“Для меня “Глаза Армении” — это попытка увидеть “душу страны”

Фотограф Дмитрий Брикман неожиданно и ярко вошел в культурную жизнь Армении. Кому-то он запомнился по выставке фотографий «Глаза Армении», кому-то по высказываниям “Я – еврей и признаю геноцид армян” и “Армянин не должен смотреть на армянина сквозь прорезь прицела», которые вызвали большой резонанс. Корр. «НВ» Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН побеседовала с Дмитрием БРИКМАНОМ (на снимке справа) и попыталась выяснить, как он пришел к Армении.

— Дмитрий, как вы пришли к Армении? Или как Армения пришла к вам?

— Это долгая история. Она началась, когда мне еще и восемнадцати не было. Так сложилась судьба, что на первом курсе института я впервые пришел в дом Серафимы Израилевны и Арама Багратовича Налбандян. Тети Симы и дяди Арама. Тетя Сима, как вы наверняка догадались, имела честь принадлежать к тому народу, к которому принадлежу я, а дядя Арам, как вы тоже наверняка догадались, имел честь принадлежать к народу, о котором вы меня спросили. Это была одна из самых гармоничных пар, которых я когда-либо встречал. Не знаю, как они этой гармонии достигли, но то тепло, которое я в полной мере ощущал, когда приходил к ним в дом, могло иметь только одну природу происхождения – любовь. Дядя Арам называл меня «деточка». С непередаваемым на письме армянским «э». Что-то вроде «дэточка». У меня отрастала борода, усы, появлялись дети, седели волосы, я менял страну проживания, перемещался по миру, оказывался на каких-то светских раутах и в каких-то неимоверных трущобах, но каждый раз, когда я, приехав в родной Ленинград, а затем в Санкт-Петербурге, приходил к ним домой и слышал это «дэточка». Последний раз я видел дядю Арама, когда приехал в Питер с выставкой «Иерусалим не просто город». Мне тогда было сильно за сорок. Тетя Сима уже умерла, а у дяди Арама очень болели ноги и он мало выходил из дома. Он долго расспрашивал меня о выставке, но на мое предложение подвезти его туда на машине отказался, сославшись на плохое самочувствие. Я, честно говоря, расстроился, но виду не показал. А через неделю, уже вернувшись в Израиль, узнал, что дядя Арам сам пешком дошел до выставки. Как он это сделал, я совершенно не понимаю – идти надо было километра два, зима, гололед, а он, действительно, еле ходил. Наверное, почувствовал, что я расстроился и что его приход на выставку для меня был очень важен. Почувствовал и пошел. В этом был весь дядя Арам – бесконечно добрый и настроенный на волну других людей человек. Через несколько месяцев его не стало. И больше уже никто никогда не называл и назовет меня «дэточка».

А потом судьба свела меня в Иерусалиме с Гевондом. Гевонд Вардапет Оганесян, настоятель армянского монастыря Св.Архангелов – это его официальное имя и должность. О нем я могу говорить бесконечно. Но не о том, о втором, официальном и серьезно звучащем, а о первом – о человеке по имени Гевонд. На самом деле это потрясающая история – два человека с абсолютно разной культурной базой, живущие в двух, практически не пересекающихся мирах (мир светского Израиля, в котором живу я, и мир армянского монастыря в Старом Иерусалиме, в котором живет Гевонд – это два очень разных мира), говорят на одном языке. Причем как в прямом (что не удивительно – Гевонд заканчивал русскую школу в Ереване), так и в переносном смысле. Нет ни одной темы, самой что ни на есть острой, которую мы не могли бы с ним обсуждать. Но даже и не это главное – есть много людей, с которыми можно обсуждать любые темы. Главное в том, что мы смотрим в мир, что называется, «в одну сторону». Причем смотрим, находясь в двух абсолютно разных системах координат, которые часто люди, живущие в них, считают совершенно несовместимыми. Но и это не самое главное. Главное – в «химии». Есть такое в ивритском сленге выражение, которое на русский дословно можно перевести так: «у меня есть химия с этим человеком». Иными словами, это как в химии — одни люди могут по каким-то внутренним законам соединяться, а другие нет. Словами это определить все равно не получится, да, наверное, и не нужно. Далеко не все стоит в обертку из слов заворачивать. Иногда достаточно просто сказать «спасибо» судьбе за встречу с человеком.

А летом 2015 года произошло событие, на первый взгляд, не сильно приметное — мне в facebook пришло письмо с информацией о каком-то фестивале и с предложением принять в нем участие. Через час мне позвонили, и голос, с безмерно любимым мною армянским акцентом, представившись Шагеном Назаренко, пригласил меня принять участие в фестивале, который пройдет через месяц в Ереване. На мой вопрос о том, в каком качестве, Шаген ответил, что предлагает в рамках фестиваля провести выставку «Иерусалим не просто город». Пока все было более или менее понятно. Непонятное началось со следующего моего вопроса о том, на какой срок надо будет приехать. Шаген ответил: на 10 дней. Повисла пауза, после которой я осторожно поинтересовался: зачем так надолго — открытие выставки это день, ну развеска фотографий — еще один. А дальше-то что? Ответ был немедленный и потрясающий: «А дальше мы будем дружить». Я не очень понял, что это значит, и для себя решил, что это какая-то местная шутка или доселе мне неизвестная форма армянской вежливости. Но, как оказалось в дальнейшем, это была совсем не шутка и не форма. Так в 2015 году я оказался в Ереване на удивительном и ни на что не похожем фестивале Добра по имени «Фреско». У него есть официальное имя – Международный фестиваль современного искусства и духовных фильмов FRESCO и очень обширная и интересная программа, но самая главная его составляющая, это то самое Добро, которое его организаторы, его мама и папа Анна Карапетян и Шаген Назаренко щедро отдают людям. И люди, что очень важно, сразу же включаются в это действие и тоже начинают по мере сил творить Добро. И получается такой десятидневный протуберанец Добра. Так, в июне 2015-го года я оказался в центре этого протуберанца и, глядя из него, открыл для себя страну по имени Армения. А кто к кому пришел: я к Армении или она ко мне – я не знаю. Наверно, мы просто нашли друг друга.

— Ваша выставка называлась «Глаза Армении». У армян много стихотворений и песен посвящены глазам… Неужели армянские глаза так разительно отличаются от карих и черных глаз других национальностей?

— Это и так и не так. Когда мы говорим словосочетание «глаза человека», мы, как правило, не имеем в виду некий анатомический элемент, характеризуемый сетчаткой, глазным дном, диаметром и т.д. Разумеется, все эти составляющие чрезвычайно важны, если речь идет о врачах-офтальмологах, но мой жизненный опыт говорит, что далеко не все люди владеют этой специальностью. А выражение используется очень часто и практически всеми. Почему? Самый распространенный ответ: «глаза – это зеркало души». Хорошо. Но дальше автоматически появляется следующий вопрос — а что такое «душа»? И вот здесь уже красивой метафорой не отделаешься, поскольку ответ на него в слова не складывается. Душа — это, собственно говоря, и есть сам человек. Определить это невозможно. Но что-то про людей понять, вглядываясь им в глаза – есть шанс. Понять, но не объяснить увиденное словами. И в этом случае фотоаппарат – лучший помощник, который дает нам возможность в спокойствии вглядеться друг в дружку, в спокойствии увидеть увиденное и потом рассказать об этом увиденном другим. А по дороге попытаться ещё и самому в нём разобраться. Не знаю, что имели в виду поэты, а для меня «Глаза Армении» — это не больше и не меньше как попытка увидеть то, что называется «душой страны». Страна ведь не из камней состоит. Она состоит из того, что словами, как мы уже поняли, не определяется – из душ людских. Один человек – это капля в океане. Но, в спокойствии вглядываясь в эти капли, мы много чего можем узнать про этот океан. И, кстати, про себя тоже. Мы ведь те же капли.

— Два ваших поста в интернете: “Я – еврей и признаю геноцид армян” и “Армянин не должен смотреть на армянина сквозь прорезь прицела” вызвали широкий резонанс.

— И очень хорошо, что вызвали. Чем больше мы о кошмарности и дикости подобных вещей будем задумываться, тем меньше их в мире будет. Хотя я ни о каком резонансе не думал, когда их писал. Просто, что называется, «заболело». Причём эти две истории, как ни странно, очень связаны друг с другом. Я – еврей, и у меня любой фильм о холокосте, даже такой аккуратный, как «Список Шиндлера», вызывает боль. Не какую-то абстрактную душевную, а обычную физическую. Наверное, это — генетическая память. И когда я оказался в первый раз в Армении в Музее геноцида, у меня было ощущение, что я просто зашел в Музее холокоста в Израиле в несколько залов, в которых я до сих пор не был. И опять — та же боль. Я не говорю о вопросах политики, геополитики и дипломатии. Политика и человеческая боль — это два разных вопроса, которые почему-то постоянно смешивают в один и начинают выяснять всяческие исторические аспекты этих кошмаров. Какая разница, что толкнуло гитлеровский режим на массовое убийство евреев и что толкнуло Османскую империю на массовое убийство армян, если у их выживших в этом кошмаре потомков и через три-четыре поколения продолжает «болеть»!

А вторая история сложилась, когда мы готовили фотовыставку на фестиваль «Фреско» летом 2016-го. И так получилось, что из Армении стали приходить тяжелые новости и в воздухе просто-напросто запахло гражданской войной. Я в этот момент как раз сидел и выбирал фотографии из серии «Глаза Армении», которые должны были войти в композицию выставки. И, соответственно, опять в глаза армянские вглядывался. А тут эти новости из интернета посыпались. И я как представил себе, что люди, которых я фотографировал, начнут друг дружку через прицел рассматривать, мне аж дурно стало! Я позвонил Шагену и сказал, что хочу изменить тему выставки и целиком посвятить её «Глазам Армении», а ту выставку, которую планировали ранее, сделать, если получится, как-нибудь в другой раз. А после звонка сел и написал в интернет про прицел. К моменту открытия выставки все успокоилось, и я был безмерно счастлив увидеть Ереван таким, какой он есть на самом деле – добрым, красивым и несуетным.

А формулировки эти, мне кажется, подходят для любой нации и народа. Ну что изменится, если поменять слова «еврей» и «армянин» местами. Неужели среди армян найдется хоть один человек, который не подпишется под фразой «Я армянин и я признаю геноцид евреев»? Или среди евреев по отношению к армянам? И вообще, среди людей любой нации по отношению к боли людей другой нации? Еще раз повторю – это вопрос не политики и аккуратности в подборе слов высокими должностными лицами. Это — вопрос совести и боли каждого конкретного человека. У каждого народа этой самой исторической боли накопилось немерено. Надо просто соединить свою боль с болью другого человека и тогда обоим легче станет. Собственно говоря, знаменитое армянское выражение «цавт танем» — «унесу твою боль» именно об этом.

— Сколько лет вы уже занимаетесь фотографией?

— Фотографирую я с детства. Для меня фотография не цель. Это инструмент, при помощи которого можно вглядываться в наш мир, понимать его, понимать себя. А в какие слова это будет упаковано – не принципиально. И название серий фотографий не принципиально. «Иерусалим не просто Город», «Глаза Армении», «Увидеть увиденное», «Однажды…» — по большому счету это одна книга, разбитая, для удобства чтения, на главы. Вглядываясь вперемешку в «Глаза Израиля», «Глаза Армении», «Глаза Японии», «Глаза Франции», «Глаза Италии», мы вглядываемся в наш очень разный и поразительно интересный мир. И я был бы счастлив, если б у меня была возможность сделать как можно больше самых разных «глаз» нашего мира. Чем больше их будет, тем отчетливей станет картинка и тем лучше мы начнем понимать и других, и себя.

— Что еще в Армении вам хотелось бы запечатлеть в фотографии?

— Я бы хотел поездить по деревням, по тем местам, куда туристические автобусы не ездят. Хотел бы в спокойствии познакомиться и поснимать людей, которые там живут. Не пейзажи и не монастыри, а людей, которые живут в этих пейзажах и приходят в эти монастыри молиться. Вглядеться в их глаза. Несколько раз мы заезжали в деревни. К моему великому сожалению, это действительно было всего лишь несколько раз. Но даже эти немногие остановки были потрясающе интересны.

— Вы дважды побывали в Армении. Расскажите о месте, которое впечатлило вас больше всего.

— На самом деле даже просто поездки по Армении очень интересны – тебе показывают через окно автомобиля или автобуса потрясающе любопытное и динамичное кино. Без перерыва все меняется. Я однажды, пока мы ехали, решил вздремнуть. Решить-то решил, а вот вздремнуть не получилось. Я сам себе говорил – вот досмотрю кино до этого поворота и спать. А за поворотом начиналась следующая серия и все повторялось. Так до Еревана и доехал – не вздремнувши. А что касается самого впечатлившего места – это, разумеется, Гегард. Потрясающее по красоте и запредельное по энергетике. Не очень люблю это слово «энергетика», но иногда приходится хоть как-то вербализировать то, что ты чувствуешь. По энергетике места, энергетике намоленности я бы сравнил Гегард со Стеной Плача или с Храмом Гроба Господня. И дело тут совсем не в религиозном аспекте – слишком много людей на протяжении столетий приходили к этим местам и обращались ввысь со своими простыми человеческими просьбами о здоровье детей, родителей, любимых, о счастье, о любви. Настолько много, что надо кожу носорога иметь, чтобы это не почувствовать. И чувство это, еще раз повторю, не вербализируется никак.

— Как проходило общение с местным населением? Вы, как человек сторонний, смогли бы выделить их плюсы и минусы?

— Как проходило? Беспрерывно. Словосочетание «местное население», правда, мне не нравится. Слишком уж оно официально и точно не подходит к людям, из которых страна Армения состоит. По поводу «минусов» я ничего сказать не могу. Наверняка они есть, но я просто ими не интересовался, поскольку ни времени, ни желания не было. А вот «плюсов» – немерено. Гостеприимство, доброжелательность, человеческое тепло и то, что, наверное, является самым ценным в нашем мире – роскошь человеческого общения. Её в Армении даже и искать не надо: вышел на улицу, спросил у первого встречного, как пройти куда-то, или в магазин, чтобы купить что-то, а дальше – роскошь по полной программе. Я в свой первый приезд, в первый же день, идя по Еревану, зашел на минуту в магазин «Сакура». Судя по тому, что было выставлено на витрине, в нем могли продаваться чётки, которые я собираю. В магазине посетителей не было. Я спросил у хозяина, есть ли у него чётки… Через четыре часа, когда в магазине закончился весь коньяк и все вино, я вышел на улицу, много чего про Армению узнав. Чёток я не купил. В магазине их просто не было.

Ну и, естественно, знаменитый армянский «плюс» — чувство юмора. Это потрясающе здорово — ты кидаешь какую-то шутку, её ловят на лету, перерабатывают, добавляют в неё немножко армянского акцента и легко возвращают обратно. Та же роскошь человеческого общения. Раньше я думал, что юмор армянских фильмов – эта выдуманные истории. Но теперь точно уверен в том, что сценаристы просто и безо всяких фантазий записывают то, что они вокруг себя видят. В прошлый мой приезд, кстати, со мной произошло то, чему все те, чья юность пришлась на восьмидесятые, наверняка позавидуют – я дал интервью армянскому радио. Интервью было вполне себе серьёзным, но сам факт интервью армянскому радио…

— Дмитрий, вы вернетесь в Армению?

— Очень бы хотелось. Знаете, есть страны, из которых уезжаешь и на следующий день о них забываешь. А есть страны-наркотики – ты на них просто и банально «подсаживаешься». Пересекаешь на выезде их границу, а уже хочется обратно. И ничего поделать с этим невозможно. И объяснить это тоже невозможно. Так вот, Армения в почетном списке стран-наркотиков занимает очень достойное место. Причем это не только мое чувство. У меня есть много друзей, которые побывали в Армении и говорили мне то же самое. И, практически, теми же словами. Так что повторюсь – очень хотелось бы.