Гоар Гаспарян: фрагменты неизвестной жизни
В декабре прошлого года Легенде армянской оперной сцены Гоар ГАСПАРЯН исполнилось бы 95 лет. Невозможно описать степень ее популярности. Ее голос, ее обаяние были способны довести слушателей до экстаза. Очевидцы вспоминают, как однажды толпа несла ее на руках по улицам города, причем не только артистку, но и автомобиль, в котором она восседала как царица. Как исключительно сильная натура, в последний год своей жизни Гоар решила исповедаться. Не в церкви, не перед Богом, – перед своими почитателями, доверив правдивую историю своей нелегкой, но феерической, фантастически насыщенной жизни журналисту Армине МЕЛИК-ИСРАЕЛЯН. Автор создала не просто блестящую монографию в 400 страниц “Когда аплодирует мир” – она сохранила живой и непосредственный образ певицы, которая пожелала остаться в памяти потомков трепетной, чувственной Женщиной… “НВ” благодарит автора за предоставленный для перевода материал и впервые на русском языке публикует фрагменты из монографии, которую можно считать явлением в отечественной мемуаристике. В подборке фрагментов мы намеренно обошли разделы о триумфальных успехах артистки, о которых известно немало, сделав акцент на менее известных фактах ее биографии.
«Пусть лучше в цирке поет»
Спустя несколько месяцев после рождения моей дочери Седы я, похудевшая и похорошевшая, приняла решение вернуться к карьере оперной артистки. За спиной у меня уже было 1300 выступлений в Египте, и теперь предстояло впервые подняться на сцену на родине. Дирижер Микаэл Тавризиан, который сыграл в моей сценической жизни неоценимую роль, созвал худсовет Ереванского Театра оперы и балета. Члены комиссии, в которую вошли известные музыканты и артисты, заняли места в зале. Дирижировал Геворк Будагян. В сопровождении оркестра я исполнила партию “Лакме” из одноименной оперы Делиба. Каждую арию слушатели принимали бурными аплодисментами, это вселило в меня надежду, что я, скорее всего, пройду. И вернулась домой в полной уверенности в своей удаче, под впечатлением от теплой атмосферы, сердечных поздравлений и восхищенных взглядов членов худсовета.
Однако на следующий день меня ждало горькое разочарование, страшно возмутили слова одного из музыкантов: “Ее голос не для оперной сцены… Пусть лучше в цирке поет”. Оказывается, худсовет никак не мог определиться, “в какой же опере ее голос может прилично прозвучать”. Стало ясно: мне, репатриантке, человеку из другого, чуждого им мира, решили “утереть нос”, провести показательную воспитательную работу своими отработанными методами. Но я, смирившись с этим несправедливым решением, подумала, что если в этом театре мне места нет, тогда я приму приглашение Тбилисского оперного театра.
И мы с семьей переехали в Тбилиси. Нас встречал администратор оперного театра Полянов, который когда-то работал с Шаляпиным и был очень известным человеком. Меня очень тепло приняли, я и там спела “Лакме” и была принята в оперную труппу с месячным окладом в 300 рублей. В Тбилисском театре сыграла в спектаклях “Риголетто” и “Травиата” Верди.
…И только после этих успехов Тавризиану удалось добиться приглашения артистки в Ереванский Театр оперы и балета с окладом в 225 рублей, кроме того, ей была предоставлена квартира. И Гоар, забыв обиду, вернулась на родину уже во второй раз. Теперь уже навсегда. Она впервые вышла на сцену зала Ереванской Филармонии 5 июня 1949 года.
Правнучка придворного врача египетского султана
Во время одной из турецко-египетских войн, в 30-40-е годы XIX века, египетские войска под предводительством Мохамеда Али дошли до Харберта, местечка Чунгуш. Здесь среди солдат вспыхнула эпидемия тифа, вирус, проникший сюда из Европы, был неведом египтянам. И им на помощь пришел молодой врач, армянин, сын богатого купца Хачатура Эфенди. Это был прадед будущей певицы Гоар Хачатурян-Гаспарян. В совершенстве владеющий немецким, французским, итальянским, он получил блестящее образование в Германии и участвовал в научных опытах по борьбе с этой напастью XIX века. Доктор вызвался приготовить лекарство и спас египетских солдат.
После заключения мира между сторонами Мохамед Али вернулся в Египет, забрав с собой и врача, которого, как предателя, ждала неминуемая смерть от турецкого ятагана. Он стал придворным врачом египетского султана Хуссейна. Все женщины при дворе были абсолютно очарованы молодым армянином, в том числе сестра Хуссейна, принцесса Джавhар (букв.: “бриллиант, алмаз”, арм: “гоар”). Она внезапно заболела воспалением легких, болезнь эта в те времена была практически неизлечима. Исчерпав все средства, доктор предлагает последнее средство: обмотать нагое тело девушки мокрыми простынями. Но как неверному гяуру прикоснуться к нагому телу египетской принцессы?! Только перед угрозой ее смерти султан соглашается на такую неслыханную дерзость… После ее полного выздоровления влюбленная молодая пара соединяется узами брака. Султан дает богатое приданое: золото, дворец на берегу Нила, 30 верблюдов… Два года в Иерусалиме арабка Джавhар изучает армянский язык, принимает христианство, затем возвращается в Египет.
– Мне говорили, – вспоминает певица, – что я немного похожа на нее, но нет – она была намного красивее. Мец тат (бабушка) готовила косметические масла и благовония, все невесты обращались к ней. Она умерла на сороковой день после моего рождения и успела благословить меня. Каждый раз, пеленая меня, мец тат оставляла в изгибах ткани золото или драгоценные камни. Я ее, конечно, не помню, но и сейчас стоит перед глазами ее портрет: красавица с большими выразительными глазами, благородная стать, гордый, уверенный взгляд. И помню слова мамы, когда она впервые увидела меня в опере “Аршак Второй” в роли Олимпии: “В тебе говорят гены Джавhар, на сцене ты настоящая королева…”
У истоков bel canto
Фрагмент из статьи западно-армянского писателя Гранта Грагана:
«В один из июльских дней 1938 года столица фараонов изнывала от утренней жары. Был воскресный день, когда люди, одевшись во все белое, направлялись к тенистым садам у берегов Нила. В это же время во Французском квартале другая толпа выходила из Кафедрального собора Сен-Жозеф, и люди, косясь в сторону девочки, которой было от силы лет 12, взволнованно перешептывались. А девчушка в сопровождении нескольких матушек-игумений, ни о чем не подозревая, весело болтала с подружками. Она попрощалась со строгими монахинями и поспешила домой. Легкое белое платьице, голубая лента в копне непослушных каштановых кудряшек, своей небрежной девчачьей походкой она напоминала беспечно кружащуюся на солнце бабочку, чья жизнь сплетена из кружев мелодии и полета. Вдали шумела полноводная река, Нил блестел в потоке жемчужно-желтого утреннего света, неся прохладу и успокоение.
Следуя за подростком на некотором расстоянии, с нее не спускал глаз мужчина 55-ти лет, его длинные с проседью волосы прикрывали затылок. Он был бледен и худ, из-под очков в его глубоко запавших глазах все еще горел живой огонек. Единственный в округе, кто в эту удушающую жару был одет в парадный черный костюм из дорогого сукна. Либо носил траур, либо был артистом.
Девочка заметила мужчину и ускорила шаги. Через несколько минут она торопливо вошла в дом. Вслед за ней в ту же дверь постучался мужчина. Дверь отворила молодая приветливая женщина.
– Что желаете, господин?
– Хочу поговорить с Вами, это касается Вашей дочери…
– О моей дочери? – удивленно и с некоторым беспокойством спросила она, вглядываясь в лицо незнакомца, – оно дышало покоем.
– Мадам, я пришел сказать, что Вы просто губите блестящее будущее своей дочери. Она обладает уникальным голосом, а Вы, сами того не подозревая, можете сломать ей голос, неосмотрительно эксплуатируя его в церкви.
– Что же можем сделать, ведь мы армяне, беженцы, мы беззащитны и не можем ослушаться указаний церкви. К тому же, где же ей, как певице, еще учиться и расти, если не в церкви?
– Вы можете поручить ее музыкальное воспитание профессиональному музыканту.
– Но кто Вы такой?
– Я, – смешался незнакомец, понизив свой голос до шепота, – я беженец, такой же, как и вы. Неаполитанец, родственник композитора Джузеппе Верди. Мой друг, Карузо, вконец обессилев, однажды в Америке упал и умер прямо на сцене, придавленный тяжестью доллара… А я… фашист Муссолини преследует меня.
— Как Ваше имя?
— Профессор Винченцо Каро из Миланской консерватории».
…Восемь долгих лет Гоар провела под отеческим крылом итальянского профессора, который открыл ей секреты мастерства «красивогo пения» bel canto…
“Какавик” и змея Джейран
Картина из детства… Египет. Роскошный трехэтажный дом с огромным садом, где работали наемные рабочие и в котором только роз было 25 видов… хлопковые плантации, две сотни плодовых деревьев…
– Моя бабушка, родом из Муша, была довольно строга с прислугой и для их устрашения завела в нашем саду двух детенышей анаконд, которых слуги выловили на берегу Нила. Скоро детеныши выросли в огромных змей, но я совсем их не боялась, беззаботно игралась с ними, а когда змеи сворачивались клубочком, скакала и прыгала на них, как на дутом матрасе. Однажды мама, заметив это, не своим голосом закричала: “Коко, Коко! Что ты делаешь, пожалей змею!”
В один из летних дней анаконда повела себя странно: она обернулась вокруг нашего караса – огромного кувшина с оливковым маслом и стала в него плеваться. Бабушка забеспокоилась: что вы сделали со змеей, негодники?! Выяснилось, что садовник, подметая сад, нашел ее детенышей, насадил их на деревянную палку и выбросил в реку.
…Папа на лодке отправился искать их, нашел ту палку, выудил и привез змеенышей домой. На следующий день змея, заметив, что карас протекает, снова обернулась вокруг караса и закрыла собой эту щель… “йа Аллах!… йа Аллах!” – заголосили слуги и зарыли карас в землю по самое его горло…
Я помню, как анаконда забиралась на вершину пальмы и оттуда ласково смотрела на меня, а я стояла под самым деревом, раскрыв ей объятия.
В 1972 году мы с мужем, Тиграном Левоняном, отправились в Египет. Я говорю ему: поедем, посмотришь наш дом. Он не согласился: у меня, говорит, сердце разорвется, если увижу этот роскошный дворец и стану сравнивать с нашей ереванской “конурой”. Поехала одна. Дома меня встретила папина сестра, один из первых же моих вопросов касался змеи, жива ли она. “Позови ее, Коко, если не забыла твой голос, приползет”, – сказала тетя. “Джейран! Джейрааан!” И в то же мгновение кусты во дворе зашевелились. Я выглянула из окна: длиннющая змея, извиваясь, стелилась по двору, она подползла совсем близко, подняла голову, пристально посмотрела на меня и поднялась к окну. “Джейран! – позвала я по-арабски, – это я, Гоар, иди ко мне…” Входить ей запрещалось, хотя я помню, что раньше змеи свободно ползали в коридорах первого и второго этажа нашего дома, пугая жену папиного брата, которая их панически боялась. Сейчас Джейран так выразительно смотрела на меня, таким невообразимым взглядом, как будто улыбалась и хотела дать понять, что сильно соскучилась по мне. Анаконда подняла голову и положила ее на подоконник. Я приласкала ее. Тетя мне: “Спой ей что-нибудь, посмотрим, как она себя поведет”. Я напела колыбельную Каначяна, «Какавик», и вдруг что я вижу – змея, склонив голову на бок, застыла в неподвижности. Так она дослушала песню, потом медленно оттянула голову назад и поползла прочь. “Твое пение сильно подействовало на нее, Коко, ты расстроила нашу Джейран”. Она так и не захотела со мной попрощаться.
…Удивительная история произошла со мной однажды. Нас повезли на экскурсию к древней крепости индейцев майя, которая находится в Гватемале и насчитывает более 3000 лет. Храм располагался в степи, своими высокими, сужающимися кверху лестницами он напомнил мне египетские пирамиды. Нас предупредили, что в этой местности встречаются огромные кобры, надо быть осмотрительными. Меня рассмешило это предостережение, все удивились, а я объяснила, что выросла среди змей и ни капельки их не боюсь. Прошла вперед, и вдруг прямо передо мной выросла кобра довольно крупных размеров. Местные тут же подбежали ко мне, чтобы оградить от опасности. Я приблизилась совсем близко к змее. Нора Восканян, моя пианистка, страшно испугалась и попятилась, ее увели назад.
Кобра, вытянув вперед голову, в упор смотрела на меня. Чего тебе от меня надо? спрашиваю, и вот мы стоим и обольщаем, завораживаем друг друга… Вдруг я вспомнила, что змеи очень любят музыку. Запела: “Арев бацвец тух амперен, Какав трав канач сарен, Канач сарен, сари церен…” Смотрю, кобра, скучившись, устроилась рядом и со мной вместе продвигается вперед. Не отходила от меня и в храме, поднялась со мной вверх по крутым высоким лестницам. Ноги мои заболели, я спустилась, она – за мной, всю экскурсию находилась рядом. Когда пришло время прощаться, змея проводила меня до самой машины, ну, прощай, сказала я, и кобра, заглянув мне в глаза, дважды высунула длинный красный язык…
Адвокат королевы Марии-Антуанетты
Мой отец, юрист по образованию, мечтал об адвокатской карьере для своей единственной дочери, хотел, чтобы я продолжила его дело. Помню, папина сестра, которая в нашем доме была частой гостьей, постоянно заводила с моими родителями разговор о том, что, мол, так и не родили вы сына после смерти Левона (мой брат умер от тифа), кто же позаботится о вас на старости лет, останетесь совсем одни … И хотя я была маленькой, такие слова меня оскорбляли и ранили в самое сердце. Однажды, не выдержав и обратившись к тете, я недопустимо резким тоном выпалила: “Чтобы таких речей в нашем доме я больше не слышала! Что, о своих родителях я и позаботиться не смогу? Да лучше всякого Левончика буду опекать их!”
Я училась в седьмом классе, когда папа повез меня во французский пансион “Бомастер” (букв.: “Добрый пастух”). Времена были неспокойные, а пансион, хоть и находился за чертой города, был более надежно защищен, поскольку находился под покровительством Англии и Франции, их государственные флаги развевались над учебным заведением. Я окончила юридический факультет этого католического пансиона с дипломной работой, в которой, как адвокат, выступала защитницей французской королевы Марии-Антуанетты, приговоренной к публичной казни на гильотине за ряд крупных ошибок в управлении государством. И даже в той защитной речи я говорила об искусстве, акцентируя тот факт, что Мария-Антуанетта была ученицей Глюка и прибыла во Францию вместе с ним. Она была артисткой, далекой от политики, и до того, как стать королевой, пела в придворном театре.
Я окончила юридический пансион со степенью бакалавра… диплом мой вместе с другими документами отобрали на границе: “Ах, ты едешь к неверным? Пусть там и выдадут тебе диплом…”
«Rose-Mari, I love you»
Из всех государств, которые я объездила с гастролями – а была практически во всех странах Европы, Азии и Америки, за исключением двух-трех, – роднее и ближе всего мне показалась Англия. В первую очередь благодаря почитанию, культу классического музыкального искусства.
…Когда мне было 20 лет, я училась в Каирской Академии музыки (1942-1948) и получила предложение выступить в спектакле “Роз-Мари”. Уинстон Черчилль, который в те времена находился в Египте, дважды приходил на спектакль и выразил свой восторг по поводу моего исполнения, особенно нравился ему финальный вальс, публика расходилась, распевая: «Rose-Mari, I love you».
На заключительном концерте нашей Академии Черчилль предложил послать меня на учебу в Англию совершенствовать вокальное мастерство. «Дайте мадмуазель Гоар Хачатурян все то, что в ваших силах, но ей необходимо учиться в Англии. Такая талантливая певица имеет право сама выбрать любое учебное заведение в Европе»… Но я не приняла его предложение: оставлять родителей одних, ехать в далекие края, чтобы только обрабатывать голос – в этом не было никакой необходимости.
В то время я была довольно хорошенькой, мне прочили карьеру киноактрисы, но папа категорически запретил: «Она училась классическому пению и станет оперной певицей – никакого кино»…
“Аве Мария”
Цену человеческой жизни мне пришлось познать очень рано: ужас Второй мировой войны я ощутила еще совсем юной девушкой. Наш хор направлялся из Каира в Александрию. И вдруг из самолетов, повисших в небе над нами, посыпались бомбы…
В панике мы выбежали из автобуса, который сразу же загорелся. Укрывшись в камышовых зарослях, дрожа от страха, мы видели, как автобус, в котором мы несколько минут назад воодушевленно распевали “Аве Марию” Шуберта, пылает ярким пламенем. Это произошло в деревне Садигатар, расположенной между озерами Марьют и Эдку (Идку). Самое страшное, что среди хористок было немало жертв, и все они – мои подружки, мои ровесницы. В памяти моей страшная гримаса войны обобщена в этом кошмарном видении… каждый раз, когда вспоминаю об этом, кажется, что я все еще там, на пыльной дороге Александрии, вокруг разбросаны безжизненные тела моих смуглых подружек, а в ушах гремит рев мотора фашистского бомбардировщика.
Необходимо знать настоящую цену жизни, чтобы каждый прожитый день принимать как божью благодать…
В ожидании конца света
В 1962-ом состоялся мой концерт в Варшаве, следующее выступление намечалось в Познани. По заведенному обычаю, накануне концерта я отправилась в церковь помолиться. По дороге туда заметила, что слишком много народу толпится на улицах города. Подошла и спросила по-французски: что творится? Старая женщина ответила мне: представьте себе, наш духовный лидер, кардинал Павел, говорил о том, что по радио Индии буддистские монахи по всему миру распространили официальное сообщение, будто сегодня ожидается конец света, и весь народ повалил в церковь, чтобы на коленях молить Господа о спасении наших душ…
Что за ерунда в наш научный век, удивилась я, но в сердце закралось беспокойство, ведь сегодня я пою «Травиату», как же так, до конца света только несколько часов?..
В церкви я устроилась на скамейке поближе к трону кардинала Павла, чтобы лучше расслышать его проповедь. Это тот самый кардинал, который позднее был рукоположен в сан Папы Римского и получил имя Иоанна Павла Второго. Кардинал взглянул на меня, а я уставилась на него и жду, что же он скажет. Он начинает. Успокаивает народ и говорит, что да, действительно, индийские монахи выступили с таким заявлением, но никакого конца света не предвидится, это просто очередное солнечное затмение, явление природы, встреча Солнца и Луны. Успокойтесь, люди, вечером в нашем городе состоится концерт, здесь присутствует певица, которая специально прибыла из-за границы, она молится вместе с нами… Я про себя рассмеялась: вместо того, чтобы молиться Богу, кардинал ведет со мной беседу, прости меня, грешную…
При выходе наши с кардиналом Павлом пути скрестились… Со всех сторон люди толкаются, вылезти из толпы нет никакой возможности. А я ведь спешу, надо еще успеть привести в порядок концертные платья, а эту работу я никому не доверяла, всегда сама их гладила, боялась, что нежную, тонкую ткань еще чего доброго сожгут по неосторожности. И вот в голове моей теснятся эти мысли, и вдруг кардинал по-французски спрашивает:
– Мадам Гаспарян, откуда вы приехали?
Я ответила:
– Из Египта (не хотела называть Страну Советов).
– Что будете петь сегодня?
– Арии из опер Верди: «Травиата» и «Риголетто».
– А на каком языке?
– На итальянском, конечно.
– А-а, так значит, языками владеете?
— Да, я знаю семь языков.
Глаза кардинала расширились от изумления.
– У меня нет привычки врать, особенно Вам, святой Вы человек. Если Вас обману, куда мне дорога? Гореть мне в аду…
Кардинал рассмеялся, потом дал понять, что вечером будет на концерте.
Я поспешила домой. Была ужасно голодна. Погладила все свои платья, и с Норой Восканян мы отправились в ресторан. Пойдем, говорю, поедим, чтоб голодными не умереть, конец света все-таки. Да, говорит, не годится умирать совсем голодными. Вернулись, и я прилегла отдохнуть перед концертом, который был назначен на 11 часов ночи.
Встала к 8-ми, уже начала одеваться, как вдруг распахнулась дверь и в комнату без стука вошел кардинал Павел… А я в тоненькой ночной рубашке застыла посреди комнаты… Смешавшись, накинула халат. Монсеньор, говорю, что это за манеры? Понимаю, что конец света, но это же не дает Вам права ходить, где вздумается, без позволения… Кардинал и сам был смущен. Нет-нет, говорит, я ничего не видел, не беспокойтесь, мне ничего не нужно, просто дверь была не заперта, я толкнул ее, она открылась… Ты прекрасная женщина, так много повидала, я поговорить с тобой хотел, не подумай ничего дурного, я видеть ничего не видел… Аман, говорю, закроем эту тему.
Сели, поговорили, спросил, где я училась. И арабский знаешь? Конечно, говорю. Если сейчас тебе кое-что скажу, переведешь? Переведу, отвечаю, но заранее знаю, что скажете: наверняка молитва, что еще Вы можете знать на память, наверняка молитвы всех народов наизусть выучили… Какая догадливая, удивился кардинал, и не стал уже говорить по-арабски, пожелал мне удачи и поспешил в свою ложу роскошного концертного зала Познани…
Сколько собралось там народу, я передать не могу, весь город пришел послушать, как я буду петь в самый последний день света. Армяне из зала кричали: «Гоаааар! Сегодня конец света!» Да ну что вы, говорю, конец света наступит тогда, когда меня не станет… Смеются, соглашаются, правильно говоришь, Гоар джан… Кардинал после концерта зашел за кулисы, выразил мне свое восхищение и пригласил в гастрольный тур по Италии. Но я не придала этому значения: какая Италия? какая Франция? какая Бельгия?.. Эти страны меня не привлекали…
“Подарок” за 12 золотых
Спекуляция на дешевой рабочей силе в цивилизованном обществе существует до наших дней, независимо от того, разрешена она или нелегальна. Жертвами грубого нарушения прав человека и сегодня становятся многие тысячи людей. Одним из очагов современной работорговли является Судан, в котором, невзирая на вызовы нового тысячелетия, продолжают действовать старые “законы”.
Я приехала в Судан с концертами… Зная нравы этой страны, захотела своими глазами увидеть рабов. Когда корабль с пленными подплыл совсем близко, я подбежала к берегу. Из судна высадили чернокожую девушку в одних трусах, на вид ей не было и 16-ти. Нагота еще более подчеркивала совершенство ее фигуры, ее красоту. Девушка плакала, причитая, что не хочет быть рабыней, времена торговли людьми уже давно прошли, оставьте меня в покое, в слезах молила она … Капитан корабля, заметив меня, подошел и предложил купить ее, не то она попадет в лапы местных арабов-дикарей, жалко бедную девушку… Да что ты такое говоришь, опешила я, как же я куплю ее?! У меня концерт через несколько часов, куда я ее дену?! А он все не отстает, говорит, сделай доброе дело, купи ее, подаришь кому-нибудь, а просто так отпустить ее никак нельзя, испортят ребенка, и следов не найдете…
Я подошла к плачущей девушке, спрашиваю: хочешь быть их пленницей? Нет, взмолилась она. Тогда я тебя покупаю, в Судане у меня есть родственники, повезу тебя к ним… У меня действительно там жили богатые родственники, им и “подарила” я девушку, которую приобрела за мизерную сумму, эквивалентную всего 12-ти золотым.
Привезла ее к родственникам, там мец тат научила ее готовить армянские блюда. Спустя годы, когда я вновь заехала к ним, вышла эта чернокожая женщина, поклонилась мне и поблагодарила за то, что спасла ей жизнь. Она уже была замужем, родила детей, жила спокойной семейной жизнью… С ума сойти, как вкусно она готовила…
…Пришло время оставить позади все страхи и рассказать все, как есть. Если бы я в прежние годы осмелилась взболтнуть нечто подобное тому, что сейчас вам рассказала, сегодня не было бы вашей Гоар Гаспарян. Переборов все тревоги и опасения, я должна найти в себе смелость перелистать страницы своей прошлой жизни, многие из которых не раскрывала до сих пор…
Ты записался репатриантом?!
– Мы спокойно жили, как вдруг разнесся слух, что началась репатриация, и все армяне должны ехать в Армению… Мне не было и 21 года, я еще не замужем, но уже успела стать известной в Египте певицей. Что за репатриация такая, думаю, зачем мне туда ехать, когда я тут родилась, делаю успешную карьеру и уезжать отсюда не намерена.
Но на каждом шагу спрашивают, ты уже записалась, в Армению поедешь?.. И не имеешь права ответить “нет”. Если нет, значит, не патриотка, родину не любишь… И тогда я решила: пойду запишусь, в конце концов, Египет только место моего рождения, не родина же. А отец прямо заболел этой идеей и не воспротивился моему отъезду, хотя я его единственная дочь. Папа был большим патриотом, он пел в хоре под руководством Комитаса. Мама очень беспокоилась, смогу ли я там прижиться, ведь ты у меня капризуля, говорит, то хочу, этого не буду…
Член партии Дашнакцутюн в Египте, преданный своему народу национальный деятель, красивый, статный, образованный молодой человек по имени Мкртыч Мутакян стал избранником каирской музыкальной звезды Гоар Хачатурян, они уже даже были помолвлены.
– Мкртыч был нашим соседом, он принес клятву верности партии Дашнакцутюн… Меня любил очень сильно, был честным и чистым, искренним парнем, чем и завоевал мое сердце. Но представь себе, уговаривал меня ехать в Армению, а сам говорил, что не сможет сопровождать меня… Езжай, говорит, посмотри, что за народ, что за страна, но если я, дашнакцакан, появлюсь там, большевики меня поймают и зарежут… И мне пришлось вернуть ему кольцо, расстаться с ним, это было тяжело…
Мой будущий муж, Айк Гаспарян, близкий друг Мкртыча, который тоже жил по соседству с нами, получил европейское образование и воспитание. Европа вошла в его плоть и кровь, стала его естеством. Закончив Оксфордский университет, он только недавно вернулся из Англии, где прожил довольно долго и там же увлекся идеей коммунизма. Не могу утверждать, что Айк был красавцем, но что был мужественным, сильным мужчиной, с этим не поспоришь. Он был обаятелен, очень нравился женщинам и всегда оказывался в центре внимания. Еще бы: с европейскими манерами, тонким вкусом, всегда элегантно одет. Его отец и брат владели в Египте кожевенной фабрикой, и когда приехали в Армению, привезли с собой большое количество дорогой обработанной кожи, предполагая основать здесь свой семейный бизнес. Но их, конечно, постигло глубокое разочарование… Помню, когда я стала работать в Ереванском оперном театре, распространили слух, что Гоар замужем за обыкновенным сапожником.
…Айк был помолвлен с дочерью каирского миллионера Манушак, но на одном из концертов он видит меня на сцене и влюбляется с первого взгляда. И настолько серьезно, что бросает свою невесту и приходит к моему отцу просить моей руки. …Айка вполне можно было считать англичанином, потому что он абсолютно усвоил западные манеры и стиль поведения, что мне совсем не нравилось, – а какой девушке понравится, если ее избранник свободно, без комплексов гуляет с другими девушками. Я ему прямо сказала, что не выйду за него, пока его поклонницы не научатся уважать мои традиции и меня, как его будущую жену. Но в конце концов, вернув кольцо Мкртычу, я объявила, что выхожу замуж за Айка, ведь он согласен ехать со мной в Армению.
Теплоход “Победа” в александрийском порту
Из Египта репатриировал цвет каирской армянской интеллигенции, в том числе будущие солисты Ереванского театра оперы и балета Армине Тутунджян и Мигран Еркат, доктор психологических наук, профессор, зав. кафедрой психологии Ереванского государственного университета Овсеп Тутунджян, художник Акоп Акопян и многие другие. И как ни мучителен был их путь на Родину, великая певица сделала свой выбор и никогда не жалела о нем, часто повторяя: “Моя любовь к Родине победила все преграды, именно в Армении ко мне пришла настоящая слава, всемирную известность я получила именно как армянская певица”. Но вернемся в александрийский порт, откуда 70 лет назад, летом 1948 года, 2000 нашим соотечественникам предстоял долгий путь на историческую родину на теплоходе “Победа”.
– Ранним летним утром мы с мужем уже были на пристани, где собралась огромная толпа отбывающих в Армению армян, они толкались, бранились, спорили, некоторые громко кричали: “Я оставил здесь свой денг (саквояж, багаж), куда он подевался?!” Меня предупредили, смотри, говорят, чтоб эти ойинбаз (здесь: злые, опасные) коммунисты не распаковали твой денг… Аман, да пусть они делают что хотят! — воскликнула я, сердце мое разрывалось на части. Я уже была беременна на шестом месяце, меня на корабле устроили в таком месте, где не так сильно укачивало… И тут смотрю, на палубе собралась толпа, люди в большом беспокойстве спорят о чем-то, я тут же полезла туда, я ведь всегда была любопытна. Куда нас везут? что нас ждет там? что за порядки такие? мы же египтяне, нам чужды идеи коммунизма, как мы справимся со всем этим, что с нами будет? мы и не собирались туда, жили себе спокойно, нас везут туда насильно – вот о чем говорили люди.
Айк вывел меня из толпы и дал понять, что меня все это не касается. Но после всего услышанного я стала понимать, что что-то тут не так, и тревога охватила меня. В Египте не было проблемой, что будем есть на обед сегодня или завтра, но выяснилось, что на родине мы должны об этом позаботиться. В то время как организаторы репатриации рассказывали, будто в Армении всего вдоволь, бери не хочу, молоко и яйца дают вообще бесплатно, текут молочные реки. Но я вдруг отчетливо поняла, что реальность не имеет ничего общего с нарисованной радужной картиной, это совершенно другая страна. И безумная ностальгия охватила меня, тоска по родителям… На пароходе нам с мужем выделили одноместную койку, и всю дорогу мы с ним отдыхали по очереди, один ложился, другой бодрствовал.
И вот три дня я, беременная, не ем и не пью, лежу обессиленная, в глубокой депрессии, кусок в горло не лезет. Айк уговаривает меня, Гоар джан, говорит он, так и должно было быть, я знал, что нас ждет… А если знал, зачем повез меня туда?! Надо примириться, говорит, изменить ничего не можем, у нас нет другого выхода. Я никогда не смирюсь, отвечаю, я возвращаюсь обратно.
Наш семейный врач по фамилии Шамлян был на том же пароходе. Айк попросил его осмотреть меня, тот увидел, что я не ем, не разговариваю, мучаюсь от страшных головных болей, словом, состояние более чем серьезное. Приказал прийти к нему. Я подошла:
– Что такое, – говорю, – парон Шамлян?
– Подойди поближе.
Я приблизилась… И тут он дважды наотмашь ударил меня по лицу… Гоар, строгим тоном выговаривает он мне, ведь ты по собственной воле собралась в путь? Да, отвечаю. Тогда что за капризы такие? Да не капризы, тоска меня гложет, родителей оставила там одних, впереди неизвестность. Смотри, говорит, ты скоро станешь матерью и ты ответственна перед своим ребенком. Муж твой хоть и коммунист, но почти англичанин, он не должен тащить все на себе. Ты сама обязана поднять своего ребенка, давай договоримся, что, как взрослый человек, ты перестанешь капризничать и примешь эту новую реальность…
Хорошо, ответила я, и с этого момента меня как подменили: я как будто протрезвела и пришла в себя.
…В Батуми, уже подплывая к берегу, нам приказали выбросить в море всю привезенную с собой еду, якобы чтобы не занести инфекцию. Полная ерунда, у нас на глазах все это отлавливали из воды и увозили. Объявили карантин и продержали нас в бараках, в тяжелейших условиях, до самой осени, и только в сентябре в товарных вагонах отправили в Ереван…
…После долгих мытарств мы с Айком сняли квартиру по адресу улица Советская, дом 9. Совсем близко находилась церковь Сурб Григор Лусаворич, я часто ходила туда помолиться, свечку поставить. Сам факт существования рядом с нами древнего храма приносил мне огромную радость, я находила в этих стенах покой и утешение… Но вдруг пришло известие, что церковь должны разрушить. Ужас! Я была ошарашена, взбешена, вся дрожала, представляя, как эти безбожники будут рушить древний храм. Святыню! Ты представляешь, Армине, что со мной творилось? И тут перед глазами встала картина: мы на теплоходе “Победа” плывем по Босфорскому проливу и греческие армяне кричат нам с берега: “Айееееер (армяне!), зачем вам эта страна небожителей, не нужно вам туда ехать, возвращайтесь!..”
Сибирская ссылка в те годы стала приговором для многих репатриантов. Тревожное, непростое было время, тень мнительности и недоверия будто повсюду сопровождала тебя, не отставая ни на шаг. Но я приобрела тогда и верных друзей на всю жизнь, которые всегда в трудную минуту оказывались рядом…
Таинственная гостья Кобы
За несколько лет работы в Армении певица успела стать знаменитой, почитаемой артисткой армянской оперной сцены, перед ней открылись лучшие залы культурных столиц советского государства. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше, но… Тоска по родителям не давала ей покоя. Один из французских репатриантов смог передать ей важную информацию: родители чувствуют себя хорошо, с ними все в порядке, но они безумно скучают по дочери. И очень жалеют, что не решились тогда вместе с ними ехать в Армению. И теперь при первой же возможности готовы все бросить и примчаться в Армению, чтобы остаток своих дней провести рядом с ней и ее семьей.
Гоар Гаспарян поделилась этой волнительной новостью со знаменитой певицей Валерией Барсовой, с которой очень сблизилась, добавив, что если ей не удастся перевезти маму с папой в Армению, она вернется в Египет. Последняя фраза прозвучала более чем наивно, никто не позволил бы знаменитой артистке уехать из СССР. И Барсова, почувствовав весь драматизм ситуации, советует молодой певице обратиться прямо к “Отцу народов”. Просто встать и пойти на прием к товарищу Сталину.
Это была не лучшая идея. Учитывая не одну волну репрессий против армянских репатриантов и непредсказуемость реакции генсека, перед которым трепетала вся страна, развитие событий могло пойти по самому нежелательному сценарию.
– Шел 1952 год. Я вылетела в Москву, где Барсова организовала встречу с Анастасом Микояном. Ему я рассказала о своей просьбе – дать разрешение на въезд в СССР моих родителей, и он обещал помочь. Кроме того, Барсова говорила обо мне со Сталиным, очень хвалила, специально подчеркнула, что большая честь для Советского Союза иметь такую выдающуюся певицу. Сталин уже слышал меня на 175-летии Большого театра, как мне сказали, ему очень понравился мой голос.
Микоян познакомил меня с Андреем Громыко, который посоветовал написать еще одно прошение на русском на имя Сталина. И вот спустя несколько дней мы с Айком стоим у памятника Минину и Пожарскому, ожидая, когда нас пропустят в Кремль. Пригласили одну меня. Громыко встретил и проводил меня в кабинет генсека, мы долго шли по длинным, устланным красными коврами коридорам с очень высокими потолками. Вошли в огромный кабинет, где Сталин в клубах дыма своей знаменитой трубки задумчиво ходил взад-вперед, он показался мне озабоченным чем-то, очень удрученным. “Мы к Вам, товарищ Сталин”, – начал Громыко, пройдя вперед к столу, накрытому зеленым сукном. Сталин измерил меня своим хитрым взглядом с ног до головы. Я была одета строго, довольно сдержанно, но со вкусом. “Садись, девочка моя”, – сказал он, указав на стул напротив (маленького роста, я и вправду была похожа на девочку). Громыко быстрым движением вынул мое заявление из папки и напомнил Сталину суть вопроса. “Ну что, хочешь вызвать к себе родителей?” Я по-русски говорила плохо, ответила по-английски: «yes», и Громыко стал переводить, он прекрасно владел английским.
— А почему ты здесь одна? – улыбнувшись, вдруг спросил он.
— Я пришла с мужем, товарищ Сталин, его не пропустили, не знаю, почему.
— Ты, видно, хорошая дочь, если хочешь жить вместе с родителями, – сказал Иосиф Виссарионович, подписывая мое заявление, и уже не глядя на меня передал его Громыко и распорядился: «Вышлите телеграмму в Египет». Я, улыбаясь, встала, поблагодарила Сталина перед выходом, он тоже улыбнулся мне сквозь густые клубы дыма и кивнул на прощание. Громыко торопливо вывел меня из кабинета и еле слышно шепнул: «Идите быстрее, Гоар Михайловна, Сталин может передумать…»
…Мои родители смогли приехать только через год, в день смерти Сталина. Мама и папа, которые всю жизнь путешествовали на комфортабельных кораблях и поездах экстра-класса, снимали номера в лучших дорогостоящих отелях, прибыли, как беженцы, на грузовом пароме, перевозившем пшеницу. Но я все равно была очень счастлива.
Сожженные мосты
Когда в 1956-м мне дали звание Народной артистки Советского Союза, не могу передать, какая поднялась против меня волна злобы и зависти, просто не хочется говорить об этом, потому что до сих пор я чувствую ее, и сегодня это продолжается. Пять солисток Оперного театра пели “Ануш”, я была шестой, но больше всех в спектаклях была занята я, всюду на гастроли ездила именно я, мы выступали в Хельсинки, потом в Японии, все складывалось как нельзя лучше, фортуна как будто улыбалась мне, и я была счастлива.
Но, представь, Айку все это не нравилось, он был недоволен статусом мужа знаменитой артистки, тем, что рядом со мной остается в тени и его принимают не так, как меня. Айк был прекрасным человеком, это бесспорно, и я была с ним очень счастлива, но… Я не прощаю измены… Первый раз еще как-то можно простить, но второй, третий – нет! Он оправдывал свое поведение тем, что если рядом с ним нет жены, и я в постоянных гастролях по свету, откуда ему знать, чем я там занята… моя жена обязана всегда быть рядом, твердил он. Несколько раз я возила его с собой на гастроли, но это стало его тяготить, ведь он владел семью языками и прекрасно писал, переводил, не мог же, оставив свою работу, носиться за мною туда-сюда. Писатели ведь совсем другие люди… А я не могла сидеть день и ночь рядом с ним, оперная сцена стала моей жизнью, моей судьбой и требовала полной отдачи.
Помню, главный режиссер Оперного театра Вардан Аджемян ставил “Аршака Второго”. Я в роли царицы, Тигран Левонян пел партию князя Меружана. Режиссер все время подсказывал Тиграну, мол, посмотри, какая Олимпия красавица, пофлиртуй с ней, руки ей целуй, а я возмущалась, что вы, говорю, я замужем, у меня ребенок, семья, как так можно, я не позволю. Представляешь, ничего такого и допустить не могу… А Айк вел себя иначе, и после нескольких подобных историй я решительно сказала ему: не думай, что все это сойдет тебе с рук, нам лучше расстаться. И спустя семь лет семейной жизни мы официально развелись. Это было очень тяжело, для нас обоих это стало тяжелым испытанием.
«Пока смерть не разлучит нас…»
Тигран Левонян вошел в мою жизнь спустя год после разрыва с Айком. Нас соединило искусство, и если надо как-то назвать нашу любовь, то имя ей – искусство. Потому что так и было, физическая близость, страсть – это было позже. Однажды Тико признался мне, что был влюблен в мой голос, его сестра, Астхик, рассказывала, что он не пропускал ни одного моего выступления, имел все мои записи и, закрывшись в своей комнате, слушал их дни напролет…
Тигран был молод, красив, прекрасно образован и трудолюбив, схватывал все на лету и горел желанием постоянно творчески расти и развиваться. Он только недавно окончил Театральный институт и в 1956-м поступил на работу в Оперный театр. Его ждало большое будущее. Не могу сказать, что между нами сразу же вспыхнула безумная любовь, абсолютно нет… Просто мы симпатизировали, нравились друг другу… Был даже период, когда я долгое время не виделась с ним, ведь какая женщина захочет связать судьбу с мужчиной моложе себя… В этот период мы ни разу не появлялись вместе в обществе, не было такого случая, чтобы я и Тигран пошли куда-то с друзьями развлечься или что-то в этом роде.
Началась подготовка к Декаде армянского искусства в Москве. Я вызвала Тиграна и сказала ему: ни на что не рассчитывай, между нами ничего не может быть, потому что я намерена сосредоточиться на выступлениях. Я была занята в пяти спектаклях: по два “Аршака” и “Ануш”, и “Карине”. А я и не спешу, ответил Тигран, оставляю все на твое усмотрение, пусть будет так, как ты хочешь.
В Москве, кроме Большого театра, я выступила еще и с концертами, и никаких планов идти в загс у меня не было. Родители мои не вмешивались в мою личную жизнь, поскольку доверяли мне и считали, что я достаточно рассудительна и не наделаю глупостей.
Тигран, видя, что эта история сильно затягивается, у меня концерты, ему предстоят выступления тут и там, живем мы в разных гостиницах и т.д., не выдержал, пришел ко мне и сказал, что если ты передумала и не хочешь выходить за меня, скажи мне прямо, так не может больше продолжаться, так поступать со мной просто жестоко. Как не хочу, очень даже хочу, ответила я, но потерпи еще немного, сейчас мне не до того. И я смогла его уговорить.
…Мы были еще в Москве, когда мои друзья, Зара Долуханова и Павел Лисициан, пришли в мой гостиничный номер и уговорили назначить день бракосочетания, концерты ты и так споешь, говорили они, мы хотим здесь отпраздновать вашу с Тиграном свадьбу…
У нас не было ни роскошного угощения, ни шикарных залов, ни шумных застолий. В назначенный день в узком кругу близких друзей в одном из кафе за столиком с кофе и фруктами мы отметили это событие.
Ангел, выпорхнувший из наших объятий
Итак, мы зарегистрировали наш брак в Москве. Я сейчас с улыбкой вспоминаю, как сотрудница ЗАГСа Ленинского района несколько раз заполняла и тут же рвала на куски уже готовое свидетельство. Причиной ее замешательства было, вероятно, то обстоятельство (мы сами выяснили это только в загсе), что я и Тигран родились в один и тот же день, 14 декабря. Бедной женщине казалось, что она неправильно записала паспортные данные.
Так началась наша супружеская жизнь. Мы вернулись в Ереван… и тут на нас обрушилась целая лавина сплетен и злопыхательства, да такой силы, что мне даже сейчас больно об этом вспоминать. Говорили, что “с этим парнем” Гоар проживет от силы месяц-два… Это становилось невыносимо, и мы приняли решение уехать из Армении, втайне уже купили билеты в Ленинград… но Антон Кочинян разорвал их в клочья прямо у нас на глазах… Я тогда сказала ему, что у нас, как у репатриантов, нет никаких претензий к армянскому правительству, и только негативное общественное мнение заставило нас принять решение оставить родину… В конце концов, что мы такого сделали, чем провинились, ведь не преступники же… Со временем общество как будто примирилось с мыслью о нашем браке, но именно эта волна негатива, я уверена, привела к тому, что мы потеряли сына. Совершенно здоровый ребенок умер из-за халатного отношения врачей.
Я не могу передать тех чувств, которые пережила в связи и с рождением, и со смертью сына. Голубоглазый ангел весом более 4 кг, в честь отца Тиграна мы назвали его Левоном. …Ненавижу число 13. Левон родился 13-го, номер кровати тоже 13-й, плохое предзнаменование… мой мальчик умер, прожив только 40 дней. До сих пор все так же сжимается сердце, когда вспоминаю его… Не представляешь, как тяжело переживал его смерть Тигран, он месяцами никого не мог видеть, ужасно мучился, страдал… Перенести эту боль действительно было невозможно, ребенок, как ангел, выпорхнул из наших объятий… Я была способна родить, но каждый раз судьба оказывалась к нам немилосердна. Почему так, я не могла понять, серьезной причины не было. …И в каждом мальчике я искала своего Левона. Однажды даже решила усыновить ребенка. Это было в Таллине, позвонила Тиграну и сообщила ему о своем намерении, но он не дал согласия. Трудно будет вырастить чужого ребенка, Коко джан, сказал он, наш ребенок это наше искусство. И я согласилась.
…Долгое время после того несчастья я старалась не теребить мужа, оставив его наедине с его мыслями и переживаниями. Сама ужасно страдала, но нашла силы взять себя в руки, потому что поняла: если я и дальше буду наблюдать за всем этим сложа руки, Тигран сойдет с ума от горя, а я не могла, не хотела его потерять… Однажды я начала с ним серьезный разговор, сказала, что так закрывшись от всего света, ты ведь погубишь не только себя, но и меня. Тико, говорю, открой глаза и посмотри, ведь я все еще рядом, и для меня вдвойне тяжело потерять не только сына, но и тебя. Ты подумал, что будет со мной? Я даже работать не в силах, только о тебе и думаю, страшно беспокоюсь. Что поделаешь, так случилось, Бог призвал к себе нашего ребенка, но теперь давай станем опорой друг для друга, потому что больше никто, кроме нас самих, не сможет вывезти нас из этого отчаянного положения.
Видно, мои слова подействовали, и он справился сам с собой…
“Самая большая радость для меня – возвращение домой”
После переезда в Армению я неоднократно бывала в Египте на гастролях. Кстати, не только там, но и в Европе, по всему миру много раз получала приглашения работать за рубежом на прекрасных, самых выгодных условиях. И всегда неизменно отвечала: “Зачем мне все эти богатства, виллы, дворцы и бриллианты? У меня есть родина, там мой дом, моя работа в Ереванском оперном театре, и в консерватории меня ждут студенты, их я никак не могу оставить…”
Однажды, когда снова предстояли гастроли в Каир, Тигран предложил мне: Коко, почему бы нам вместе не съездить в Египет? – хочу посмотреть на твой отцовский дом. Я так обрадовалась, что муж мой наконец увидит его.
…В доме моего детства почти ничего не изменилось: сад, деревья, усыпанные налившимися фруктами, ароматные спелые плоды манго, свисая с веток, были готовы тотчас упасть в подставленные ладони… Тигран был восхищен этой картиной, он почувствовал здесь что-то родное, в его воспоминаниях жил бесконечно близкий образ Ливана, где прошло его детство… Возможно, именно это стало причиной, чтобы в какую-то секунду в сильном волнении у него мелькнула мысль о возвращении в прошлое:
– Коко, – сказал Тигран нежно и ласково, как мог только он, – давай останемся здесь, не хочу я возвращаться, это ведь твой дом, давай останемся…
– Ты что, с ума сошел?! То есть как “останемся”? Это Египет, наш дом не здесь, все здесь чужое…
Пока я уговорила его выкинуть эту дурь из головы, совсем из сил выбилась, но все же мне удалось справиться с этим минутным всплеском его ностальгических чувств.
Годы спустя, когда в Испании, в знаменитом римском оперном театре Мериды, Тигран Левонян имел оглушительный успех и ему предложили контракт на выгодных условиях, он категорически отказался, хотя в ереванском театре над ним уже начали сгущаться тучи.
Звезда многотысячной армии поклонников, которая завоевала лучшие оперные и концертные площадки мира, однажды с предельной искренностью и прямотой ответила на вопрос корреспондента:
– Госпожа Гоар, что доставляло Вам больше всего радости в гастролях по миру: блестящие рецензии или встречи с королевскими особами, президентами, знаменитыми людьми, восторженный прием зрительского зала или роскошные подарки богатых поклонников, или, может, внушительные гонорары?
– На гастролях самая большая радость для меня – возвращение домой…
В латино-американских ритмах
Мне довелось побывать на лучших курортах мира, на самых знаменитых пляжах, но такого, как Копакабана (в Рио-де-Жанейро), нет нигде в мире. Скажу тебе откровенно, Армине джан, кукла джан, я хоть сейчас готова отправиться туда, чтобы еще раз почувствовать ту атмосферу легкости и беззаботного веселья, в которой проводят время бразильцы. Хотя мне говорили, что не везде все так прекрасно, и городские предместья даже отдаленно не похожи на чистые, утопающие в роскоши центральные города.
В Бразилии ко мне за кулисы пришла пожилая супружеская пара по фамилии Гаспарян, они утверждали, что приходятся мне родственниками, что их род – ответвление нашего генеалогического древа. Возможно, это были родственники моего первого мужа, ведь Айк с отцовской стороны приходился мне дальним родственником.
Супруги оказались очень богатыми людьми, на собственном самолете они нас с моей подругой, пианисткой Элеонорой Восканян, повезли к себе в гости. Роскошная вилла располагалась посреди ущелья в живописном, сказочно красивом месте. С четырех сторон дом был окружен цветочными полянами, посередине двора – огромный бассейн с прозрачной водой. В двухэтажном доме был даже лифт. Когда мы сели за обеденный стол и нам поднесли изысканные блюда из морепродуктов, мои новоявленные родственники мягко намекнули, что хотят удочерить меня, поскольку детей и родственников у них нет. Я не придала этому значения. Но через несколько дней, при следующий встрече, они снова завели разговор на эту тему и уже поставили в известность, что адвокат уже готовит документы и мне остается только подписать их. Мне обещают высокооплачиваемую работу, спектакли в оперном театре Сан-Паулу, совершенно новую жизнь в обстановке роскоши и блеска…
Я в крайнем удивлении перевожу взгляд на Нору, как мне быть. В те советские годы мне было непросто согласиться на такое, сразу же возникли бы безумные проблемы, начались бы преследования меня и моей семьи. Так что оставаться в СССР я больше не могла бы, предстояло начать новую жизнь за границей. Но… взвесив все “за” и “против”, из двух сценариев – возвращение в Армению или жизнь за границей – я, не колеблясь, выбрала первый. За несколько решающих мгновений я успела подумать о том, что ведь еще в Египте много раз отвергала приглашения в Европу, даже Черчилль не смог уговорить меня. Такая возможность была у меня всегда, но я выбрала единственный путь – возвращение на Родину, в Армению, там началась моя блестящая карьера, я прошла через многие испытания и по-настоящему полюбила свою страну, своих соотечественников…
Пока не преодолеешь трудности, пока не доведется испить чашу горя и выйти из всего этого победителем, не сможешь полюбить свою страну, ту, которая зовется Родиной. Возможно, не каждый может справиться с этим, но если в тебе живет любовь, если твои душа и сердце наполнены добротой и если веришь в себя – тебе под силу разрушить эту стену отчуждения и стать по-настоящему любимой и почитаемой в своей родной стране…
На снимках: Гоар Гаспарян с Арно Бабаджаняном, Тиграном Левоняном, Мартиросом Сарьяном, Гоар — непревзойденная Ануш; с Аветиком Исаакяном; репатрианты по пути к исторической Родине.
Перевела и подготовила
Лилит ЕПРЕМЯН
