов явствовало, что этот дом преподносит в дар родителям космонавта Советское правительство.
Мы и полюбоваться им не успели как следует, осмотреть не успели — набежали с улицы ребятишки, закричали:
— Дядя Юра едет!
— Вон он, в первой машине.
Легковые машины остановились у ограды. Федоренко схватился за голову:
— Эх, и встретить не успели как нужно!.. И митинг, митинг-то на четыре часа назначили…
НЕСБЫВШАЯСЯ МЕЧТА
ГУРГЕНА ИВАНЯНА
Еще студентом Гурген искал пути выхода на научные космические программы. Искренне и совершенно справедливо считая, что в космос обязательно должны летать и профессиональные ученые тоже, он хотел внести свой вклад в изучение Земли с помощью космических аппаратов. Студентом 3-го курса МГУ подготовил “записку-программу”, в которой доказывал, что только специалисты в состоянии проводить не предусмотренные программой полета наблюдения и эксперименты исходя из сложившейся ситуации. Своими обоснованиями поделился с основоположником космической медицины, академиком, секретарем президиума АН СССР Норайром Сисакяном, с сыном которого вместе учился в МГУ, а затем представил “записку” в Комиссию по исследованию и использованию космического пространства Академии наук. Гурген был уверен, что его программа затеряется в недрах письменных столов, однако, и это было чудом, комиссия прислушалась к мнению 26-летнего студента и отнеслась с пониманием к его желанию принять участие в проведении экспериментов в космосе. На представление программ, анкет, характеристик-рекомендаций и другой документации, которая постоянно модифицировалась, у Гургена ушло четыре года. Он успел вырасти из студента в аспиранты, когда наконец получил заветное заключение “годен к работе в космосе” от “космических” врачей. Узнал об этом в день своего 30-летия — 4 ноября 1970 года. И хотя с труИз 980 претендентов были утверждены всего трое. Пройдя медицинские лабиринты, Гурген взялся за подготовку программы исследований и экспериментов по наукам о Земле во время космического полета. Несекретную часть этой программы ему разрешили опубликовать в 1975 году в книге “Специфика участия космонавтов в геокосмических экспериментах”. Параллельно участвовал в летних и зимних контрольно-тренировочных сборах, которые включали в себя прыжки с парашютом, горные восхождения, центрифугу, барокамеру.
Но космонавты от академии были обречены на неучастие в полетах. Летом 1971 года произошла страшная трагедия — во время возвращения на землю из-за разгерметизации кабины спускаемого аппарата корабля “Союз-11” погибли космонавты Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. В 60-е годы шло сумасшедшее соперничество между Советским Союзом и США за приоритеты космических программ. Хрущеву доложили, что американцы готовят к полету экипаж из трех человек. До этого летали по два. Никита Сергеевич приказал главному конструктору Сергею Королеву опередить американцев и отправить в космос к очередной годовщине Октябрьской революции трех космонавтов. “Это невозможно”, — заявил Королев. “Ничего не хочу знать! Чтобы к празднику трое наших были в космосе”. Пришлось подчиниться. Королев собрал ведущих специалистов. “Я понимаю, что это безумие, но задачу нужно решить…” Один из инженеров предложил Королеву отказаться от скафандров и таким образом сэкономить на весе и объеме. “Я готов лететь третьим, — сказал он. — Без скафандра”. И полетел. Это был Константин Феоктистов. С тех пор советские космонавты летали в космос в спортивных костюмах. Если бы Добровольский, Волков и Пацаев были в скафандрах, то остались бы живы. После их гибели было принято решение, чтобы во время старта и посадки космонавты находились в скафандрах. А это означало, что летать могли только двое и что “академики”, так их тогда называли, никаких шансов попасть на борт космических аппаратов не имеют. Только военные летчики.
Новая встреча с “космическими докторами” у Иваняна произошла через двадцать лет. Накануне своего 50-летия он еще раз предпринял отчаянную попытку осуществить мечту — на этот раз с журналистами, поскольку еще со студенческой скамьи писал статьи на разные темы в армянские издания, а затем в газету Ленинградского университета. Согласие Главкосмоса на полет японского журналиста на советском космическом корабле к орбитальной станции “Мир” сильно “задело” честолюбие отечественных мастеров пера, ведь это должно было стать (и стало) первым космическим полетом профессионального журналиста. Дабы не потерять приоритета, Союз журналистов СССР создал “космическую” комиссию, выступившую с инициативой отправки советского журналиста раньше японского. Был объявлен творческий конкурс. Из тысячи участников после трех туров осталось 38, 18 из них, в том числе Иванян, были допущены к стационарному обследованию. Но наученный горьким опытом, не веря в реальность этого, он на финише добровольно сошел с дистанции. Опасения оправдались — за 14 месяцев, остававшихся до полета японца, невозможно было подготовить советского журналиста даже технически. Только на общекосмическую подготовку уходит полтора года, год требуется и для подготовки в составе экипажа. Но главное, отшучивается Гурген Абелович, не результат, а участие. А так я дважды побывал у “космического” порога. В космосе я хотел работать по своей основной специальности, тем более что вопросами изучения поверхности Земли и ее атмосферы, постановкой многих экспериментов в освоении приемов космовизуальных наблюдений занимался многие годы и накопил большой научный материал. Гурген Иванян перечисляет свыше ста различных наук о Земле, в решении которых первостепенную важность имеет работа специалиста в космосе. Подавляющее большинство этих задач до сих пор ждет своего решения. В.Шаров, проходивший медицинское обследование для полета в космос вместе с Гургеном Иваняном, пишет: “Несостоявшийся полет в космос таких людей, как Иванян, символизировал провал в непосредственном исследовании космоса учеными, провал, который отбросил страну далеко назад по сравнению с американцами, проводящими совсем иную космическую политику. У них подобных специалистов в отряде астронавтов в два раза больше, чем пилотов и бортинженеров”.
В советское время из всех кандидатов в космонавты до стартовой площадки доходила примерно треть, в то время как в США почти все кандидаты в астронавты (97 процентов) совершили полеты.
В начале советской космической эры на ведущих постах в отечественной и зарубежной космонавтике работали десятки ученых и конструкторов-армян, было и несколько наших соотечественников, претендовавших на полет в космос. В 1968 году на встрече с армянскими учеными космонавт Леонов сказал, что при “Гагаринском наборе” медицинское обследование проходил летчик Назарян. В конце 60-х, когда Иванян сам был на обследовании в Московском институте медико-биологических проблем, в книге регистраций ему попалось несколько армянских фамилий — Петросян, Калашян, Абаян, Карагезян. Карен Карагезян был сотрудником Центрального конструкторского бюро машиностроения, или “фирмы Королева”, как его тогда называли. Во время медицинского обследования врачи обнаружили у него полипы в кишечнике. Операцию делал сам министр здравоохранения Петровский, но после нового обследования врачи сочли его негодным для полета. Это так расстроило его, что Карагезян вообще отошел от работ по космической тематике. Путь в космос оказался закрытым и для молодого специалиста из так называемой фирмы “Челомея” Владимира Геворкяна, родом из Аштарака. Преодолев все медицинские обследования, Геворкян был зачислен в группу космонавтов-испытателей ЦККБ, несколько раз проходил ежегодное переосвидетельствование, после чего пришел к выводу, что не всегда решающее значение имеют кондиционное здоровье и профессиональные качества. По схожим причинам было наложено вето и на кандидатуры летчиков-испытателей Владимира Назаряна, Владимира Казаряна. Нельзя не уважать ребят, которые, пройдя полный курс медицинских обследований и оказавшись полностью годными для спецподготовки, потом долгие годы проходили здесь медицинские переосвидетельствования и продолжали верить в свою счастливую звезду, впрочем, без особых надежд на успех.
БАГЯН И МИССИЯ STS-29,
STS-40
Джеймсу Багяну недавно исполнилось 60, на белый свет он появился в чудесном городе Филадельфия в семье армян-беженцев из Трапезунда. По его рассказам, его дед Геворк был родом из Арцаха. Как и многие, с детства мечтал стать астронавтом. Грезил об этом вполне серьезно, не по-детски. Интерес к авиации был далеко не случайным: отец, Филипп Багян, во время Второй мировой войны был лихим летчиком американских военно-воздушных сил и был удостоен медали за храбрость. В школьные годы Джеймс отличался научным складом ума и большой сообразительностью. В отличие от многих он свою детскую мечту не забывал. Целеустремленный и очень трудолюбивый (настоящий “трудоголик”), Джеймс не удовлетворился дипломом Инженерного института Дрексела и поступил в медицинский университет Томаса Джеферсона. С 1976 г. его с радостью — талантлив! — взяли в центр испытаний воздушных технологий ВВС США в качестве инженера-механика, а затем и специалиста по летным программам. Это была реальная возможность осуществления мечты. Через год Багян защитил докторскую диссертацию в области медицины. Вскоре перешел в Центр космических исследований в качестве хирурга полетов. Устроиться на работу в этот центр было чрезвычайно сложно, на одно место подавались тысячи заявок, однако 26-летний ученый, всего год назад ставший доктором, блестяще преодолел все трудности. Карабахский ген дал о себе знать.
В 1980 г. Джеймса включают в состав астронавтов американского центра космических исследований, и он играючи и с удовольствием преодолевает подготовительные этапы. Он уже не смотрит с завистью на тех, кого готовил к полетам и мечтал когда-нибудь оказаться в этих списках. Теперь он сам готовит себя и своих товарищей. Было тяжело и, конечно, муторно. Прошло несколько лет, прежде чем Джеймс Багян оказался в списке конкретно подготавливаемых к полету космонавтов. 13 марта 1989 г. в очередной, восьмой раз в космос был послан корабль “Дискавери” (миссия STS-29). Все было как всегда, за исключением того, что впервые земное притяжение покидал армянин. В космосе Багян провел ряд важных исследований в области медицины, точнее — он продолжил то, над чем работал не один год. В частности, в его работах рассматривались причины космической болезни, космическая болезнь движения, изменения, возникающие в организме человека во время полета, медицинская биология, космическое излучение и т.п. Интересно то, что его весьма плодотворные научные опыты в условиях невесомости основывались на исследованиях академика Норайра Сисакяна. Полет длился пять дней и оказался для Джеймса — ученого и астронавта — очень важным. Кроме работы в космической области, Джеймс в дальнейшем принимал участие в различных медицинских проектах и программах. Он занимал руководящие должности в службе национального здравоохранения, в агентстве охраны окружающей среды и в других. Его космический и научный потенциал вновь был востребован 5 июня 1991 г. На этот раз Багян полетел на корабле “Колумбия” (миссия STS-40) и пробыл на орбите около девяти дней. Американский центр космических полетов, высоко оценивая вклад Джеймса Багяна в области медицины, наградил его особой медалью “За заслуги”.
Больше он в космос не летал, однако его работа в области космонавтики не завершена. Он продолжал работать ученым-медиком космического центра, а последние годы является директором Центра здоровья в Департаменте анестезиологии Мичиганского университета.
На снимках: Гурген Иванян; Джеймс Багян в невесомости; крестный отец советской космонавтики Сергей Королев; старт космического корабля
Космические жертвы СССР
12 апреля — День космонавтики. В истории освоения космоса было много замечательных страниц, но случались, увы, и печальные дни. Об этом вспоминает Юрий Фрумкин, бывший ведущий научный сотрудник королевского ОКБ-1 (ныне РКК “Энергия”)
-Легенды о том, что до Гагарина в космосе кто-то побывал и остался там навсегда (или сгорел при старте), в ходу до сих пор. Иногда предположения основываются на анализе фактов, заслуживающих доверия, в том числе на данных американских станций слежения. Вот некоторые. 9 марта 1961 г. с Байконура был выведен спутник, который скоро сошел с орбиты. При этом станции слежения принимали радиосигналы засекреченной голосовой связи — как с Земли на борт аппарата, так и с аппарата на Землю. А жители восточных районов СССР, оказавшиеся близко от места приземления, видели спускавшегося на парашюте человека в скафандре, причем после приземления он не встал с земли. И какие-то люди, прилетевшие следом, унесли его в вертолет. Официальных сообщений не было. Что должны были подумать очевидцы?
А произошло вот что. Прежде чем принять решение о полете Гагарина, Королев отработал 5 запусков корабля-спутника без экипажа. Кроме всего прочего проверялась надежность работы переговорной радиолинии. Записанная на пленку магнитофона информация передавалась с борта наземному оператору. Эту голосовую связь и фиксировали американские станции слежения. А в двух последних из этих пяти запусков в кресле космонавта находился манекен. Монтажники ОКБ-1 называли его “прибор Иван Иваныч”. Манекен был в скафандре и так же, как будущий космонавт, катапультировался вместе с креслом. Его-то и приняли за человека, не вставшего с земли.
24 октября 1960 г. на Байконуре произошла страшная авария. Погибли более 100 человек, в том числе главнокомандующий РВСН Неделин. О случившемся официально не сообщалось, что породило слухи о гибели космического экипажа при запуске. На самом деле катастрофа случилась с межконтинентальной баллистической ракетой Р-16. Она создавалась для военных целей, и вся эта история не имела никакого отношения ни к Королеву, ни к проходившим в то время испытаниям беспилотного корабля “Восток”. За всю историю пилотируемых полетов произошло 5 катастроф, когда погибли люди. 27 января 1967 г. при проведении в США наземных испытаний корабля “Аполлон”, предназначенного для полета к Луне, в герметичной кабине начался пожар, погибли три астронавта. В том же году при возвращении на Землю разбился Владимир Комаров: на заданной высоте не раскрылись парашюты. В 1971 г. из-за аварийной разгерметизации спускаемого аппарата погибли Г.Добровольский, В.Волков и В.Пацаев. Еще две катастрофы случились с американскими шаттлами — в 1986 и 2003 гг.
Число жертв насчитывает 21 человека — 17 астронавтов и 4 советских космонавтов. Эти люди — представители всего человечества, а их гибель — трагедия мировой космонавтики.