Ара Ернджакян: Я неисправимый оптимист

Культура13/03/2018

 

Главный режиссер Камерного театра Ара ЕРНДЖАКЯН (на снимке с дочерью) – фигура знаковая в Ереване. Он создал свой уникальный театр, сразу ставший магнитом для столичной молодежи. Сегодня мы беседуем с Ара Ернджакяном о культуре, кино, театре и многом другом.

-Камерный театр родился в свое время как альтернативный формат привычного традиционного театра. Этим он выделялся от других и этим полюбился зрителям. Какие изменения, на твой взгляд, произошли за прошедшие десятилетия в самом театре и в зрителях?

— Никакие. В Камерном театре, как была самая низкая дотация среди театров, такой она и осталась. Как не было компенсации на свет, газ, постановки, и теперь нет. Как не ходили министры культуры на наши спектакли, так и теперь не ходят. И слава Богу! Зато к нам ходит нормальный зритель, а это намного лучше. Не выгоднее, но лучше и приятней. И со зрителем у нас всё как прежде – как были аншлаги в Камерном театре, так они и продолжаются (тьфу-тьфу, не сглазить).

— Дух бунтарства и нонконформизма, активной гражданской позиции, присущий Камерному театру в те годы, сразу привлек молодежную аудиторию, да и не только. Остался ли он в стенах театра или сменился на салонную эпатажность и желание подыграть вкусам публики?
— Без бунта априори не может быть театра. Во всяком случае Камерного театра. Весь наш репертуар с самого начала и до наших дней это своеобразная хронология времени, в котором мы живем. Талантливая или нет – это другой вопрос. “Господа, все рушится…”, “Назар…”, “Титаник, made in Armenia”, “Антер Ground”, “Албания +”, “Арммагеддон” и другие — это реакция на те проблемы, которые волнуют всех нас. Что касается эпатажности (но не салонной), она всегда была и, к счастью, осталась. На мой взгляд, антоним эпатажности в театре – это пошлость. В этом нас трудно обвинить. Осталось и желание подыграть вкусам публики – точнее, желание говорить с ней на одном языке, чувствовать ее настроение.

— В последние годы ты являешься членом всевозможных советов, занимал немаленькую должность в мэрии, словом, стал частью системы. Нет ли в этом некоего ренегатства отступничества от себя самого в молодости?
— Свою главную и единственную карьеру я сделал в школе имени Маяковского, когда стал капитаном команды КВН 9-го “б” класса. Потом, в Политехническом институте, я был капитаном факультета технической кибернетики, потом – города, на соревнованиях в Москве, потом – руководителем Камерного театра – по существу, везде и всегда был тем же капитаном. Все промежуточные должности носили случайный характер и не имели ничего общего с моим желанием. Я всегда относился к ним и продолжаю относиться как к приправе к основному блюду – Камерному театру. Не более. Так что отступать от себя самого некуда. Я по-прежнему капитан КВН 9-го “б” класса.

— Как ты оцениваешь состояние сегодняшней армянской интеллигенции? Удалось ли ей сохранить тот авторитет перед народом и властью, который был у нее ранее?
— Настоящая интеллигенция как была в подполье, там она и осталась. На плаву во все времена оказывается группа очень складно говорящих деятелей от культуры, которые регулярно выступают с разных подмостков (в основном телевизионных). Я к этой воинствующей интеллигенции себя не отношу. Моя трибуна — мой театр и мои спектакли. В свое время интеллигентов делали. Советская власть придавала этому большое значение. Если вокруг них не создано уважительное отношение и власть относится к ним пренебрежительно, то и народ начинает относиться пренебрежительно. В свое время Гейдар Алиев ходил на симфонические концерты, вслед за ним туда потянулась и вся элита. Народ решил, что так надо и тоже зачастил в филармонию. Если бы это продолжалось долго, может что-то изменилось бы в их менталитете. Но, к несчастью, это закончилось быстро. Если у власти есть неподдельный серьезный интерес к искусству, то роль творческой интеллигенции в обществе резко повышается. Стоит посмотреть, кого и за что сейчас награждают медалями. Раньше были яркие крупные личности в культуре и их роль и цена их слова были несоизмеримо высоки. Сейчас этих говорунов-псевдоинтеллигентов стало слишком много. Они кочуют по телеканалам и рассуждают на любую тему. Главная их задача показать, что они еще есть. Поскольку с экрана они зачастую несут полную ахинею, то девальвируют само понятие интеллигент.

— До сих пор в СМИ и в обществе муссируется эта неприглядная история с канализационными стоками, произошедшая в мэрии. Возникли обвинения в отношении присутствовавших там деятелей культуры, что они допустили насилие в отношении женщин. Ты в тот день там был, можешь рассказать, что на самом деле там происходило?
— Вот так и рождаются любимые Трампом «фейковые новости». Потом будут рассказывать, что там не только таскали женщин за волосы, но и пырнули ножом. Ничего подобного не было. Посмотрим на случившиеся другими глазами. Мы народ, переживший 27 октября, когда на глазах всей страны в парламент вошла группа тварей и расстреляла лидеров нации. Представь эту сцену в мэрии. Идет заседание и вдруг группа людей надевает маски, берет какие-то бутылки и банки и направляется к руководству мэрии. Никто не знает, что в этих банках. Ассоциация одна – 27 октября. Возможно всё что угодно. Первая реакция остановить их. Но этих женщин оказалось не так-то легко остановить. Они сопротивлялись изо всех сил, и в такой ситуации кто-то не очень элегантно оттеснил одну из них. Сказать, что кто-то кого-то избивал – неправда. Если бы они встали и сказали о самой проблеме и предупредили, что в банках жидкость из канализации, то ничего подобного не случилось бы. Вся проблема была в неизвестности их намерений, что они несут и что будет дальше. Но кому-то выгодно постоянно муссировать эту тему.

— Слухи о благополучной кончине армянского кино и театра идут уже лет тридцать. Поскольку ты работаешь и там, и там, хотелось бы узнать твою оценку их сегодняшнего состояния в сравнении. Какое из них вызывает большие опасения?
— Слухи о кончине кино и театра, как говорил Марк Твен, слегка преувеличены, но текущие события к этому ведут. В частности, если говорим о театре, то тот театр, который мы имеем, наверняка перестанет существовать. Наблюдается серьезная тенденция со стороны руководства к сокращению субсидий, была даже попытка ввести НДС, что сразу убило бы все театры. Пока вопрос сняли, но полагаю, что рано или поздно этот вопрос снова встанет. Без субсидий и с НДС репертуарный театр не выживет.

— Нет ли в этих действиях руководства заранее продуманной политики?
— Не думаю, что есть злой умысел. Налицо тенденция во всем делать деньги. Если что-то не приносит дохода и инвестиций, то это бессмысленно. На взгляд чиновников, это пустая трата денег. Но духовный продукт ничего не стоит, его невозможно выразить в денежном эквиваленте. Такой подход и такое мышление относится ко всем без исключения, но в отношении театров это губительно. Говорят, что во время войны Черчиллю принесли что-то вроде бюджета, и там не было пункта о финансировании театров. Он спросил, почему нет театров, ему ответили, так война ведь идет, не до них. И он сказал, ради чего тогда мы воюем?

— А есть ли у нас наверху люди, хотя бы отдаленно приближающиеся к такому точному пониманию роли культуры?
— К сожалению, Черчилля среди нас не видно и это не прибавляет оптимизма. То правительство, которое имеем, четко заточено на зарабатывание денег любыми способами, что очень плачевно для культуры. В будущем этот процесс станет необратим.

— А насчет кино как?
— Приблизительно такая же ситуация и там. Я не считаю себя экспертом по кино, так как замкнут на Камерном театре и мало осведомлен о процессах в кинематографе. Но поскольку кино более затратное искусство, то ситуация должна быть еще хуже. Кинематографисты очень зависимые люди. Ты можешь написать гениальный сценарий, найти гениального режиссера, классных актеров и собрать отличную съемочную группу, но оказывается, всё это вторично. Первичное в кино – это продюсер, который найдет спонсоров, инвесторов или выбьет деньги из Минкульта на проект. Нет денег – нет фильма, и гениальный сценарий можно просто выкинуть в корзину. Со спонсорами и инвесторами тоже нелегко. Большая проблема пробиться на прием к условному «Манташяну», дать ему сценарий, не будучи уверенным, что он его прочтет, а прочтя, поймет.

— Раз уж армянское кино находится в столь незавидном положении, да и настоящих шедевров мы уже давно не видели, насколько оправданно создание Армянской Киноакадемии. Не звучит ли это необоснованно претенциозно, ведь разбрасывание подобными терминами ведет к размыванию критериев, что дезориентирует молодежь. Они считают, что получить звание плевое дело. Можно снять пару посредственных картин и стать академиком.
— Мы же всё копируем. Если есть где-то Киноакадемия, почему бы и нам не создать. Другое дело, что это звучит смешно. Можем и Академию космонавтики сообразить, если захотим. А снижение критериев уже свершившийся факт. Посмотри, что снимают и как снимают. Раньше людей, снимающих подобного уровня фильмы, и близко не подпустили бы к кино. Сейчас это уже образцовый уровень, которого вполне достаточно, чтобы считаться кинематографистом.

— Опасность в том, что если раньше подобное «кинозрелище» резало глаз, сейчас уже не режет. Привыкли.
— Да, это уже нормальное армянское кино. И темы, затронутые в фильме, и лексикон персонажей, и игра актеров, как правило, за гранью добра и зла – всё по принципу и так сойдет. К сожалению, это уже избитые критические фразы. Мы ничего нового не говорим. Сегодня уже не они, а мы выглядим отсталыми лохами, выпавшими из столбовой дороги армянского кино.

— У меня ощущение, что уже не выглядим, а таковыми и являемся. Ара, ты один из немногих армянских режиссеров из Армении, который, имея прекрасную возможность еще в те тяжелые 90-е годы уехать в Москву и там реализовать себя в кино или в театре, предпочел остаться на родине. Не жалеешь сегодня о своем выборе?
— Я придумал для себя очень простую формулу. А если бы я уехал и там прямо на Тверской мне на голову свалился бы кирпич. Это меня как-то успокаивает и утешает. Я, с одной стороны, фаталист, с другой – неисправимый оптимист. Всегда надеюсь, что всё происходящее сейчас временное явление. Что рано или поздно какие-то люди наверху образумятся и жизнь пойдет по другому пути. Так больше не может продолжаться, и это факт. Тяжелые времена не могут длиться вечно. Хотя, как ни странно, зачастую именно в худшие времена искусство рождает шедевры. Но худшие в другом смысле. Всё должно измениться. Я очень верю в это. Не исключается, что еще успею этот перелом увидеть. Вот ты сейчас готовишь статью, но и ты, и я знаем, что она ничего не изменит. Печатное слово сейчас девальвировано, а интеллигентность обесценена. Мы знаем из Библии, что вначале было Слово. Боюсь, что и в конце мировой истории снова прозвучит Слово. Другое. Возможно, непечатное.
— Для неисправимого оптимиста это хороший финал разговора. Спасибо за беседу и пусть сбудется первая часть твоего пророчества.