“Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает”

Изобразительное искусство Армении по разным причинам притормозило в своем некогда стремительном развитии. Вопросы, связанные с мировым искусством, поднимает в своей новой книге «Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает» известный британский искусствовед, старший эксперт по живописи аукционного дома Sotheby’s, автор знаменитого труда «Завтрак у Sotheby’s» Филип Хук. Недавно он представил эту книгу в Москве. Об отношениях художников и арт-дилеров, о ценах на самые дорогие произведения искусства, о том, что делать, если арт-объект за 12 миллионов долларов протух, с Филипом Хуком побеседовала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова. Многое в этой беседе актуально и для современного армянского искусства. Предлагаем отмеченную беседу с нашими комментариями.

В середине 2000-х художники жаловались, что искусством управляют кураторы, которые «используют художников как кисточки». Насколько справедлива эта обида и как обстоят дела сейчас?
— Это не новая проблема. Давайте вспо мним искусство модернизма, искусство первой трети ХХ века. Тогда наблюдался диссонанс между тем, что художники чувствовали, что они писали, и тем, что арт-дилеры — то есть люди, которые продают искусство публике, — считали необходимым предложить рынку. В этом смысле интересен пример Пикассо. До Первой мировой войны Пикассо был кубистом. Кубизм как художественное направление был сложным для понимания жанром. Но Пикассо повезло: в то время его дилером был Канвейлер, благодаря которому удалось рассказать миру о кубизме, и кубистические работы стали продаваться на рынке.
Перенесемся на шесть-семь лет позже: после Первой мировой войны Канвейлер прекратил свою деятельность — он был немцем и ему пришлось уехать из Франции. Пикассо нашел нового дилера — Пола Розенберга. Он представлял собой совершенно другую категорию арт-дилера. Если Канвейлер представлял взгляды художника публике, то Розенберг, наоборот, пытался влиять на художника, объясняя ему запросы публики. В результате Розенбергу удалось повлиять на Пикассо и изменить его художественный стиль. Пикассо вновь превратился в фигуративного художника.
К сожалению, у нас в Армении нет влиятельных кураторов национального искусства. Будь то классического периода, будь то нового времени. Нет и дилеров, хотя бы близко похожих на знаменитых Канвейлера или Розенберга.«НВ»
— То есть Канвейлер объяснял и интерпретировал взгляды художника публике, а Розенберг напротив — интерпретировал вкус публики художнику.
— На самом деле примеры обоих взаимоотношений дилера с художником и публикой мы можем наблюдать в ходе всей истории искусства. Поэтому я считаю, что в XXI веке никаких значительных изменений не произошло. Все это уже когда-то было.
— Возникает ощущение, что искусство принципиально не живет без института кураторства.
— Это действительно так. Сегодня в современном искусстве существует четыре ключевых фактора, должности, профессии, типа людей, которые имеют определяющее значение для процесса. Во-первых, это сам художник. Во-вторых, это критик. В-третьих, это арт-дилер, галерист, который представляет интересы художника. В-четвертых, все большую роль приобретают директора музеев и крупных институций, потому что они часто получают быстрый доступ к работе того или иного художника.
В мире искусства есть дилеры-кураторы, галеристы-армяне международного масштаба, это Гарри Гагосян и Гарри Татинцян. Они занимаются современными арт-звездами и весьма успешно. Несколько галерей Гагосяна расположились в Америке и Европе. За ним тянется целая кавалькада художников, критиков, других дилеров и руководителей музеев. Прочную репутацию за рубежом имеет Татинцян, котрый организует крупные выставки русских и зарубежных современных светил. Их бесценным опытом Армения не пользуется, даже не удосуживается пригласить для ознакомления с искусством исторической родины. В 1970-2000-х годах пропагандой актуального армянского искусства занимался искусствовед Генрих Игитян: находил новые имена, вдохновлял художников, создал Музей современного искусства, устраивал выставки и в стране, и за рубежом и выпустил несколько альбомов, посвященных музею и “своим” художникам. После его смерти образовалась лакуна, пустующая до наших дней. Художественные процессы идут спонтанно, сами по себе. Без кураторов. Нынешние отечественные «кураторы» особым авторитетом не пользуются. Нет, увы, и талантливых дилеров, есть только маршаны. То есть нет рынка – нет дилеров. И наоборот. Даже самые выдающиеся мэтры Армении на сегодняшний день не имеют своих дилеров-советчиков. Директора музеев роли не играют, так как не имеют средств.«НВ»
— Эта сложная, многосоставная и не очень подвижная конструкция выводит современное искусство в область чего-то камерного, для немногих? Примерно как академическая музыка: все знают, все слушали, но мало кто по-настоящему разбирается.
— Да. Но существенное отличие этих двух областей состоит в количестве денег, вложенных в академическую музыку и в самые дорогие произведения искусства. Деньги подтверждают значимость предметов искусства. При этом если говорить о самых дорогих художниках, то на самом деле это очень ограниченная группа — 20-25 имен, представленных на Sotheby’s и Christie’s.
Сколько «дорогих» художников в Армении – неизвестно. У нас есть действительно отличные, очень достойные имена, но они пока еще для «внутреннего» потребления. Цены же в Армении образуются “из головы”. Иногда по аналогии с европейскими и российскими.«НВ»
— Вы пишете, что цена произведения искусства — величина трудноопределяемая, а временами даже эфемерная. Были времена, когда холст оценивался по размеру и весу. Предположим, когда мы имеем дело со старыми произведениями, на цену может влиять рейтинг автора, количество его сохранившихся работ и прочее. Когда мы имеем дело с искусством, которое творится прямо сейчас, как происходит это формирование денег из воздуха?
— Исторически аукцион был полезным и важным способом определения цены на произведение искусства. Это не всегда означает, что на аукционе достигаются справедливые цены. Бывает, что дилеры, представляющие художника, слишком оптимистично оценивают его стоимость на рынке. В аукционной среде даже существует афоризм на эту тему: «Этот дилер бежит впереди рынка».
— И все же у широкой публики есть некоторое предубеждение против современного искусства. Условно говоря, когда перед нами старая работа — понятно, что покупатель платит за ее возраст, редкость и мастерство. А когда это херстовская акула в формалине за 12 миллионов долларов, которая и протухнуть может (что она, собственно, и сделала в какой-то момент), — из чего формируется ее стоимость? За что платит потенциальный покупатель?
— За идею. И это не так глупо, как звучит. Часто эта идея прописана или выражена в форме документа, сертификата — клочка бумаги, который позволяет тот или иной предмет искусства воспроизвести, если с ним что-то случится.
За идею в Армении никто не заплатит. А вот за некоторые знаменитые имена — пожалуйста.”НВ”
— Акула хотя бы статична. Как мы все понимаем, произведения современного искусства могут быть протяженными во времени. У меня есть любимый пример такой работы, которая когда-то была показана на Венецианской биеннале. Из хлебного мякиша слепили фигуры детей в натуральную величину, раскрасили их и посадили в песочницу. Песочницу сверху накрыли сеткой, а внутрь запустили голубей. Понятно, что стало с фигурами спустя какое-то время. Пользуются ли спросом подобные работы у покупателей или это сугубо общественное высказывание художника?
— Да, на мой взгляд, такие работы могут быть проданы, как я уже сказал, в виде сертификата, документа о владении и возможности это произведение искусства воспроизвести. В том случае, если оно будет воспроизведено, оно будет считаться оригиналом, и его владельцем будет тот же коллекционер. В свою очередь он может продать права на это произведение искусства другому коллекционеру.
Произведения подобного искусства, наиболее актуального, армянских коллекционеров не интересуют. Даже если им предложить взять даром. Так что вопрос их стоимости не стоит. Его попросту нет. Акулу в формалине никто бы не взял, разве что для перепродажи. Иначе говоря, у нас нет внутреннего рынка, нет людей, способных выложить большие деньги за современный «арт», даже вполне традиционных форм и содержания.«НВ»
— И напоследок — о владении произведением искусства. С одной стороны, если та или иная работа находится в частной коллекции, то владелец вроде бы волен распоряжаться ею как любой другой своей собственностью. С другой стороны, она принадлежит и мировому искусству, как бы пафосно это ни звучало. В книге вы рассказываете историю об одном японском коллекционере, который грозился прописать в завещании положить с ним в гроб работы импрессионистов. Есть ли какой-то механизм, который позволяет регулировать такие случаи, или уничтожение шедевра всегда на совести владельца?
— Это очень интересный правовой вопрос, но на практике такого почти не случается. Все же произведения искусства стоят очень дорого. Коллекционеры чаще всего продают принадлежащие им работы или передают по наследству. И тот японский коллекционер, который угрожал унести с собой в могилу картины импрессионистов, в итоге этого не сделал: семья его переубедила, и эти вещи были унаследованы. Cкрытый от глаз секретный коллекционер, изымая великие произведения искусства из общественного пространства, наслаждается ими в одиночку.
Увы, серьезных коллекционеров в Армении единицы. Свои собрания они общественности не показывают, на памяти только пара выставок из частных коллекций. В результате нам никак не удается показать миру лучших армянских художников нашего времени. Таких как Кочар, Минас, Бажбеук-Меликян, Элибекяны и некоторые другие. Поэтому вне Армении известны только классики – Айвазовский (как русский художник) и Сарьян. Авангарда, подобного русскому, тоже немного. Министерство культуры не берется за серьезные убедительные выставки армянского искусства наших дней.“НВ”