Параллельные миры Assadour-а

Асадур Пстикян — Assadour — один из самых известных в мире художников-армян. Очень востребован. Его выставки следуют одна за другой в самых престижных галереях. Вот и недавно прошла в Париже.

Вообще-то он, Асадур Пстикян, много лет назад ставший Асадуром, давно живет в Париже и стал его органичной частью. Начало начал же было положено в “маленьком Париже”, прекрасном Бейруте, где он родился и сделал первые шаги в искусстве. Сразу же обнаружились его недюжинные способности к графике, и скоро он прямиком направил стопы в Перуджу, в известную Академию Пьетро Вануччи. Вдоволь надышавшись итальянским воздухом и впитав античные и ренессансные флюиды, подался на север. Понятно, в Париж, куда же еще. Национальная школа изящных искусств оказалась тем местом, где Асадур сформировался как художник. Впрочем, это весьма условное понятие, ибо настоящий художник формируется и зреет всю жизнь, по крайней мере всю творческую жизнь. Если же кто думает, что он уже готов, то есть созрел, то…

Первая выставка, персональная, случилась в 1971 году, которую можно считать началом его признания и славы. Вовсе не преувеличение — на счету Асадура десятки персональных выставок, а также огромное число всяких салонов, международных биеннале и прочих экспозиций, где Асадур всегда желанный экспонент.

Это неудивительно, поскольку он график и живописец высочайшего класса — настоящий виртуоз, выработавший свой глубоко художественный язык, узнаваемый в любой выставочной ситуации. Можно сказать с уверенностью, что сегодня нет в мире сколько-нибудь значительного графического сборища, где бы ни значился Асадур. И что особенно важно — он не просто художник-график, чиркающий карандашом и пером, а художник, занимающийся гравюрой. А дело это более чем сложное, требующее острого глаза, твердой руки, совершенного мастерства.

Едва ли не с самого начала возлюбил Асадур не что иное, как сложнейшую технику, сочетающую акватинту с офортом. Офорт — это когда рисуют-царапают тонкой и острой иглой медную доску, покрытую специальным лаком. Потом доску травят кислотой, счищают лак, а затем печатают гравюру. В акватинте другой кайф. Тут доску покрывают тончайшим слоем канифолевой пыли, нагревают, сплавляя с металлом, травят кислотой. Вся доска покрывается мелким зерном и на этой-то фактуре художник рисует кислотоупорным лаком и снова травит. И так не один раз, смотря, какая стоит творческая задача. Долго, трудно и муторно, к тому же автор работает в зеркальном режиме, что тоже процесс не облегчает. В результате этих увлекательных манипуляций получается оттиск, где сочетаются тончайшие, часто волосные штрихи и линии и мягкие бархатистые пятна, как бы нарисованные кистью.

Асадур прямо-таки чародей этих техник, и за это самое чародейство он имеет великое множество профессиональных наград, вплоть до золотых медалей международных биеннале гравюры, крупнейших выставок современного искусства и прочая и прочая — трудно даже подсчитать. Вообще любая асадуровская статистика — нелегкая арифметика, счет всегда идет на десятки.

Чем же так полюбился и профессиональной критике, и дошлой публике, и простым смертным, поклонникам современного искусства, Асадур?

Его листы изумительно красивы и технически совершенны, полны тайн и всякой метафизики. Мир, им созданный, реально-ирреальный, неземной, скорее — космический. Часто это виды каких-то странных городов или обезлюдевших, или с редкими, не менее странными обитателями. Люди-силуэты, люди-существа, убегающие, скрывающиеся. Очень похоже на Бредбери, по настроению прежде всего — щемящему, ностальгическому. “Эгей!” — крикнул Бриггс. — Эй, горожане, отзовитесь!.. Ему хотелось знать, куда подевались жители, что и они были, какие короли ими правили, отчего они умерли”. Земля не Земля.

Асадур заполняет свой мир фрагментами различных сооружений, геометрическими фигурами, знаками, цифрами, буквами — и все в стилистике европейских архитектурных проектов, технических чертежей и картографического искусства XVII-XVIII веков. Ощущение: время-хронос остановилось, воздух выкачан и все замерло. Брошенная планета. Асадур, в общем-то, философ, он предупреждает… Когда-то после Перуджи и Парижа он вернулся в родной Бейрут, но скоро началась война, и он, пацифист, уехал. События в Бейруте, а потом и землетрясение в Армении, по его словам, навсегда остались в его сердце, разуме и душе. Отсюда и щемящий холод его разоренных, расчлененных городов и пейзажей. Отсюда и тревожная, неслышная музыка, коей полны его листы-отражения.

Кроме гравюры Асадур рисует акварелью и темперой пейзажи — дробные, мелодичные, изящные, опять же насыщенные знаками и символами. Любит он и композиции, которые при сильном желании можно назвать и пейзажами, и рельефами, и некоей земной фактурой, увиденной стремительно летящей птицей. Асадур многозначен, и потому каждое его произведение требует внимания. Его гравюры можно и нужно рассматривать в сильную лупу — они становятся глубже и бесконечней. Отличное занятие для интеллектуального зрителя. Потому-то Асадур нарасхват во всем мире, особенно у продвинутых коллекционеров. Но и это не все. Кроме прочего, он еще и отлично иллюстрирует книги, которых уже набралось несколько десятков названий. Отметим сборники итальянских и французских поэтов — Сбарбаро, Мормино, Кларик-Серу, Санези, д’Аннунцио, наконец, Григора Пелетяна.

Остается добавить, что Асадур, как ни странно, пока ни разу не был в Армении — все недосуг было. Но искусство его ереванцам знакомо — несколько работ, подаренных Музею современного искусства, много лет украшают основную экспозицию. Есть они и в коллекции Национальной галереи.