“А теперь, Левик, тащи сюда “Тонакан”!

Доктор филологических наук Авик ИСААКЯН волею судеб дружил со многими известными людьми искусства и наук с той самой поры, когда, живя в доме деда, самого Аветика Исаакяна, он по возможности общался с гостями Варпета. Память, которой природа щедро наделила Авика Исаакяна, позволила ему в дальнейшем обратиться к мемуарам. Так благодаря ему появились сотни страниц интереснейших воспоминаний о людях и времени, о родном Ереване, о диаспоре и т.д. Многие были опубликованы в «НВ». Одним из тех, с которым он дружил на протяжении долгого времени, был скончавшийся пять лет назад Лев (Левон) ПИРУЗЯН, крупный ученый в сфере медицинской биофизики, академик РАН, Лауреат Госпремии СССР. Свои встречи и общение с этим необыкновенным человеком Авик Исаакян не мог не обратить в очередные страницы воспоминаний. Левон Пирузян был знаковым человеком как в науке, так и в жизни, он ярко светился в армянской, и не только, Москве. Высокое положение и множество регалий совершенно не мешали его общению с соотечественниками – он всегда оставался личностью, к которой тянулись окружающие. Именно такого Льва-Левона Пирузяна запомнил Авик Исаакян. Он сумел передать обаяние своего героя, сверкающие грани характера, широту души, неистощимое остроумие – все, что выделяло Левона в обществе.

…Познакомились они в Ереване в 1962 году – встреча была эпизодической. Через год Авик Исаакян, решивший непременно стать кинорежиссером, поехал в Москву поступать во ВГИК, точнее перевестись из ереванского театрального института, где он учился на первом курсе у Вардана Аджемяна. В Москве знакомство продолжилось и случилось так, что Левон Пирузян отсоветовал Авику идти в кино и переориентировал на литературоведение и изучение творчества Аветика Исаакяна. «В голове засела фраза: «Сделай так, чтобы ни одна рукопись национального гения не осталась неопубликованной», — вспоминает автор. Рассказы Авика Исаакяна о своем старшем друге чрезвычайно интересны, в них проявляется образ Левона-Льва Пирузяна, далеко не всем известного в Армении. В этом непреходящая ценность исаакяновских воспоминаний, написанных точно, нежно, деликатно и с огромной любовью.

Как Левон оставил академиков с носом

Где-то в 1961-1962 годах, немного раньше меня в Москву переехал мой добрый знакомый, старший друг – Левон Пирузян – одаренный, не по годам мудрый и одновременно рационально и прагматично мыслящий ученый, аспирант Института экспериментальной хирургии, сын бывшего Предсовнаркома Арм.ССР в 1938-1943 гг., а на тот момент торгпреда СССР в Греции Арама Пирузяна. Уже в годы учебы в Ереванском мединституте он выделялся блестящей эрудицией и чувством юмора. Левон был необыкновенно яркой личностью и, несмотря на молодость, буквально фонтанировал новыми идеями в области медицины. Словом, для меня это фигура настолько авторитетная, что я просто не мог не спросить у него совета, когда дело касалось моего будущего. Я набрал его номер телефона. Завтра вечером, сказал Левон, он договорился о встрече в гостинице «Москва» с однокурсником Вовой Коганом и предложил мне присоединиться к ним. Я уже виделся с Левоном в той же гостинице в январе 1963-го, помню, тогда мы с мамой жили в 730-м номере. Он еще учился в аспирантуре НИИ экспериментальной хирургии под руководством академика Александра Бакулева. Зимой он часто наведывался в гости к отцу, Араму Пирузяну, который останавливался в этой гостинице. Родом из Одзуна, живописного местечка в Лори, близкий друг Анастаса Микояна, Арам Сергеевич в тридцать один год стал председателем правительства Армении. Прирожденный хозяйственник, он умел виртуозно разруливать, казалось бы, самые тупиковые ситуации.
Отец с сыном часто обедали в ресторане гостиницы «Москва». В то время эта гостиница была официальным местом пребывания высокопоставленной номенклатуры. Там останавливались первые секретари ЦК республик, председатели правительств, министры, депутаты и далее по списку.
Вероятно, в эти дни в Москве проходила представительная научная конференция, во всяком случае вся гостиница была заселена учеными, и в их числе были президент АН Армении Виктор Амбарцумян, президент АН Грузии Николай Мусхелишвили, оба были герои соцтруда и с гордостью носили звезду героя. По утрам они постоянно завтракали в ресторане третьего этажа, занимая столик у самого входа.
Вот и в то утро, когда я и Левон Пирузян вместе вошли в ресторан, столик у входа был занят двумя почтенными академиками. Проходя мимо, Пирузян подчеркнуто вежливо поздоровался, обращаясь по имени-отчеству, и я, конечно, тоже, мы прошли и сели за свободный стол неподалеку от академиков.
– В школьные годы я занимался плаванием и боксом, – поведал Левон. – Во время тренировки по боксу сломал себе носовой хрящ, и теперь при желании легко могу «уложить» нос набок на любую щеку и долго держать в таком положении – дыханию это не мешает.
Официантка, мило улыбнувшись, как-то особенно любезно поздоровалась с нами и очень быстро обслужила.
– Ты знаешь, Авик, скажу тебе конфиденциально: у наших армянских руководителей запросы по части прекрасного пола очень скромные, их вполне удовлетворяет контингент обслуживающего персонала гостиницы «Москва». Вот, пожалуйста, один из наших главных бонз завел дружбу с продавщицей табачного киоска, другой связан с нашей официанткой.
Мы беззаботно болтали, поглощая аппетитную горячую яичницу. Собрались встать, как Пирузян мне говорит: «Когда будем проходить рядом с нашими академиками, я на прощанье пожму каждому руку, но до того согну нос к правой щеке, посмотрим, признают во мне того парня с прямым носом, с которым они уже здоровались при входе». И он уложил свой нос вправо. Мы направились в сторону выхода. Подошел к президентам, с искренним почтением пожелал им приятного аппетита, доброго дня и, обращаясь к каждому из них по имени-отчеству, пожал им руки. Стоя рядом, я заметил, что Виктор Амазаспович окинул его недоуменным взглядом:
– Да, да, да…
Удивленное выражение лица было вообще очень свойственно Амбарцумяну. Когда он здоровался с кем-нибудь из знакомых, каждый раз создавалось впечатление, что он впервые видит этого человека. Его рассеянный взгляд, подобно объективу фотоаппарата, съезжал с общей панорамы на встречную фигуру, и, вглядываясь в собоседника с оттенком недоумения, Амбарцумян либо называл его имя, либо спрашивал:
– Вы? Вы?..
И собеседник представлялся сам. Когда Левон, войдя в ресторан, поздоровался, Виктор Амазаспович не спросил его имени, но такое теплое прощание с рукопожатиями плюс подозрительная манипуляция с носом, от которого академик не отрывал взгляда, заставила направить на него «взгляд-удивление» и повторить:
– Вы? Вы?..
— Левон Арамович Пирузян, аспирант Московского института экспериментальной хирургии.
— Да-да, конечно, сын Арама Пирузяна.

Кепка Амбарцумяна или «хорошо подумай, Авик»

Июньским утром 1963 года нам предстояло снова встретиться, и вновь в «Москве». Поднялись в уютный буфет на седьмом этаже, где встретили Вову Когана, выпускника Ереванского медицинского (впоследствии известный врач-дерматолог). Он недавно женился на дочери премьер-министра Антона Кочиняна. Левон и Вова были однокурсниками в ЕГМИ и он часто рассказывал о веселых розыгрышах, забавных шутках и беззлобных шалостях Левона.
Об остроумии Левона Пирузяна ходили легенды, и не только в кругу близких и коллег. Многие с восторгом пересказывали его анекдоты и похождения. Герою этих баек, Левону, популярность была по душе. Его жизнелюбие и внутренняя свобода выдавали в нем личность совершенно особого склада. Причем с годами его имя становилось все более и более известным.
Как бы там ни было, мы вновь сидели с ним за столиком в буфете 7-го этажа гостиницы «Москва», и я напомнил Левону, что не далее, как этой зимой, он оригинально «поздоровался» с академиками Амбарцумяном и Мусхелишвили.
– А знаешь, в марте этого года Амбарцумян приезжал на съезд Верховного Совета. В перерыве зашел пообедать в ресторан «Москвы», спешил и потому не стал подниматься в свой номер, а пальто и кепи сдал в гардероб в фойе первого этажа. Наскоро проглотив обед, сбежал вниз, надел пальто, начисто забыв про кепку. А надо сказать, что темно-коричневая кепка Амбарцумяна с годами изрядно поизносилась. Видя, что на вешалке одиноко висит бесхозная совсем уже никакая кепка, уборщица выбросила ее в корзину, а ночью весь мусор унесли. Только утром Виктор Амазаспович спохватился, что кепки-то нет. Вспомнил, что сдавал вместе с пальто в гардероб, спустился и попросил вернуть любимую кепку. Умудренный опытом швейцар, видя, с кем имеет дело, – Герой Соцтруда, к тому же депутат Верховного Совета СССР, бросился ее искать. Но бесполезно: откуда ей взяться, если ночью вынесли с мусором?! Швейцар доложил Амбарцумяну, что кепки нет. И не было.
– Но я же сдавал ее вам вчера…
– Нет-нет, товарищ депутат. Я заступил сегодня на дежурство в 7 утра и никакой кепки не видел. Разве что сменщику моему отдали. Но будем искать.
Швейцар доложил своему непосредственному начальнику о досадном инциденте с кепкой, и по всей «Москве» мгновенно разнеслась тревожная весть о том, что пропала кепка Героя Соцтруда! Всю гостиницу поставили на уши, но кепку не нашли. А за это время Амбарцумян, не привыкший к холодным столичным ветрам, успел простудить свою драгоценную голову. В конце концов, администрация гостиницы приняла решение купить в ГУМе кепку и подарить ее Амбарцумяну от имени всего коллектива гостиницы. Что и было сделано.
Чтобы наглядно представить всю эту картину, надо было хотя бы раз собственными глазами увидеть «фирменное» кепи Виктора Амазасповича…
Вова Коган вскоре ушел, и я перешел к сути дела:
– Лев Арамыч, я год проучился на режиссерском факультете Ереванского Театрального института, в мастерской Вардана Аджемяна, но он отказался от нашего курса, и я просто мечтаю перевестись на режиссерский факультет ВГИКа. Все документы у меня с собой, хочу спросить Вашего совета…
– В Москву в этом году хочешь переехать?
– Да.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– Слишком рано для самостоятельной жизни в столице. Я решился на это, когда уже окончил Медицинский институт в Ереване, уже был женат на Норе. Москва город более чем непростой, особенно богемный мир кино…
– Лев Арамыч, я не представляю своего будущего без кино, и больше ничем нет желания заниматься.
Вот тут-то и произнес Пирузян свою знаменательную фразу:
– Сидишь на золоте, я имею в виду рукописи Варпета, хочешь промотать жизнь на перелопачивание чужого мусора…
Эти слова он выговорил с таким искренним убеждением, что меня будто током пронзило.
– Какое к черту кино, когда есть рукописи Варпета?! Я уверен, что у него еще масса неопубликованных сочинений… Кто должен этим заниматься, если не ты, ум дардн а ктрвел (у кого своих проблем нет)?!
– Но ведь это совсем другая область…
– Но это и есть твоя судьба, пойми ты это!
С этого мгновения я серьезно задумался: «Это судьба»… А если так, то что могло заставить меня свернуть с намеченного пути? Тем более что вот уже около трех лет мы с бабушкой в нашем ереванском особняке немало вечеров проводили за чтением бесчисленных рукописей деда, бережно перебирая и складывая их.
В жизни нечасто так бывает: годами я в своем воображении снимал фильм за фильмом в манере Феллини или Антониони, жил этим, грезил этим… и тут в одно мгновенье все перевернулось. Перед глазами встал образ бабушки… С каким трепетом она открывает папки с рукописями Исаакяна, как нежно ласкает эти листки, пытаясь заглушить неизбывную тоску по мужу… И меня зовет посидеть рядом, и мы вместе перебираем листки и читаем их. «Это тоже из «Уста Каро», – говорит она, откладывая эти рукописи в сторону. – «Сколько лет пришлось работать над этим произведением! Интересно, выйдет ли когда-нибудь роман, ведь это дело всей жизни Аветика…»
Я ясно увидел комнату бабушки в нашем ереванском особняке, большой стол в центре комнаты, горы рукописей и саму бабушку, а рядом с ней стоит мой стул… И подумал: неужели ему суждено пустовать?..
Тем временем Левон с удовольствием поглощал салат «Столичный», запивая его «Боржоми».
— Хорошо подумай, Авик! Как только вернешься в Ереван, меняй институт, подай дела в университет, на филфак, через пару лет закончишь и продолжишь работу над рукописями Варпета.
В голове засела его фраза: «Сделай так, чтобы ни одна рукопись национального гения не осталась неопубликованной».
Вернувшись в наш московский дом, то есть в квартиру Арфо Петросян в Староконюшенном переулке на Арбате, я поделился с мамой и хозяйкой квартиры впечатлениями от встречи с Левоном Арамычем и рассказал о его советах.
Мама очень обрадовалась и принялась во весь голос благословлять Левона. Арфо Аветисовна в свою очередь стала укорять меня, ведь говорю тебе, твержу то же самое, почему со мной не считаешься, а к Левону прислушался вдруг?
…Так Левон Пирузян сыграл судьбоносную роль в определении моего профессионального пути…
Бакулев, озабоченный
пудель и марочный «Двин»
Годы учебы Левона в Москве проходили довольно бурно. Научным руководителем Пирузяна был известный хирург-кардиолог, академик Александр Бакулев — первопроходец советской сердечно-сосудистой хирургии. Но в то же время непосредственный и искренний, по-детски открытый и добродушный. С какого-то момента он стал Левону как бы вторым отцом.
Левон с первой же встречи был абсолютно покорен мощной харизмой Александра Николаевича, который держал молодого ученого под постоянным контролем. Конечно, очень почетно писать диссертацию под руководством ученого, чьим именем в Москве была названа улица.
Летом 1963-ого Левон впервые побывал на даче своего руководителя и с удовольствием делился впечатлениями об этой встрече. Возможно, он не стал бы мне об этом рассказывать, если бы в тот день он не пришел к шефу в новом летнем сером костюме. Левон никогда не придавал особого значения одежде, ходил в том, в чем чувствовал себя удобно и комфортно, предпочитая классический стиль – костюм, белую сорочку и галстук. И мне особенно запомнилось, что он был любителем шляп, часто шутил, что вот стану академиком, надену черный замшевый чепчик, как академик Зелинский, и, как многие ученые в возрасте, буду путаться в именах и фамилиях.
И вот Левон рассказывает:
– Когда Бакулев пригласил меня к себе на дачу, я по армянской традиции взял бутылку старого, выдержанного коньяка и отправился за город. Только зашел в этом новом сером костюме, Бакулев проводил меня в свой кабинет, взял коньяк и говорит: у меня открытая бутылка есть, сейчас принесу, а эту оставим на потом.
У ног академика кружилась собачка, на редкость живой, энергичный белый пудель. Как только хозяин вышел из комнаты, пудель со всех ног кинулся ко мне, передними лапами крепко обхватил колено, а задними оперся на паркет, поднял одну ножку и при этом стал глубоко дышать и постанывать. Я понял, что вот-вот он намочит мои новые брюки и испортит, к чертям собачьим, весь костюм. Поспешно стряхнул его с себя, но собачка никак не успокаивалась и снова попыталась довести дело до победного конца, но тут я с такой силой ногой отшвырнул Шарика, что, перелетев через всю комнату, пудель прилип к стенке и застыл не дыша. Тут появился академик с ополовиненной бутылкой коньяка и двумя рюмками, подошел, расставил все это на столе, с торжественной помпой разлил и вдруг заметил, что пудель как-то странно молчит: пригвожденный к стене спиной, он, казалось, окаменел.
– Вот те раз, накрылась моя диссертация! – пронеслось в голове.
Тут Бакулев явно забеспокоился:
— Шарик, что с тобой, почему ты притих?
Собачка, услышав свое имя, встрепенулась, высунула язык и, слава Богу, прерывисто задышала. Но ко мне уже даже близко не подошла. Однако, как оказалось, инцидент с пуделем был только прелюдией к следующему нелегкому испытанию…
Мне предстояло распить с Александром Николаевичем коньяк на равных. Как назло, утром я не завтракал и был ужасно голоден, и надеялся, что академик предложит мне кофе со сливками и галетами. Увы… Когда я пригубил напиток из его бутылки, кстати, тоже вроде армянского производства, сразу почувствовал, что это подделка, во мне взыграл «коньячный патриотизм» и я не сдержался, сказав при этом, что это суррогат и ничего общего с нашим настоящим марочным коньяком…
– Да? Что Вы говорите, неужели? Тогда мы сейчас же откроем Вашу бутылку!
Он вышел на кухню, Шарик боязливо засеменил следом. Я подумал, что академик захватит с собой закуску, но когда он вернулся, в руках у него не было ничего, кроме моей бутылки.
– Ну открывайте, Лев Арамович.
Должен сказать, что первую бутылку мы уже раздавили, не закусывая, очередь дошла до моей, которую я взял из холодильника гостиничного номера отца в «Москве». Марочный коньяк «Двин», излишне уточнять, что в серии армянских коньяков этот самый крепкий – 55 градусов, у отца иначе и быть не могло.
– Чтобы не смешивать ароматы, этот будем пить из новых бокалов.
И с этими словами Бакулев взял с библиотечной полки коробку с шестью серебряными кубками.
– Подарок моего аспиранта из Дагестана, Мохамеда Гаджи Мохамедовича, он уже профессор, ректор их Медицинского института.
Изысканные серебряные кубки были покрыты чеканными сценами из народных сказаний. Хоть и невысокие, они были раздуты книзу, как тюльпаны, и в них легко поместились 100 грамм.
— Этот бокал без лишних слов поднимем за тех женщин-колхозниц, которые в Араратской долине вырастили виноград для этого коньяка.
Мы молча выпили. Тут же, без передышки, академик продолжил:
– И эту выпьем молча, сосредоточившись на том, как драгоценный напиток струится, растекаясь по каждой клеточке нашего организма.
И Бакулев, опустив веки, вкушал коньяк небольшими глотками, с восторгом и нежностью наслаждаясь каждой его каплей.
Я последовал его примеру и сразу ощутил огромную разницу между этим коньяком и поддельным «Московским Араратом», которым до того угощал меня мой шеф: московский так отличался от настоящего армянского коньяка, как «Москвич» от «Мерседеса».
– А теперь, – продолжил Бакулев, уже явно навеселе, – с удовольствием выпьем за обе наши Академии наук: союзную, в лице академика Александрова, и Армении, в лице опять же академика наук СССР Виктора Амбарцумяна.
Мы залпом выпили и тут Александр Николаевич обнял меня, поцеловал, потом сказал:
— Сегодня, Лев Арамыч, вы приняли боевое крещение аспиранта Бакулева, вы только в начале своего пути в большую науку, но, судя по вашим статьям и, что еще более важно, по содержательности наших с вами бесед, скажу вам прямо: придет тот знаменательный день, запомните мои слова, когда вы будете посвящены в действительные члены Академии наук Армении.
Тот день, о котором упоминал Бакулев, не заставил себя долго ждать. Спустя десять лет, в 1974-ом году (к сожалению, к этому времени Бакулева не было в живых), его аспирант получил звание члена-корреспондента Академии наук, только не Армении, а СССР. Кто знает, если бы Левон Пирузян не решился оставить Ереван и продолжить учебу в Москве, возможно, он в Армении в своем карьерном росте застрял бы на степени доктора наук. Он не поднялся бы выше, ведь за небольшим исключением все ему завидовали, а зависть, как в конце прошлого века, так и сегодня, остается главным стимулом развития нашего общества, пусковым механизмом и определяющим фактором многих общественных процессов в Армении.
Теперь я с гордостью констатирую, что Левон Пирузян, едва отпраздновав свое 60-летие, в 2000 году стал академиком Российской академии наук (отделение физиологии и фундаментальной медицины), а его жена Элеонора Мовсисян – доктором наук. Пирузян был ученым от Бога, его уважали и ценили профессионалы такого класса, как лауреат Нобелевской премии академик Семенов, стоящие у истоков создания ядерного оружия академики Келдыш, Капица, Харитон, академик Эмануэль и, конечно, учителя Левона – академики Бакулев и Сан Саныч Вишневский.
…Придя в гостиницу “Москва” в довольно веселом расположении духа, подпевал песенку “Ес блбулнем Аварайри”. И крепко обнял папу, расцеловал его.
– Лева, ай Лева, что с тобой, с кем ты был?!
Я с виноватой улыбкой назвал только одно имя:
– С академиком Бакулевым Александром Николаевичем!
И в ответ услышал слова отца, которые он произнес с угрожающей интонацией: «Ай тха (мальчик мой), зови этого Алексан Николаевича в воскресенье ко мне в гости, пусть приходит, поболтаем немного».

«Левик, тащи сюда «Тонакан!»

Александр Николаевич не заставил себя долго упрашивать и встреча была назначена на ближайшее воскресенье.
Бакулеву была выделена служебная машина «Зим» с личным шофером. Я встретил его на остановке напротив гостиницы «Москва». Мы тепло обнялись и он сказал:
– Мне не терпится увидеть Вашего отца, ведь я, как научный руководитель, в какой-то степени тоже ответственен за Вас, можно сказать, что я Ваш отец в науке.
Папа так тепло встретил высокого гостя, будто они столетние друзья.
– Ваше имя уже легенда, – говорил папа по-русски и уже добавлял по-армянски, ке матах, профессор джан, сколько сотен тысяч солдатских матерей благословляют тебя, матах кез… Ты посмотри, какой мы в честь тебя праздник устроим!..
В отцовском люксе было два холодильника, один до отказа был забит бутылками коньяка, другой – армянскими фруктами. Короче, день воскресный, спешить некуда, начался роскошный пир. Папа по телефону сделал заказ в ресторане гостиницы. И совсем скоро миловидная официантка вкатила в наш номер тележку на колесах. Чего только не было на этой тележке! А как же иначе, ведь мы в первый раз чествовали моего научного руководителя, ученого с мировым именем. Откровенно говоря, у нас с отцом заранее была договоренность, что пить я не буду. Когда уже накрывали на стол, папа обернулся ко мне:
– А теперь, Левик, тащи сюда из холодильника «Тонакан»! («Праздничный», 15 лет выдержки).
Кутить мы начали где-то около 12-ти дня и закончили к 6-ти часам вечера. Пока старшие гуляли, я успел пару раз выйти по делам. Когда в последний раз заглянул в номер, академик и папа, обнявшись на диване, напевали: «Внизь по матушке по Волге». Через несколько минут я и отец, уже накрепко подружившийся с Александром Николаевичем, провожали его на автостоянку перед гостиницей “Москва”.
Обняв Бакулева на прощание, папа выдал свою коронную фразу:
– «ё» СЗЩі бсп»Х щбЭБ Піл»л, їЭп»Х їЙ Щ»сЭ ілі» (букв: «Вот теперь, когда свое скажешь, и про нас не забудь»).
Надо признать, что и как аспирант, и как начинающий ученый Лев Арамыч оправдал все надежды академика Бакулева. В самом начале третьего, последнего курса аспирантуры, в 1964 г., он блестяще защитил кандидатскую диссертацию, а через четыре года, в 1968 году, защитил докторскую диссертацию и поступил на работу в одно из самых сложных научных учреждений Академии наук СССР: Институт химической физики, где основал отдел медицинской биофизики, там на стыке физико-химических и медико-биологических наук он выполнил фундаментальные исследования в новом и перспективном направлении – медицинской биофизике.

Ящик, полный ишхана

В начале 1970-х годов в Москву переехал и мой ближайший друг, Карен Ерзнкян, с которым мы росли в Ереване на улице Плеханова. Отец Карена, Левон Ерзнкян, много лет проработал с Арамом Пирузяном и очень сблизился с ним. То, что оба они лорийские – еще более сроднило их. Так что, когда Карен перебрался в Москву с намерением продолжить учебу, Левон Арамыч взял его к себе в институт в аспирантуру и сам же стал его научным руководителем.
…Летний вечер, на машине Карена едем на дачу Льва Арамыча в деревне Раздоры. Когда доехали, выяснилось, что из Еревана и Москвы в Раздоры подъехали высокопоставленные чиновники, очень уважаемые люди: полпред Армении Сурен Мелкумян, зампредправительства Грант Айрапетян — в высшей степени интеллигентный и деликатный человек, ответработник ЦК Иван Сочинский. Было около 9 вечера, и, конечно, накрыли праздничный чайный стол – с московскими сладостями, домашним вареньем… Но Пирузяна-отца одолела ностальгия: «Эээх, сидели бы мы сейчас у нас в Одзуне, ах, наш камац мацун (процеженный мацун), и сыр чечил… а соленья из чавика, а мед и свежесбитое масло, а лаваш из тонира, нет, что ни говори, на свете нет ничего слаще родного хлеба…» Арам Сергеевич в мечтах унесся очень далеко, в свой горный край Лори, действительно, один из красивейших в Армении. Во время таких дружеских застолий часто намечались или решались и кадровые вопросы. Шел 1987-й год и кто тогда мог себе представить, какие беды спустя всего два-три года обрушатся на голову этой страны!.. Прощаясь, обычно сдержанный в проявлении чувств Грант Айрапетян, сбиваясь от волнения, выговорил:
– Завтра улетаю домой… вернусь через две недели… Прошу вас, дружище, скажите, что Вам привезти?
Пирузян отнекивается, мол, ничего не нужно, спасибо, будь здоров.
— Нет-нет, Арам Сергеевич, пожалуйста, признайтесь, чего Вашей душе угодно?
— Нууу, раз настаиваешь, ке матах (дорогой), севанскую форель привезешь? Ящик ишхана.
Так обе стороны пришли к согласию в присутствии Левона, лучистые глаза которого в тот момент засверкали по-мальчишески озорными искрами.
Проходит неделя, рано утром в квартире Пирузяна-отца раздается телефонный звонок.
— Арам Сергеевич, здравствуйте, это Грант Айрапетян. Я выполнил Ваш заказ: привез полный ящик ишхана, только у меня в Госплане с минуты на минуту начинается совещание, рыба в гостинице, в холодильнике, как закончу – я у вас, перед выходом перезвоню.
Проходит какое-то время, – ни ответа, ни привета, наконец, через 4-5 часов утомительного ожидания раздается долгожданный звонок:
— Арам Сергеевич, мы поздно закончили, а потом еще банкет давали. Завтра, как только глаза протру, с утра займусь этим.
В 7 утра звонок:
— Арам Сергеевич джааан! С утра пораньше вызвали в Кремль, важное совещание с участием премьера, как только — так сразу, буду звонить, рыба в холодильнике.
Пирузян ломает голову, как ему быть, в те времена мобильников не было, а значит, выхода нет, остается только ждать.
Поздно вечером снова звонок, уточняется адрес:
– Арам Сергеевич, до отъезда обязательно занесу, даю слово, будьте спокойны.
Но все ожидания напрасны. Ни тебе Гранта, ни рыбы.
Проходит еще неделя. Звонок:
– Дорогой Арам Сергеевич джан, приветствую! Грант беспокоит, сразу хочу обрадовать: ящик ишхана у меня с собой, вот спущу в машину и сейчас же еду к вам.
— Рыбу?! Какую к черту рыбу?! То и эту рыбу, и рыбака, что поймал ее, и того, кто привез ее!.. – далее следует поток слов с использованием ненормативной лексики на лорийском диалекте…
Грант Арамыч, который вот уже тридцать лет не слышал подобных слов, а сам не ругался уже около сорока, был в шоке, он просто впал в ступор. «Чтоб Арам Сергеич в таком тоне со мной разговаривал – невероятно!!! Загадка какая-то…» Будучи очень сообразительным и зная озорной характер Пирузяна-младшего, его страсть к розыгрышам, тут же звонит Левону.
– Лева джан, объясни, что с отцом твоим творится?! По его личной просьбе я из Еревана тащу ему ящик форели, а он посылает меня в таких выражениях, что язык не поворачивается повторить!
На другом конце провода раздается гомерический смех:
– Ты что, забыл, что я умею пародировать голос любого человека?!
– Бессовестный, ты даже своего 80-летнего отца не пожалел?!
– Знаешь, что такое розыгрыш? Тут железное правило: не спасовать. Так что вези эту рыбу к нам, приготовим шедевральное блюдо и пригласим папу на обед, пускай обрушит весь свой гнев на мою голову.
Шалости Левона были по-ребячески беззлобны и остроумны. Конечно, Грант Арамыч, человек исключительно тактичный и предупредительный в обращении с людьми, а тем более с друзьями, не мог допустить и мысли о существовании многошаговой шахматной комбинации в голове Левона, ошеломленный, он пребывал в полном недоумении и замешательстве. Но Арам Сергеевич, которому, как никому другому, был хорошо известен характер сына, разозлился не на шутку и, едва переступив порог левикиной квартиры, он хотел было залепить ему хорошую затрещину… но сын мастерски увернулся от удара.
– Тебе больше не на ком свои шуточки оттачивать, да?! Над кем издеваешься, над собственным отцом?!! Над этим святым человеком смеешься, я тебя спрашиваю?! Нет, Москва и твое еврейское окружение окончательно испортили тебя!
Перевод Лилит ЕпремЯн
Продолжение следует

На снимках: Лев Пирузян (справа) с мамой Евгенией Георгиевной, отцом Арамом Сергеевичем и академиком Коштоянцем. 1958г. Ереван; с Арно Бабаджаняном.

Авик ИСААКЯН